Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 15

Закинули автоматы за спину.

— …Мы тут, конечно, кое-что нарушили, — продолжал тем временем Андрей, указывая на тюк с мясом и медвежьей шкурой, — не скрою… Хотели, понимаете, порадовать в Москве друзей… сослуживцев…

— А это чье? — старший лейтенант вынул из распоротого мешка пару песцовых шкурок.

— Это нам передать дали, товарищ старший лейтенант… — вступил в разговор оправившийся Белый. — Мы даже не знали, что в нем…

— Кто дал?

— Я вам все подробно объясню. Лучше даже напишу, — сказал Андрей. — Я так предполагаю, они из-за этих мехов на нас и напали. Разузнали, вон… — он кивнул на Лену. — Язык-то без костей…

— Пока довольно, — остановил его старший лейтенант и испытующе посмотрел на Смолина. — Что скажешь, сержант?

— Никто на них не нападал! — Лена внезапно шагнула к старшему лейтенанту.

— Елена! — Андрей заступил ей дорогу. — Будешь говорить, когда спросят. А сейчас — мужской разговор!

— Товарищ старший лейтенант! Солдаты не нападали! — Лена обернулась, гневно выкрикнула в лицо Андрею: — Ты грабишь, как в чужой стране! Ты год готовился к этому!

…Все, что произошло у складов, заняло меньше десяти минут. А в милицейском вездеходе они сидели битый час. Старший лейтенант писал на бланке. Один из милиционеров работал на рации.

— …Понятно, товарищ Спиридонов, — говорил он в микрофон. — Большую вы промашку дали… Ладно… Счастливо… Семь футов вам под килем. Отключаюсь. — Он выключил рацию, снял наушники: — Все, как вы предполагали, товарищ старший лейтенант… Никакого отношения они к нефтеразведочной партии Спиридонова не имеют. У Спиридонова планы изменились — на острова идут, на ледоколе «Партизан», ну и решили посодействовать хорошим людям — те им рацию починили…

— Понятно. Надо же, такой серьезный человек, Николай Николаевич… — кивнул старший лейтенант, глядя в окошко, как браконьеров ведут к другому вездеходу, поменьше.

Мело уже так, что стены складов едва проглядывали, хотя до них было не больше семидесяти метров.

Закончив писать, старший лейтенант протянул листки Смолину.

— Слышь, Петренко! — крикнул старший лейтенант в окошко конвойному. — Ты женщину с ними не сажай! Она с нами поедет!

— Да я не сажаю, товарищ старший лейтенант! — откликнулся Петренко.

— Давай ее сюда! Замерзнет!

— Не хочет, товарищ старший лейтенант! Я ей тулуп большой дал!

К их вездеходу подошел летчик, распахнул дверцу:

— В общем, так, мужики… Прогноз — плакать хочется. Если не вылетим через пятнадцать минут, то можем полететь через месяц. И ваш мыс Малый тоже вот-вот закроется.

— Заканчиваем, — сказал старший лейтенант. — Заводи свою керосинку. — И — Смолину: — Правильно? Тогда вот тут напиши: «С моих слов записано верно», и распишись внизу каждой страницы.

— Документы проверять надо! — крикнул Романцев вслед летчику. — Лысые романтики!

— Ты уж молчи, — покосился на него старший лейтенант, — самосудчик…

— А как они нас?.. — повернулся к нему Романцев.

— Доказать будет трудно, — вздохнул старший лейтенант, — свидетелей-то нет. Тем более, не они стреляли…

— Ну и у них свидетелей нет! — набычился Романцев.

— Это твое, солдат, счастье… Вот смотрю я на вас, ребята, и думаю, — старший лейтенант снова вздохнул. — Вроде взрослые, старослужащие… Ну откуда у вас такое неуважение к закону?

— В каком смысле? — у Смолина даже подпись вкривь пошла.

— В том смысле. Вычислили вы этих субчиков — молодцы. Но зачем самим-то надо было наказание им устраивать? Ведь вы же прекрасно знали, что здесь милиция есть, тем более, вездеход свой у нас оставили, майор ваш нам звонил… Так нет — сами захотели. Это ведь не игрушки. А если бы ты, как тебя?.. Романов…

— Романцев, товарищ старший лейтенант.

