Кукла госпожи Барк - Мугуев Хаджи-Мурат Магометович - Страница 35

– Мубарек[17], Алекпер-ага! – сказал сержант, подавая жениху свадебный подарок – маленькое колечко с бирюзой, на которой было вырезано слово «омиди» (надежда).

В раскрытые двери заглядывали разные люди, подходили новые гости, некоторые усаживались тут же, другие – менее почтенные – проходили в соседние комнаты, где пировала молодежь и откуда доносились смех, голоса и звяканье посуды.

– Вот спасибо. Ты настоящий друг, теперь я это вижу, – бормотал Алекпер. – Я знал, что ты меня любишь и непременно придешь, – протягивая сержанту стакан, сказал он. – Ну, пей за мою будущую семейную жизнь, хочешь, мы и тебе найдем невесту? Валла-биллях, найдем молодую, хорошую, красивую… – поднося к губам свою рюмку, продолжал он. – С домиком найдем, с хорошим приданым… Заживешь, как шах…

– Стой, стой, Алекпер, как же это я заживу здесь, ведь я советский…

– А-а, ерунда, – пьяно перебил Алекпер. – Какой ты советский? Ты горец, кавказец, мусульманин, значит – наш. Останешься здесь и будешь жить среди своих, с молодой женой, в хорошем доме, с деньгами… А я к тебе буду ходить в гости! – засмеялся пьяным смехом жених.

– Бяли!.. Эввет!.. Дороз гофт[18], – поддержали остальные, чокаясь с сержантом.

– А я вас к себе в полицию возьму. Сорок туманов получать будете… и еще разные доходы, – уставясь на Сеоева, сказал раис-назмие.

– Нет, я своей работой доволен, жениться пока не думаю, а вот почему ты, Алекпер-ага, мне полный стакан наливаешь, а сам женской рюмочкой пьешь за свое семейное счастье, – шутливо ответил Сеоев.

– Он, педер-сухте[19], с трех часов пьет, не переставая, если его не остановить, так этот пьяница ночью не найдет дорогу к своей молодой жене, – икая, сказал раис-назмие. – Итак, пьем за всех честных мусульман и за крепость ислама, – закончил он. – Правильно сказал отец поэтов великий Омар Хайям: «Иметь хлеб из хорошей пшеницы, два мена вина, ляжку баранины и сидеть с красавицей в развалинах – такое наслаждение доступно не каждому султану…» Вот о чем мечтал наш великий поэт, а мы тебе, дорогой друг, предоставляем все это сразу и делаем тебя богаче любого султана… За твое здоровье!

Двое подростков и брат жениха то и дело вносили большие подносы, на которых горой вздымался плов, шипели горячие подливки и хуруши, дымился кябаб. Ели руками много и жадно. Сержант, не желая отставать от остальных, тоже ловко и умело брал и рис, и кябаб, и хуруши пальцами, обтирая их о мягкий лаваш. Но поли еще больше, мешая араку и розовое вино с коньяком и темный шарап с греческим ликером-дузиком. Сеоев, которого хмель обычно почти не брал, старался все же пить поменьше. Он заметил, что, хотя и Алекпер, и раис-назмие были уже совершенно пьяны, тем не менее они не забывали наливать ему пополнее стакан и что раза два они перемигнулись, подливая ему вино.

«Надо уходить, – подумал Сеоев, – зачем мне эта пьяная гулянка?»

Он решительно отодвинул свой стакан и сказал:

– Последний!

Но его голос потонул в хоре угодливых, льстивых, пьяно-веселых возгласов, заполнивших комнату.

– Хош амедид, ага!.. Миаяд, бефармаид, ага![20]

Сержант оглянулся. В дверях, сопровождаемый улыбающимся братом жениха, стоял Го Жу-цин, высокий, с бритым, выхоленным лицом, одетый в отличный серый костюм. Это был тот самый господин, которого показал ему на улице Алекпер. Фокусник окинул взглядом всех находившихся в комнате людей и, делая приветственный жест, наклонил голову.

– Прошу извинить. Дела задержали меня дома, и вы, ага Алекпер, надеюсь, не сердитесь на меня.

Пожав руку грузно валившемуся в его сторону Алекперу, кивая налево и направо, он очутился возле Сеоева. Сержант увидел, как сидевший рядом с ним раис-назмие с усилием привстал и, покачиваясь, уступил свое место новому гостю.

