Танец волка - Мазин Александр Владимирович - Страница 18

– Я Ульф Вогенсон! И я не хочу заводить новых врагов! Однако я знаю, что мои враги были здесь и ночевали под этим кровом. Значит ли это, что вы тоже наши враги?

– Проваливайте! – заорал тот же голос. – Или мы угостим вас стрелами!

Вот упрямый ублюдок! Жизнь ему, что ли, не дорога?

– Кажется, пришла моя очередь! – заявил Красный Лис.

– Эй, ты, храбрый толстяк! – закричал он. – Я тебя вижу! И вижу, что ты трудно понимаешь добрую речь! Но ты всё же попробуй, потому что сейчас я говорю в последний раз. Потом будет говорить железо. Это ясно?

Молчание. Это уже что-то. Или просто выгадывают время?

Ирландец расценил молчание как готовность выслушать и продолжил:

– Люди зовут меня Мухра Красный Лис, я – хёвдинг конунга Ивара Рагнарсона, преследую врагов Ивара-конунга! За моей спиной шесть десятков мужчин, соскучившихся по танцу огня и железа! – Сделал паузу, чтобы бонды прониклись, и прорычал теперь уже с неприкрытой угрозой: – Я – человек Ивара Бескостного! А передо мной тот, кто дал кров врагам Ивара! Я думаю: ты сделал это по незнанию, толстяк, ведь нужно быть совсем глупым, чтобы объявить себя врагом Ивара Бескостного. Ты ведь не из таких, толстяк? Я прав?

На этот раз молчание длилось куда дольше…

И я в очередной раз убедился, что имя Ивара Бескостного пользуется уважением на всей территории Дании.

– Ладно! – крикнул замеченный Красным Лисом толстяк. – Высаживайтесь и будьте гостями!

Строй возомнивших о себе землепашцев рассыпался, и я с облегчением выдохнул. Ирландцы еще постояли. С полминутки. Они уже настроились на драку и, уверен, сейчас испытывали разочарование. К счастью, их хёвдинг не отличался чрезмерной кровожадностью.

А вот и хозяин этой земли. Подошел вразвалочку, пыхтя, представился с важностью:

– Я – Ярп, сын Сиббы, скромный бонд, что платит долю конунгу всех данов Хареку, – с нажимом сказал. Мол, не сам по себе. Имеется у него крепкая «крыша». – Мой здесь одаль, а вы мои гости! Прошу в мое скромное жилище!

Скромное жилище скромного бонда Ярпа без труда вместило весь хирд Красного Лиса и примерно столько же родичей и домочадцев хозяина.

Столы заставили снедью. Мы тоже вели себя достойно. Отдарились соответственно оказанной услуге. И получили искомую информацию.

Не сказать, что она меня порадовала. Скорее, наоборот, ввергла в глубокую печаль.

Моя Гудрун, похоже, приняла общество предателя вполне добровольно. Вела себя как его жена, и он относился к ней соответственно. Быстро же она меня забыла…

Ну да, я помнил, что рассказал отец Бернар. Ей был предоставлен выбор между ролью рабыни и супруги. Да, она думала, что я умер… Но неужели в это так легко поверить? Неужели одних слов достаточно?

Да, у нее не было выбора. Да, она не могла поступить иначе. Всё понятно. Но мысль о том, что она живет сейчас с Лейфом, что она с ним вполне счастлива, – невыносима. Почти так же невыносима, как мысль о том, что она может выполнить свое обещание, убить норега и принять всё, что за этим последует.

«Ты – сволочь! – говорил я себе. – Ты что, хотел бы, чтоб она мучилась? Чтоб ей было плохо? Чтоб новый муж избивал ее и насиловал? Ты этого хочешь?»

И, не стану врать сам себе, я не мог бы однозначно ответить: нет, не хочу. Потому что мысль о том, что она может быть счастлива не со мной, – корежила, терзала, как воткнутое в тело железо. Я мечтал о ней, я видел ее в снах, я хотел ее безумно… Я готов был на любую жестокость, любую подлость, чтобы вернуть ее. Всё что угодно, лишь бы она оказалась в моих объятиях!

Я представить себе не мог, что буду полностью разделять кровожадные мечты Медвежонка о том, как он будет пытать предателя. Теперь – разделял. Я наконец-то, спустя годы, становился настоящим викингом. Настоящим человеком Средневековья, для которого содрать кожу с врага и прибить ее к дверям своей церкви – нормальный поступок.

«Если ты сам так мыслишь, – говорил я себе, – какое право ты имеешь упрекать Гудрун в том, что она стала женой другого мужчины, чтобы выжить в мире, где насилие, изощренное насилие, – одобренная обществом норма?»