— Так вот, если ты, Романов, — старший лейтенант был слишком увлечен, чтобы заметить свою погрешность, — зацепил бы кого? Или они вас? Что б с вашими матерями было? А, сержант, ты об этом подумал?

— У меня мать умерла, товарищ старший лейтенант.

— Да… — смутился старший лейтенант. — А взяли бы мы их чисто, теперь, вишь, они и от мехов отбрыкиваются… Хотя навряд ли, не выйдет… Что там, Петренко?! — крикнул он, увидев, как из вездехода выскочил Петренко, а за ним стали вылезать арестованные, второй милиционер.

Петренко подбежал, кашляя и отплевываясь, на ходу обернулся и крикнул браконьерам, указывая на ближний склад:

— Чтоб живо! И без глупостей! Корнеев! Проследи!

— Там, понимаете, товарищ старший лейтенант, от кого-то несет, ну мочи нет! Я и послал оправиться и почиститься!

Романцев захохотал в голос:

— Одного медвежья болезнь достала. Интересно, кого?..

— Можете быть свободны, ребята, — сказал лейтенант. — Счастливо вам задание выполнить. Но в дальнейшем советую соображать, что к чему.

Они направились к самолету, мотор его вновь гулко стрекотал. Неподалеку от вездехода старшего лейтенанта стояла Лена в громадном, полы по снегу, тулупе.

— Счастливо, — участливо сказал Степа, проходя мимо, и простодушно добавил: — И чего вы теперь делать-то будете?

Она не ответила.

Романцев миновал ее молча.

— Ждать, — наконец коротко и ясно сказала она.

…В заднее окошко Андрей видел, как милицейский вездеход, шедший сзади, остановился возле Лены, окутав мутным облаком выхлопных газов. Когда через миг гарь снесло ветром, Лены на снегу уже не было. Закрылась дверца, вездеход круто развернулся и, взрывая снег траками, пошел, держа стометровую дистанцию.

Андрей понял, что не увидит ее больше никогда — очные ставки и суд, разумеется, не в счет.

Он с самого начала, с самой той встречи в метро, страшился ее потерять. Потому что любил, но гнал эту мысль, старался вообще об этом не думать. Он убеждал себя в обратном, в том, что никакой у него любви нет, что он просто-напросто взял что надо по праву сильного, единственному праву, которое он признавал в жизни. Подчинил, лишил собственного «я», заставил смотреть на мир его глазами и оценивать происходящее по его оценкам! По его ценнику, по которому она ценилась лишь как жена «капитана», а потому должна была больше всего бояться превратиться в ничто, если могущественный «капитан» оставит ее за ослушание или просто потому, что она ему наскучит.

Он ясно давал ей это понять, хотя втайне знал, что это совсем не так. Что без нее он не может. И в Заполярье он ее взял, чтобы она увидела его в деле, в силе и власти. Чтобы конечным результатом этого жестокого и опасного дела — машиной, фирменными тряпками и прочей «культурной жизнью» — окончательно и бесповоротно привязать ее, пока она не разглядела, что он, в сущности, слаб и никчемен…

А Черный с Белым поняли его с ходу. С самого начала он был «фраерок крапленый», которого не наказать — себя не любить.

В Москве после реализации шкурок, что должен был осуществить обожаемый «капитан», наступал их черед. И не видать ему ни «Жигуля» шестой модели, ни фирменных тряпок, ни ежедневных обедов в загородных кабаках. А может, и вообще ничего не видать — это уж будет зависеть от его поведения, как отнесется к неожиданному такому проигрышу.

Когда началась эта история с солдатами возле недостроенных складов, Черный мгновенно сообразил, что «фраер» в их руках со всеми потрохами, только его нужно заставить убить. И все! Меха он потом отдаст сам. В зубах притащит.

Так что, если разобраться, маленький мишка, брошенный в яме, о чем Андрей сожалел, казнил себя за такую глупую, идиотскую слабинку, спас его. Хотя и доставил много неприятностей. На пять лет…

Меха, отобранные у браконьеров, втащили в комнату милиции при аэровокзале.

Каюр-орочон сортировал песцовые, беличьи и прочие шкурки. В одну сторону откладывал явно купленные, выделанные несколько месяцев назад, а в другую — свежие, битые в последние двадцать дней. Это старший лейтенант его попросил: незаконная скупка пушнины — одно, а хищнический отстрел песцов — совсем другое, и статья другая, и наказание…