Возрождение - Паттерсон Джеймс - Страница 40

Он огляделся и присвистнул:

— У тебя тут настоящий пентхаус.

— Не без этого, — соглашаюсь я, наблюдая за его гибкими движениями и любуясь сложенными за спиной блестящими черными крыльями. — Я бы сказала, номер для новобрачных.

Клык повернулся и вопросительно поднял бровь.

— Ну, тогда… — Он скользнул ко мне и схватил на руки. Я даже вздрогнуть не успела, а он уже несет меня в гамак на один из моих балконов.

Думаю, вы уже давно поняли, что я не из тех недотрог, за которыми надо бегать, уговаривать да уламывать, но от шального блеска его глаз у самой циничной кокетки голова закружится.

Мы уселись, потеснее прижавшись друг к другу. Каждой клеточкой моего тела ощущаю жар его тела.

Он уткнулся носом мне в шею и жадно втянул в себя воздух:

— Ммм… Ты так вкусно пахнешь.

— Ага, — хмыкнула я. — Это новый парфюм «La boue et la sueur des jungles». «Грязь и пот джунглей» — очень даже сексуально.

Я рассмеялась, но голос у Клыка вдруг осип, он еще плотнее придвинулся ко мне, и в следующий миг его мягкие губы прижались к моим губам.

От радостного возбуждения меня бросает то в жар, то в холод, но где-то в глубине души меня не оставляет неудобное чувство вины. Как ни стараюсь, избавиться от него невозможно.

— Клык, — шепчу я.

— Мммм? — мычит Клык. Сказать он все равно ничего не может — губы его нежно касаются моей шеи, и от их прикосновения мурашки бегут у меня по всему телу. И я целую его снова.

Жизнь моя вдруг превратилась в сказку, где я — принцесса, а Клык — мой долгожданный принц, нашептывающий мне на ухо сладкозвучные нежности. И все между нами так просто. И так правильно. Все наконец так, как и должно между нами быть. Но…

Кроме одного маленького «но». Пока мы здесь, в раю, прохлаждаемся, избранные и спасенные, человечество будет вот-вот уничтожено. Чертовщина какая-то.

Тяжело вздохнув, отодвигаюсь от Клыка и уворачиваюсь от его прикосновения:

— Ты прости меня, но мамин рассказ у меня никак из головы не выходит. Все пытаюсь понять, что к чему.

— У меня тоже. — Он ласково погладил меня по спутанным волосам. — Я старался не думать, притвориться, что ничего этого не происходит, что мы ничего не слышали, не знаем, не понимаем. Не получается. Никуда от ее слов теперь не деться. Вот хоть бы мой блог возьми. Что ж получается, те, кто его читают, они тоже на такую же страшную смерть обречены? Никак у меня это в голове не укладывается.

Слушаю его и не пойму, кто из нас дрожит, я или он.

От отчаяния хочется заорать во весь голос.

— Мы всю жизнь гонялись по свету в поисках дома. Такого, как этот, чтобы всем нам было спокойно, чтобы мы были в безопасности и счастливы. И что ж теперь получается, он нам достался ценой гибели всех остальных!

— Именно так и получается. Такова, видно, суровая правда жизни. Детей выращивают в клетках, шестилеток пытают «на благо науки», — голос Клыка звенит от негодования, и оба мы вздрагиваем, одновременно подумав про пережитое Ангелом, — а кучка взбесившихся белохалатников готова стереть с лица земли все человечество состряпанным в адской кухне вирусом.

Он замолкает, и мы оба долго не произносим ни слова. Высоко в небе луна сияет, как громадный всевидящий глаз. Лицо у Клыка посерело. То ли от падающей на него тени густой листвы, то ли от сознания неизбежной страшной катастрофы.

А я думаю о черных днях нашего лабораторного детства, проведенного в клетках, о быстро промелькнувших годах свободы, когда Клык был мне братом, а Джеб казался отцом. Когда я и выживать-то не умела, а не то что сражаться. Вспоминаю, как Голос впервые сказал мне, что я предназначена спасти мир.

Как все это давно было!

— Мне кажется, я теперь старая-старая… — говорю я, глядя сквозь ветви на бесконечное звездное небо. — Будто мне уже двадцатник стукнуло…

Клык ухмыльнулся.

— Всегда можно устроить себе очередной день рождения, — напоминает он мне про одну из наших затей.

