Благоуханность. Воспоминания парфюмера. - Веригин Константин Михайлович - Страница 4

Родилась она в ночь под Рождество, и судьба богато одарила ее, дав ей в первой половине жизни и красоту, и голос, и славу, и счастье... Когда же пришло раннее горе вдовства, в ее душе нашлось достаточно силы и крепости, чтобы нести свое горе, не изменяя им себе, ни памяти мужа, и посвятить всю себя нам - его детям...

Mать обладала изумительным здоровьем и всегда была полна кипучей энергии и стремительности и лишь в денежных вопросах проявляла медлительность и осторожность.

К людям относилась она как-то благожелательно-недоверчиво, но избранные ею друзья оставались верны ей на всю жизнь.

Сдержанные и строгие манеры не были в состоянии скрыть огня, наполнявшего все ее существо, и первая же улыбка выдавала ее. И столько в ней было шарма и притягательности, что раз видевшие ее, особенно во время пения, нередко запоминали навсегда.

Новшеств мать не любила и в домашнем быту поддерживала порядок и обычаи, заведенные отцом. Только прислуги после его смерти стало немного меньше да автомобиль был отменен. Дом был построен хорошо, и занимали мы в нем два этажа, всего четырнадцать комнат. Расположение их было удобное; неперегруженность людьми, чистота и доброкачественность во всем: цветы, обилие воздуха и света — все создавало радостные условия для жизни. Кухня находилась далеко внизу, отчего никакие запахи из нее не могли проникать к нам и портить атмосферу дома. Окна были очень большие, двойные, пропускающие огромное количество света; зимой же они предохраняли нас от холода.

Множество цветов наполняли вазы и первыми встречали своим ароматом посетителей... Фиалки, ландыши, гиацинты, сирень, розы, глицинии, магнолии, акация, жасмин, гвоздики и целый ряд других цветов крымской флоры в зависимости от сезона украшали наши комнаты и чаровали нас... Только резеда и гелиотроп, особенно любимые матерью за их запах, редко появлялись у нас. Морской климат Ялты, видимо, не подходил им, и садовнику никак не удавалось вырастить их в нашем саду. Только позже, в Орловской губернии, пришлось мне вполне насладиться удивительным богатством и тонкостью их аромата.

Относилась мать к цветам бережно, но без большой любви. Я никогда не чувствовал в ней истинного их знатока и любителя, каким была ее сестра — тетя Леля.

И память о матери не связана у меня ни с каким ароматом.

Душилась она не менее других, но никогда не оставалась долго верна одним и тем же духам, не привязывалась к ним. В выборе их она доверяла сперва мужу, потом сестре, которая любила пробовать на ней интересные новинки сезона.

Среди множества духов, которыми она пользовалась, вспоминается веселый флакон "Vera Violetta" от Роже и Галле и рядом с ним элегантный "Astris" от Пивера, за ним "Coeur de Jeannette", "Rose de France" и позднее "Quelques Fleurs" от Убигана, "Origan", "Rose Jacqueminot", "Jasmin de Corse" от Коти, "Rue de la Paix" от Герлена и некоторые английские духи, названия которых я не помню.

К материнским духам, стоящим на туалете из красного дерева среди различных хрустальных коробочек с серебряными крышечками, нам строго запрещалось прикасаться; но мы очень ценили, если нас допускали на последнюю часть ее одевания перед вечерним выходом. Миг выбора драгоценностей, и наконец долгожданный акт надушения платья, меха, рук, прически и шеи за мочкой уха. И столько шарма, женственности и очарования во всех движениях матери, что, полные тихого восторга, мы не сводили с нее глаз.

Но вот появляется огромная черная шляпа со страусовым белым пером, мать крестится и целует нас, давая последние наставления, и экипаж уносит ее.

Мать очень любила нас троих, но в ласках была сдержанна...

Константин Веригин (на первом плане) с братом Михаилом и сестрой Ольгой (Ялта, 1908).

Главным любимцем ее был мой брат Михаил — Миша, — всего более на нее похожий и лицом и способностями. Та же смуглость кожи, тот же овал лица, та же белизна зубов, те же темные улыбающиеся глаза. Он единственный унаследовал голос, музыкальность и крепкое здоровье матери. Но и от отца взял он многое: лихость, насмешливость, остроумие, тонкое обоняние. Так, всякий дурной запах замечался им немедленно и вызывал его осуждение и насмешку. Он любил охоту, рыбную ловлю, автомобиль, деревенскую жизнь; науки же и чтение мало его интересовали.

Море притягивало его, и он мечтал, подобно деду, К. М. Веригину, стать моряком. Друзей у него было сравнительно мало. К людям он относился с осторожностью, но в гимназии и среди хорошо знавших его людей был популярен. Домашний быт он очень любил и мог часами развлекаться один в саду или в доме. Обладая верным и красивым голосом, он часто и много пел, особенно когда бывал весел. Так, получив в гимназии хорошие отметки, он почти всегда возвращался через парадный вход и еще с лестницы начинал громко петь; получив же скверные баллы, тихонько поднимался по черной лестнице и проходил прямо к себе. Играм, баталиям, дружбе он отдавался целиком и был верен им до конца...

Сестра Ольга была самой младшей из нас. Между мной, старшим, и ею было почти пять лет разницы. Она была милым существом, толстеньким и мягеньким; добродушная и уступчивая при малейшем проявлении ласки, она становилась угрюмой и надутой, как только замечала недоброжелательность и зло. Обладая незаурядными способностями и удивительной памятью, она училась с легкостью необыкновенной. К пяти годам она как-то сама выучилась и читать, и писать, а музыкальность в восприятии слов и рифмованной речи была у нее развита необычайно. Здоровье же ее всегда было слабым, особенно много болела она в раннем детстве, и тогда главной ее радостью и развлечением были цветы.

Как сейчас помню ее в беленькой постельке под пушистым розовым одеялом. Рядом с ее головкой стоит венский стул; на постели лежат подснежники и фиалки, и она часами втыкает цветы в дырочки плетеного сиденья. Надо было видеть, с какой нежностью, серьезностью, вниманием, похожим на священнодействие, подыскивала она разные композиции, выбирала и составляла их, вся отдаваясь этому занятию.

С годами эта любовь к цветам усилилась еще больше и перешла постепенно в светлый культ. Цветы стали для нее столь же необходимы, как законченность мысли в стихах, как прекрасная книга, как дети - самое полное откровение жизни. Ольга, подобно тете Леле Нечаевой, умела обращаться с цветами, чувствовать, понимать их...

И цветы в ее вазах долго сохраняли свежесть и яркость красок. Составленные ею букеты всегда столь же радовали взгляд, сколь были близки уму и сердцу. Каждый отдельный цветок занимал свое место, выделялся, не сливаясь с общей массой.