Тогда и теперь - Моэм Уильям Сомерсет - Страница 8

— А что произойдет с вами, если капитаны сбросят герцога и захватят город? — с улыбкой спросил Макиавелли.

Бартоломео расхохотался.

— Они ничего не добьются. Без герцога они — пустое место, и им это хорошо известно. Вот увидите, скоро они вновь будут у него на службе.

Макиавелли никак не мог решить для себя, верил ли Бартоломео в то, что говорил, хотел ли верить или говорил просто для того, чтобы поверил Макиавелли. За этой искренностью, простодушием, дружеской улыбкой могло скрываться все что угодно.

— Мессер Бартоломео, вы были так любезны, предложив свою помощь. Подскажите, пожалуйста, где бы я мог остановиться на время вместе с Пьеро и слугами.

— Лучше бы вы попросили о чем-нибудь другом, — рассмеялся Бартоломео. — Город заполонили приближенные герцога и все эти прихлебатели-поэты, художники, архитекторы, инженеры, не говоря уж о купцах, торговцах, приехавших сюда либо по делам, либо в поисках денег.

— Я не собираюсь оставаться в Имоле дольше, чем того требует необходимость. Но я выполняю поручение Синьории и не могу заниматься делами в монастырской келье.

— Я спрошу у тещи. В таких делах она разбирается лучше меня. Пойду позову ее.

Бартоломео вышел из кабинета, а вернувшись, предложил гостям следовать за ним. Он провел их в большую просторную комнату с расписными стенами и камином. Дамы вышивали у огня. При появлении незнакомцев они поднялись и ответили реверансом на их низкие поклоны.

— Это мать моей жены, монна Катерина Каппелло, — представил Бартоломео миловидную женщину средних лет. — А это моя жена.

По возрасту она скорее годилась ему в дочери. Следуя моде тех дней, она выкрасила волосы — из жгучей брюнетки превратилась в блондинку, а смуглая кожа ее лица, шеи и груди стала белоснежной благодаря толстому слою пудры. Сочетание золотистых волос с красивыми черными глазами и тоненькими ниточками черных бровей производило неотразимое впечатление. Светло-серое платье с низким вырезом, широкой юбкой и пышными рукавами плотно облегало ее стройный стан. Девичья невинность сочеталась в ее красоте со зрелостью женщины. Макиавелли вдруг охватило волнение, сердце учащенно забилось.

«Хороша, — подумал он про себя. — С удовольствием провел бы с ней ночь».

Мужчины сели, и Бартоломео рассказал монне Катерине о просьбе Макиавелли, а затем, как бы вспомнив, сообщил, что Пьеро приходится ему кузеном. При этих словах обе женщины улыбнулись, и Макиавелли не без удовольствия отметил, какие белые ровные зубки у жены Бартоломео.

— Не хотели бы господа подкрепиться? — спросила монна Катерина.

Сказав, что они уже завтракали, Макиавелли отказался. Но гостеприимный хозяин уговорил его выпить хотя бы стаканчик вина — оно ведь еще никому не повредило.

— Аурелия, пойди скажи Нине, — улыбаясь, обратился он к жене.

Молодая женщина вышла, и Бартоломео вновь заговорил о жилье для Макиавелли.

— Это невозможно, — покачала головой монна Катерина. — Во всем городе не осталось ни одной свободной комнаты. Хотя, постойте. Может быть, Серафина согласится поселить их у себя, ведь мессер Никколо — важная персона, а этот юноша — ваш кузен. Правда, до сих пор она отказывалась сдавать комнату. Только на днях я стыдила ее за это. Сейчас люди отдадут что угодно за крышу над головой.

Как объяснил Бартоломео, монна Серафина — вдова одного из его посредников в Леванте — живет в принадлежащем ему доме. Ее старший сын работает в конторе Бартоломео в Смирне, а двое младших — мальчик, готовящийся стать священником, и девочка лет четырнадцати — жили вместе с ней. Из-за детей Серафина и отказывалась пускать в дом чужих людей, опасаясь их дурного влияния.

— Едва ли она откажет вам, сын мой, особенно если вы проявите должную настойчивость.

Обращение монны Катерины к этому толстяку как к своему сыну вызвало улыбку Макиавелли: если она и родилась раньше Бартоломео, то не больше чем на два или три года.

— Я отведу вас к Серафине, — кивнул Бартоломео. — Думаю, мы все уладим.

