Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай - Страница 49

— Подумай-ка: почему?

— Прошлое отбрось — не было его. Идет?

— Идет. Но ты докажи, чтобы я поверил тебе.

— Разве ты пленного взял? Или Быков?

— Герой. Тут и делать нечего было. Тебе самого себя взять труднее, чем пленного.

— Это как же? — не понял шкипер.

— В руки взять! Все эти анархические штучки: автомат мой, может, немца того, война всему закон... и прочие вывихи — от прошлого и идут. А говоришь, отбрось его. Это ты его прежде отбрось.

— Да мура ведь это, семечки...

— Говорю последний раз: дисциплина корабельная. Время военное и законы военные... Все!

— Какой же ты крутой мужик, — сказал шкипер, внимательно посмотрев на Ратникова.

— Отведи пленного в шалаш, — распорядился Ратников. Он почувствовал, что шкипер вроде бы надломился в этом коротком разговоре, понял наконец, чего от него хотят. — У Быкова пистолет возьмешь. Глаз с немца не спускай, головой отвечаешь.

— Сделаем как надо, не беспокойся.

— Форма немецкая нужна. Сними-ка с него.

— Обойдется, не зима, — усмехнулся шкипер. — Значит, в село?

Форму Ратников принес Быкову.

— Прифорсись, боцман, вроде вы одного роста.

— Может, лучше шкиперу, — осторожно возразил Быков. — Языком все-таки владеет. И вообще...

— Не хочется эту шкуру напяливать? — спросил Ратников.

— Лучше бы нагишом, — признался Быков.

— Понимаю. Когда из плена бежал, на барже окунул одного. Хотел было переодеться, а душу отвернуло. Ну, это совсем другое... А сейчас надо, боцман. На село пойдем. Шкипер для такого дела чистилище еще не прошел. Немца пускай на первый случай посторожит.

— Не смоется вместе с ним? — забеспокоился Быков.

— Думаю, нет. Кажется, он кое-что понял. Да и в петлю не полезет: понимает, что фриц донесет — в плен-то он его брал. И пленный — лапша, без оружия, без формы побоится возвращаться, у них строго с этим. — Ратников подал ему автомат. — Пистолет шкиперу отдай. Машу с собой возьмем: удастся, на базар заглянет.

— Торговать-то нечем. — Быков пожал плечами.

— В чемодане у шкипера золотишко имеется: на лекарства для Апполонова, может, обменяем. Золото — и на войне золото.

— Откуда оно у него? — удивился Быков.

— Мучные коммерции... Маша на базар пойдет, а мы с тобой посмотрим кой-чего, тропу обследуем. Может, форма тебе как раз и сгодится...

— Слушай, старшой, чую я: не одни мы здесь, — заговорил Быков, горячась. — Кажется мне, что старосту на хуторе наши ребята прихлопнули. Те, что прорвались у Волчьей балки. Кто же еще? Одним нельзя. Если они где-то в этих краях — надо найти их: сольемся — такое «Бородино» закатим! Эх, связал нас этот пленный. Как теперь с ним быть?

— Нельзя было не брать. Все равно на могилу Федосеева наткнулся бы. Ну и автомат у тебя за спиной появился. — Ратников поднялся, окликнул шкипера. — Проинструктирую его сейчас... А с двумя автоматами мы с тобой, боцман, кое-чего стоим...

— Вот что, Сашка, — строго сказал Ратников, когда шкипер подошел. — Уходим мы, все трое. На село. Остаешься один. Посматривай за Апполоновым.

Шкипер невольно подтянулся, слушая приказание.

— Пленного связать.

— Да он у меня не пикнет, старшой. Глина: лепи, что хочешь.

— Связать, говорю! Сейчас же!

— Сделаю как надо. — Шкипер, нырнул в шалаш, вскоре появился вновь. — Скрутил намертво, старшой. Не пикнет. — И вдруг рассмеялся, глянув на Быкова.

— Чего зубы скалишь? — не понял Быков.

— Уж очень ладно сидит на тебе фрицевская форма, как влитая.

— На тебя бы ее напялить, — осердился Быков. — Тебе больше бы подошла...

— Пора, — сказал Ратников, закидывая за плечо автомат. — Гляди в оба, Сашка.

— Полный порядок, старшой!

Ратников окликнул Машу, уже готовую к дальней дороге, и они сразу же тронулись в путь. Первым шел Быков, за ним — Маша, шествие замыкал Ратников.

Шкипер стоял возле шалаша и глядел им вслед.

