Письменники про футбол - Андрухович Юрий Игоревич - Страница 38

Николаша заявился к автобусу на Полтаву, уселся рядом с тренерами, за шо-то тер с ними, и всех наших поставили в основу. Перед этим завезли в настоящий ресторан, где нормально покормили, только следили, чтоб сметану никто не ел, потому что она долго усваивается, а играть предстояло прямо «с колес».

Гвоздя еще в первом пустил свои три, Серегу от греха подальше заменили, а некоторые привезли пеналь по своему левому флангу. Вот некоторых, возвращая воспитателю, и перекрестили:

«На хера мене этот пистон, чистый шпингелет между ногами бегает», — такая была фраза ихнего старшого, по прозвищу Сталин (его и Йосифом звали, и злой он был страшно, да и похож немного), а вредный Николаша, обидевшись, видать, на возврат своих, включая сыну драгоценного, с тех пор и внедрил новое обидное погоняло.

Пистон… Самое обидное, шо и на перекладине висел каждый день, и дома на двери, и морковку с творогом жрал, как не в себя, но только не начинал расти и баста. А за Полтаву обижаться было не на что, кстати, мог себя и лучше проявить. Вот только не наиграл никто, и даже если был свободен, то металлюги отдавали строго своим, как уж тут себя проявишь? Ладно, злее будем, как говорил деда Петро, когда «Спартак» кого из украинцев плющил (но не «Черноморец», с ними у москалей был чистый шоколад). Будем злее и подрастем в свое время, а там будет видно.

Правда, подрос как раз Санек и со второго захода закрепился в СДЮШОРе. Это было особенно обидно — хоть бы Гвоздь, он хоть добродушный, а Санек же ж чистое дерево…

Дерево тем временем забило смачным ударом от перекладины и довольное побежало назад. В любом случае маячить за воротами было обидно, типа как напрашиваешься и точно не напросишься. Так что Пистон максимально возможным в такой сложной ситуации независимым походоном почапал влево, в сторону стадионной параши. Ну, типа поссать резко захотелось. Отлить, кстати, было бы не лишним. Накопилося.

Выйдя с параши, Пистон задумался, куда ему законать и чем убить время. Хотелось есть и пить, но тратить деньги на еду глупо, лучше потерпеть. Постоял для вида возле углового, пару раз сплюнул, держа руки в карманах, и пошел на скамеечки, стоявшие в несколько рядов вдоль земляного поля. Там сидели вечные дедуганы, которые, наверное, шьются на любом стадионе.

Человек их было до десяти, но базарили они на все сорок. Пистон достойно присел чуть выше и левее, и эти и внимания не обратили, только и базара: Лобан то, Лемеха се[34], типа они с ними в близких.

Вот послушать только их базар по поводу следующего упражнения — из глубины поля игрок вешает, причем обязательно тещиной ногой[35] на линию штрафной, там второй вратарь ловит в руки и скатывает на ход, а задача — пробить сразу, уже своей ударной и только первым касанием. Любой футболик все земляное поле расцеловал бы за такое интересное упражнение, а эти вредные только и гундят: «хрень, Лобан бы не одобрил», типа сам Лобановский им звонит по вечерам и спрашивает за их важное мнение. Пердуны старые.

Под конец гусята сыграли двухсторонку на полполя и пошли переодеваться. Компания дедков потянулась, видимо, в магазин, а на поле высыпала совсем уже малышня, бестолковая и беспрерывно орущая. У этих поучиться было нечему, Пистон подобрал оставшийся от дедков старый номер еженедельника «Футбол-Хоккей» и прочитал от корки до корки, все, даже неинтересную статистику про канадский хоккей на обратной странице.

Вечерело… Вторую трешу он уже точно пропустил, но дело святое — мяч зашивать в командных интересах. Сходил попил водички в туалете, не домашний гриб, конечно, но тоже пойдет, а есть уже и не хотелось почти. Вернулся на трибуну, скукожился, собирая уходящее тепло в клубочек и наблюдая вполглаза за беготней малолеток.

— Не спи, замерзнешь.

— …?