Да, она забыла тебя. Потому что ей так легче. Потому что она более приспособлена к этому миру. Потому что это ты можешь сходить с ума… В окружении друзей и союзников, в полной безопасности. А ей приходится выживать среди врагов, и у нее нет другого оружия, кроме покорности и принятия чужой власти. Ты хочешь, чтобы ее убили, Николай Переляк, которого здесь зовут Ульфом Черноголовым? Ты хочешь, чтобы с ней обошлись как с пленницей или преступницей? Растянули между кольями и насиловали всем хирдом?

Нет, я этого не хотел. Но все равно… Как же меня задевало то, что она приняла свою новую роль!

«…свободна и даже весела, – сказал Ярп. – И относились к ней с уважением».

Он удивился моему вопросу. А как же иначе можно относиться к прекрасной женщине хорошего рода, жене славного воина?

И я не стал ему говорить, что эта прекрасная женщина совсем недавно была моей женой. Все, что ему надо знать: его родич Эйнар Торкельсон и его команда – враги Ивара Бескостного, и, следовательно, им не жить.

Толстый бонд принял это спокойно. Лишь уточнил: не будет ли у него проблем из-за того, что он дал Эйнару кров?

Никаких проблем, заверил его Лис. Однако если он, как родич Эйнара, вдруг вознамерится потребовать за него виру или захочет отомстить, то проблемы будут. И еще какие!

Да не родичи мы, возразил Ярп. Так, дружили с его отцом когда-то…

Если бы я не был целиком погружен в собственную безмерную печаль, если бы поговорил с Ярпом не только о моей жене и ее похитителе, то, очень возможно, узнал бы нечто весьма важное и интересное…

Но я полностью зациклился на своей потере. И вдобавок изрядно напился, что в моем нынешнем состоянии было совсем плохой идеей.

О чем мне и сообщил на следующее утро отец Бернар.

Ну и пусть. Весь следующий день я провалялся на палубе, страдая от боли физической и душевной. В том отвратительном состоянии, когда очень хочется кого-нибудь убить, но некого, да и мочи нет.

А вечером мы сняли со скалы человека. И я в очередной раз убедился, насколько тесен мир.

Они плывут в Хедебю. Под крылышко Харека-конунга. В Хедебю Эйнара знают. Его отец поддерживал Харека, когда решалось: кому быть конунгом всех данов. Теперь Торкель убит, и получается, что Харек не смог ему помочь. А значит, должен его сыну. Следовательно у Эйнара есть основания думать, что Харек-конунг перед ним в долгу. И непременно возьмет в свое войско вместе с драккаром и командой. Или даст землю, сделав своим посаженным ярлом.

Это было бы хорошо для Эйнара.

А для Лейфа – нет.

Сейчас Лейф нужен Эйнару, потому что без него Прыщику не справиться со своими людьми. Поэтому Лейф – важный человек. На этой палубе он самый сильный. Никто не рискнет бросить ему вызов.

В Хедебю всё изменится. Драккар по закону станет собственностью Эйнара Торкельсона, а Лейф – даже не его хирдман. Временный союзник, не более. И сконцам в Хедебю он не нужен, потому что чужой. Сейчас, пока Эйнар – ничто, Лейф – вожак. Когда Эйнар станет человеком Харека-конунга, никто уже не усомнится в том, что Торкельсон – вождь. Эйнар это знает. Он молод, но не совсем дурак. И не скрывает своих планов.

Конунгу нужны верные ярлы. Почему бы конунгу не сделать Эйнара ярлом? Он удачлив, у него есть драккар и верные люди. Он – хорошего рода. Почему бы Хареку-конунгу не дать сыну Торкеля-ярла немного земли?

Лейф соглашается, и Эйнару это нравится. Очень правильно, что они плывут в Хедебю. Так и надо.

Но надо ли это Лейфу? Гудрун в этом очень сомневалась. Потому что слышала, что говорил Лейф сконцам. О, им норег говорил совсем другое! Мол, сесть на земле ярлом Харека хорошо только для Эйнара, потому что тот – получит все, что хочет. И драккар тоже станет его, хотя почему Северный Змей должен принадлежать Эйнару, если тот морская добыча, которую брали все? И если для Эйнара хорошо будет считать подати и учить верности бондов, то что в этом толку для остальных? Вообще, сесть бондами на чужой земле (свою-то купить не на что) – не слишком добрая участь для людей храбрых и жадных до богатства. Таким людям нужно другое: хороший драккар (а он у них есть) и хороший опытный вождь, побывавший во многих битвах и знающий, где взять добрую добычу. Имени этого вождя Лейф не называл, но догадаться, о ком речь, было нетрудно.