В комнату вошла Аурелия, следом за ней служанка с серебряным подносом, на котором стояли бокалы, бутылка вина и блюдо со сладостями. Аурелия села и продолжила вышивание.

— Мессер Никколо привез полотно, дорогая, — сказал Бартоломео. — Теперь ты сможешь сшить мне рубашки. Аурелия улыбнулась, но ничего не ответила.

— Позвольте мне показать вам, какая она искусница. — Бартоломео подошел к жене и взял ткань, над которой она работала.

— Нет, Бартоломео, это же не твоя рубашка.

— Если мессер Никколо никогда не видел женского белья, то ему пора расширить свой кругозор.

— Я женат, монна Аурелия, — улыбнулся Макиавелли.

— Обратите внимание на красоту и изящество рисунка.

— Неужели она придумала это сама?

— Конечно. Она у меня просто чудо.

Макиавелли не замедлил высказать восхищение мастерством Аурелии, получив в награду улыбку ее прекрасных глаз. Когда вино было выпито, а сладости съедены, Бартоломео предложил пройти к вдове Серафине.

— Ее дом совсем рядом, — сказал он.

Мужчины спустились вниз, пересекли маленький двор с водоемом и через калитку вышли в узкий переулок. Напротив в заборе оказалась другая дверь.

— Нам сюда, — пояснил Бартоломео.

Такое жилище как нельзя лучше подходило Макиавелли. Тут он мог принимать гостей без излишней огласки. Бартоломео постучал, и минуту спустя дверь открыла высокая седая женщина с бледным морщинистым лицом и потухшими глазами. Подозрительный взгляд, которым она встретила незнакомцев, исчез при виде Бартоломео, и она пригласила их войти.

— Это мессер Никколо Макиавелли, первый секретарь Второй канцелярии, посол Флорентийской республики, а юноша — мой кузен, племянник моего близкого друга и родственника Биаджо Бонаккорси, — представил их Бартоломео.

Монна Серафина провела гостей в дом, и Бартоломео сообщил о цели их визита. Она нахмурилась.

— Мессер Бартоломео, вы же знаете, я всем отказываю. В доме маленькие дети. А я ничего не знаю об этих людях.

— Я знаю, Серафина, я знаю… и могу поручиться за них. Пьеро — мой кузен. Он станет другом твоему Луиджи.

Серафина продолжала упрямиться, а Бартоломео с добродушной непосредственностью втолковал ей, что дом принадлежит ему и он может выставить ее на улицу, а сына выгнать с работы. Серафина тяжело вздохнула и с мрачной улыбкой сказала, что рада услужить Бартоломео и его друзьям. Все устроилось как нельзя лучше: Макиавелли получил комнату и право пользоваться гостиной. Пьеро поселился с Луиджи, а для слуг Серафина обещала постелить на чердаке матрацы. Правда, за жилье она запросила чересчур много, но Макиавелли торговаться не стал. Он прекрасно знал: хочешь завоевать чье-либо расположение — дай себя обокрасть. Монне Серафине пришлось уступить Макиавелли свою комнату, а самой с дочерью перебраться на первый этаж.

9

Договорившись с Серафиной, Бартоломео вернулся домой, а Макиавелли и Пьеро пошли пообедать в «Золотой лев». Когда обед подходил к концу, появились слуги, прибывшие из Скарперии. Макиавелли попросил Пьеро показать им дорогу в монастырь и забрать оставленные там переметные сумы.

— Возьми полотно и сходи к мессеру Бартоломео. Уговори служанку отнести его дамам. Она ведь прехорошенькая, эта служанка. Воспользуйся случаем, познакомься с ней поближе. Потом возвращайся к Серафине и жди меня. — Макиавелли помолчал немного и добавил: — Женщина она словоохотливая и, по всей видимости, любит посплетничать. Посиди с ней, поговори. Она будет только рада. Расскажи ей о своей матери. И разузнай, что сможешь, о Бартоломео, его жене и монне Катерине. Серафина наверняка имеет зуб против нашего приятеля, слишком уж многим она ему обязана. Ты юн, у тебя открытое честное лицо, и, если ты сумеешь расположить ее к себе, она выплеснет все, что накопилось у нее на душе. А для тебя это будет хорошим уроком. Ты поймешь, как с помощью добрых слов и сладких улыбок можно заставить человека обнажить свои чувства.