— Да ну его, день рождения. Даже напиться не получится. До чего все-таки у людей идиотские правила: алкоголь нам пить еще нос не дорос, а спасением мира заниматься — всегда пожалуйста.

Клык подвинулся в гамаке, чтоб лучше видеть меня в лунном свете, и губы у него снова дрогнули в его всегдашней кривой усмешке.

— С каких это пор ты правилами так озабочена?

Я ткнула его под ребро.

Вдруг голос у него снова посерьезнел, и мне показалось, что он меня насквозь видит.

— И вообще, Макс. НАМ мир теперь уже спасти не удастся. И тебе тоже.

Выходит, Клык говорит мне, что последние три года моей жизни пошли псу под хвост.

Он, конечно, прав. Но если мне больше мир не спасти…

…зачем живет на свете Максимум Райд?

79

Клык притянул меня к себе сильными жилистыми руками. Глубокая ночь. Мы качаемся в гамаке. Даже в тропических джунглях стало прохладно. Но нам тепло. Мы согреваем друг друга. Он прижимает меня к груди и гладит, и гладит по спине между крыльев. Он теперь мой, только мой, и мне хочется обо всем забыть и утонуть в его любви. Если бы не уколы совести…

— Я знаю, надо быть благодарной Нино. — Мысли у меня путаются, говорить трудно. — Но мне противно, что он и даже мама нас защищают. Что спасают они только нас. Разве от того, что у нормальных людей нет крыльев, они не достойны выжить?

— Вот именно. — Клык скрипнул зубами. — Всю жизнь или нас использовали и эксплуатировали, или мы кого-то спасали. А теперь никого спасти мы не можем.

— Мы бессильны что-либо сделать, — вздыхаю я. Всем известно, что нет для меня худшего наказания, чем утратить контроль над ситуацией.

— Согласен. Бессилие меня больше всего убивает, — соглашается Клык. — Но, с другой стороны, нас спасли, нас притащили на этот остров не случайно. Здесь полно ребятни, которой ты нужна. Упрямей тебя, Максимум Райд, я еще никого не встречал. А еще ты умная. И красивая, и чертовски обаятельная, если, конечно, немножко постараешься. Поэтому тебе и удается добиваться от людей того, что тебе надо.

— Ничего я ни от кого не добиваюсь, — вспылила я.

— Да ты не горячись. Потому что это как раз то, что делает тебя классным командиром, — остановил меня Клык. — И первостатейным бойцом. Вот они тебя и выбрали, чтоб вести за собой новое поколение.

— А между делом все остальное человечество порешили.

— Очень может быть. — Он раскрыл крылья, укрыл ими нас обоих, и его мягкие перья щекочут мне плечи и руки. — Но, коли мир все равно обречен, давай лучше проведем хоть одну ночь вместе, забудем про все ужасы и кошмары и будем счастливы. Всего одну ночь.

Я на мгновение притихла. «Будем счастливы». Как бы мне хотелось освободиться от всего и просто быть одну ночь счастливой.

— Макс?

— Хмммм?

Клык взял меня за подбородок и пристально на меня посмотрел:

— Я всю жизнь ждал, чтобы быть с тобой. Понимаешь ты это или нет?

Сердце у меня затрепетало. Еще бы мне не понимать — я тоже всю жизнь его ждала.

— И я…

— Вот и давай обо всем забудем. Давай просто порадуемся друг другу. Хотя бы недолго…

Глаза у Клыка горят в темноте, а на губах играет знакомая чуть заметная улыбка. Родная улыбка… Любимые губы… Я как в пропасть лечу, а он, не сводя с меня черных бархатных глаз, наклоняется ко мне, и губы его прижимаются к моим в нежнейшем из поцелуев. И я забываю обо всем на свете и только с наслаждением вдыхаю его запах.

Когда, опьянев от счастья, я наконец открыла глаза, на лице у Клыка была написана такая боль, будто он только что увидел нечто ужасное.

— Что? — дернулась я.

— Ничего. Я просто… — Голос у него охрип. — Мне больше ничего в жизни не надо. Только ты. Мне только ты нужна.

Он снова обхватил меня, только теперь он целует не мягко и нежно, а жадно, почти отчаянно. И я отвечаю ему так же страстно, чуть ли не впившись в него губами. Его пальцы едва выпутались из моих нечесаных кудрей, и вот я уже чувствую, как его руки скользнули по моему животу на бедра и с силой притянули меня к его телу.