– А-а, значит, мы соседи!.. Очень рад познакомиться, – пожимая руку сержанту, сказал Го Жу-цин, садясь возле него. – Особенно же приятно, что вы, судя по форме, русский, – совершенно неожиданно по-русски произнес он, принимая из рук Алекпера стакан с розовым исфаганским вином.

– Ваше здоровье! – продолжал он по-русски, чокаясь с сержантом.

– Вы говорите по-русски? – удивился Сеоев.

– Конечно! Ведь я же сам русский… – потягивая маленькими глотками вино, спокойно ответил фокусник.

– А как же ваше китайское имя?

– Никак! Моя фамилия Кожицин, Владимир Николаевич. Кожицин, как видите, чисто русская фамилия, ну, а для афиши, для рекламы и для таинственности моих сеансов я чуточку переделал ее, и получилась из русской Ко-жи-цин китайская – Го Жу-цин… Фокус, как видите, простой, но зато моя китайская фамилия дает больше эффекта в моем деле. Еще раз ваше здоровье! – кивнул он сержанту.

Хотя большинство гостей было уже достаточно навеселе, но и они, и хозяин, и сам раис-назмие почтительно и не без подобострастия держались с Го Жу-цином…

Снова внесли вина, опять кябаб, и брат хозяина сменил догоревшие свечи в лампионах, но теперь уже уходить Сеоев не собирался. Тот самый долгожданный план знакомства с волшебником, который он так давно лелеял, неожиданно осуществлялся.

«Ну, теперь дело в шляпе», – думал сержант, видя, как просто беседует с ним Го Жу-цин.

– Я бы не советовал вам пить греческий ликер, – предостерегающе сказал Го Жу-цин, – ведь это, скорее, микстура, нежели напиток, лучше попробуйте вот этого вина… – и, выплеснув ликер, он налил Сеоеву розового исфаганского вина. В эту минуту Алекпер обнял Сеоева и стал пьяно изъясняться ему в вечной дружбе и любви.

– Ты меня послушай, и тогда все будет хорошо, – бормотал он, – молодая жена, домик с садом, а в нем инжир и виноград… и сорок туманов жалованья…

– Выпейте стакан этого вина, и у вас станет совершенно свежая голова, – сказал Го Жу-цин. Но, к удивлению Сеоева, тело его вдруг отяжелело и доселе ясная голова закружилась, в глазах зарябило, люди и вещи стали двоиться, и он, удивляясь своей неожиданной слабости, вытянул руки, чтобы, держась за стену, не упасть. Сонливость охватила его.

– Ничего, ничего!.. Это одну только секунду, вот выпейте еще освежающего, это лимонад, – услышал он возле себя голос Го Жу-цина и машинально отхлебнул из стакана что-то, очень напоминающее минеральную воду.

Сержант почувствовал облегчение и с жадностью допил весь стакан. Сонливость спала, оцепенение сняло как рукой, тяжесть исчезла и, наоборот, какая-то воздушная легкость охватила его. Комната, Го Жу-цин, Алекпер и его гости казались прозрачными и невесомыми, а шум голосов и пьяные возгласы людей звучали как приятная музыка, как радостная мелодия знакомой песни…

«Что со мною?» – на секунду подумал сержант, но сейчас же волна веселой безмятежности охватила его.

– Кейф! Делайте ваш кейф!.. Отдыхайте! – откуда-то из глубины раздался голос Го Жу-цина, но сам волшебник был невидим.

– Где вы? – слабеющим голосом пробормотал Сеоев.

– Я здесь. – Сержант снова услышал ласковый, учтивый голос Го Жу-цина: – Выпейте еще, и вам станет совсем легко. Это – нарзан.

Сеоев отрицательно замотал головой, но, почувствовав на губах холодное прикосновение стакана, выпил и впал в полусонное состояние. Он полулежал на мутаках, любезно улыбаясь и кивая головой соседям, но никого из них уже не замечал. Его затуманенные глаза видели странные вещи. Фокусник, подбросив вверх ленту, быстро и ловко взобрался по ней до потолка и, сбрасывая оттуда цветы, смотрел большими, внимательными, обжигающими глазами в упор на Сеоева.

– Афферин!.. аджаиб![21] – слышались возгласы вокруг, но Сеоев никого из окружающих его людей не видел, перед ним были одни только огромные, сверкающие глаза Го Жу-цина.