А потом кто-то на ногу наступил. Пистон насилу разодрал глаза — смеркалось, гудела голова, как после тяжелого мяча, сонечко почти село, а над душой маячил лично Сталин, со свистком на шее.

— Слышь, пионер, чего тут забыл?

Пистон резко сел, отдало в поясницу, но спина должна была быть ровной при таком раскладе.

— Та это, с «седьмой» я, до Матвеича мяч зашить…

— А, до Матвеича, понял… Слышь, это ж ты у меня в Полтаве слева бегал?

— Ага.

— Шо, пылишь еще?

— Конечно.

— Ладно, приди на той неделе, посмотрю еще тебя, говорят, ты там в ХИИКСе[36] всех разрывал.

Мамочки, не иначе, как в сказке.

— С понедельника?

— Да, на два часа подходи, посмотрю, шо ты можешь.

Пистон резко подорвался и, пока этот усатый дяхан не передумал, вдоль верхней лавочки порулил в сторону темной громады стадика. А в спину, как будто так и было задумано, Сталин добавил: «То твой старшой за шестьдесят пятый стоппером у Андрюши бегал?» Пистон вполоборота старательно закивал башкой, споткнулся, перецепился через лавочку и больно треснулся локтем и башкой об бетонную ступеньку. Вот ведь нефарт, теперь Сталин решит, шо он совсем недоделанный.

В глазах кружились разноцветные скамейки, со лба вроде капала кровь, но Пистон подхватился и побежал в сторону параши — умыться, отдышаться. О том, что с ним только что произошло и насколько он приблизился в процентном отношении к заявке сборной СССР, пока решено было не думать. А чуть позже уже как-то и не до этого было.

Во-первых, освещение как-то поменялось, только что было темно, а сейчас стало еще темнее, но не везде — яркий свет бил с фонарей, которые оказались там, где были деревья. А во-вторых, и это была самое удивительное, стадионной параши на месте не оказалось. Вот только что была, журчала сразу всеми ржавыми кранами, а теперь нетушки, а на ее месте…

На ее месте был просто какой-то светлый асфальт. Пистон остановился, вытер рукавом пот с юшкой и попытался понять, что именно изменилось. Неужели, пока он дремал возле земляного, тут все заровняли? Он обернулся в сторону поля, но было уже темно и не разглядеть, что там, как там и стоит ли еще Сталин.

Все было другим: свет, цвет, и даже воздух был как пережеванный. Зато остался проход в сторону Конного базара, и Пистон побежал туда, надеясь, что вся эта хрень сейчас прекратится, что он не сошел с ума, брякнувшись об ступеньку, и что его действительно позвали во второй раз в «Металл», а все остальное просто привиделось от волнения.

Вместо калитки были какие-то вертушки, вроде как в метро, но бояться этих деталей было уже некогда, Пистон выскочил на улицу, стараясь не смотреть по сторонам и… чудом затормозил перед мчавшейся по тротуару здоровенной «скорой помощью», но только черной. Реально повезло, был бы дождик или полукеды на ногах, он бы под машину попал, оставив сборную СССР без будущей легенды, а так резиновые шипы сработали и Пистон остановился сантиметров за двадцать до этой странной «скорой».

Пожаркой она быть никак не могла, пожарки побольше, плюс шланги. А эта типа «рафика», но какая-то странная, черная и с мигалкой между фарами. Страшная машина промчалась дальше к базару, а он только выдохнул в пыль и, сдав назад, приперся до решетчатого заборчика. Сполз под него, сплюнул густо, но уже без аудитории и подтекста, и задышал, будто полного Купера пробежал[37]…

Как же глупо было бы попасть под «скорую», когда позвали на просмотр в олимпийский резерв, вот это были бы просто обосратушки…

Вся дорога была занята машинами, которых набилось, как на Первое мая. И были они странные, незнакомые, какие-то новые «жигули» с «москвичами». Но не машины испугали Пистона по-настоящему — дома. Еще на той неделе, когда на базар с матушкой ездили, все было в порядке, а теперь они были разрушены, будто старая бомба рванула.