5

Быков вел их утренним лесом, шел уверенно: чувствовалось, дорогу к селу хорошо знает, хотя был там один-единственный раз. Кое-где он приостанавливался и по каким-то приметам, понятным только ему, замечал:

— Верно идем. Скоро сосна с дуплом будет, а там — небольшой овражек. Ручеек внизу пробивается.

Лес был сплошь сосновый, старый, но такая чистота и свежесть в нем стояли, что, казалось, только недавно здесь произвели тщательную уборку. Роса еще держалась, высокая, сочная трава омывала ноги, приятно было идти по ней, жмуриться от солнца, мельтешащего между деревьями, закидывать кверху голову, забираясь взглядом по стволам гигантских сосен все выше и выше, к самому поднебесью, где, чуть приметно раскачиваясь, плыли между легкими облаками высокие кроны.

— Корабельные сосны! — говорил Быков так, будто лес этот принадлежал ему и он сам, своими руками, вырастил все эти деревья-великаны.

А Ратников, поглядывая искоса на Машу, никак не мог согнать с лица улыбку.

— Маша, ты совсем стала деревенской дурнушкой, — смеялся он. — Не Маша, а Манька. Просто чудо!

Маша смущалась, пыталась поправить волосы под платком, поддернуть непомерно длинную юбку. Она шла босиком — привыкала, — связанные ботинки болтались на шнурках через плечо, в руке узелок с краюхой хлеба. А за пазухой прятала золотую безделушку. Шкипер неохотно отдал ее Ратникову: мол, Апполонов и так через день-другой на тот свет отправится, на кой черт ему лекарства, все равно зрячим его не сделаешь, а вещица может в будущем пригодится. С Машей шкипер попрощался отчужденно, зыркнул в ее сторону: мол, гляди, дуреха, рот-то особенно не разевай.

— Обычно девушки красоту наводят, — говорил Ратников, шагая рядом с Машей, — а тут все наоборот. Как же ты себя обокрала в красоте — диву даешься! Вот ведь война, штука какая... Ну, все запомнила? Не боишься?

— Кажись, все. Немножко боюсь: не в гости идем.

— Значит, две вещи сделаешь: если удастся, обменяешь свою безделушку на лекарство, бинты и насчет партизан, по возможности, разузнаешь. А этому аптекарю приглядись. Помни: из-за одного лишнего слова погибнуть можно.

Босые Машины ноги иссекло мокрой травой, по самый подол юбки они были в розовых полосах, будто плеткой исхлестаны. Потом, когда она пойдет проселочной дорогой, на ноги осядет пыль, длинный подол тоже загрязнится на славу, и вряд ли на нее, такую дурнушку и неряху, обратит внимание какой-нибудь немец.

Некоторое время они шли молча, обдумывая предстоящее. «Конечно, — рассуждал Ратников, — самое позднее к вечеру хватятся этого фашиста, начнут искать. Могилу Федосеева сразу же увидят, разыщут и шлюпку, все найдут, черти. Без шлюпки никак нельзя... Как вернемся, если все обойдется, надо немедленно менять стоянку. В глубь леса уходить...» А вслух спросил:

— Скажи, Маша, кто же он все-таки, твой Сашка-шкипер?

Маша доверчиво взглянула на него, заговорила с горечью в голосе:

— Черная душа у Сашки. Такая черная, что до сих пор не знаю, кто он. Когда выручил меня Сашка, на барже укрыл, хорошо относился. Может, потому, что дела ладно шли. Потом как-то сцепились они с Куртом, из-за чего уж, и не знаю, что-то не поделили, должно. Курт и пригрозил ему. Сашка и так и сяк перед ним — ни в какую. Потом откупаться стал. И мной хотел откупиться...

— Ну, паразит! — вспыхнул Быков, прислушивавшийся к разговору. — На что пошел, а!

— Повезло мне, — вздохнула Маша. — Курт этот, слава богу, не из таких. Лавка торговая у него на уме, деньги ему подавай, а на девок наплевать... Потрепал как-то меня по щеке, засмеялся и говорит: «Муж твой иуда, Машка. Уходи от него». Представляете, даже он такое сказал.

— И ты не ушла? — возмутился Быков.

— Куда уйдешь? — виновато ответила Маша. — Фашисты кругом.

— Ты ведь уйти от него хочешь? Навсегда?

— Не могу так жить.

— Иди сейчас, — вдруг сказал Ратников. — А с нами неизвестно что...

— Пропадет она, старшой, — возразил Быков. — Куда тут сунешься? Чужой берег...