Маг - Моэм Уильям Сомерсет - Страница 4

– Ты похожа на греческую богиню в моднейшем парижском туалете, – насмешливо улыбнулась Сюзи.

– Так что ты собираешься мне сказать? – повторила Маргарет, почувствовав по виду подруги, что она чего-то не договаривает.

– Знаешь, до того, как мы познакомились с твоим Артуром, я всем сердцем надеялась, что он сделает тебя счастливой. Однако, несмотря на все, что ты мне о нем рас сказывала, чего-то опасалась, зная, что он намного старше тебя и первый мужчина, которого ты встретила. Я боялась, что ты будешь несчастлива.

– Не думаю, что тебе надо бояться этого.

– Но теперь я всей душой надеюсь, что именно ты сделаешь его счастливым. Теперь я боюсь не за тебя, а за него.

Маргарет не ответила, она не понимала, о чем говорит Сюзи.

– Я никогда не видела человека с такой способностью страдать, как у Артура. Не думаю, что ты полностью сознаешь, как он способен терзать себя. Будь осторожна и очень добра к нему, потому что ты можешь сделать его самым несчастным человеком на свете.

– Ах, но я хочу, чтобы он был счастлив! – страстно возразила Маргарет. – Ты же знаешь, что я обязана ему всем. И сделаю все, что в моих силах, чтобы он был счастлив, даже если мне придется пожертвовать собой. Но мне незачем приносить себя в жертву, потому что я люблю его, и все, что делаю, делаю с наслаждением.

Ее глаза наполнились слезами и голос задрожал. Сюзи со смешком, которым пыталась скрыть волнение, поцеловала ее.

– Дорогая, ради Бога, не плачь. Ты знаешь, я не выношу слез. А если Артур увидит, что у тебя красные глаза, он никогда не простит этого мне.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Шьен Нуар», где обычно обедали Сюзи Бонд и Маргарет, был самым очаровательным ресторанчиком их квартала. В цокольном этаже находился зал, где посетители все вместе и каждый в отдельности поглощал свою пищу, поскольку кормили там хорошо и дешево; у его владельца, отставного торговца лошадьми, взявшего на себя заботу о чужих желудках, чтобы прикопить денег для сына, была добрая душа, его гостеприимство и громкий голос неизменно привлекали клиентов. Наверху находилась узкая комната с тремя столами, расположенными в виде подковы, зарезервированная для небольшой группы художников: англичан, американцев, французов и их подруг. Вероятно, не все из женщин были законными женами, но их манеры отличались такой семейной респектабельностью, что Сюзи, когда она и Маргарет познакомились с ними, сочла, что с ее стороны было бы вульгарным задирать нос. Ни к чему слишком уж заботиться об условностях на бульваре Мон-Парнас. Спутницы художников, бросившиеся в пучину жизни вместе с ними, вели себя скромно, одевались не броско.

Они были похожи на обыкновенных домохозяек, сохранявших достоинство, несмотря на некоторую двусмысленность своего положения, и не воспринимали свои отношения с художниками менее серьезно оттого, что им не довелось произнести нескольких слов перед господином мэром.

Эта комната была полна, когда пришел Артур Бардон, но Маргарет заняла для него местечко между собой и мисс Бонд. Говорили все разом. Шел яростный спор о достоинствах постимпрессионистов. Артур сел и был представлен долговязому белобрысому юноше, сидевшему напротив Маргарет. Он тоже был очень высок и очень худ. Длинные волосы, локонами спадавшие на стоячий воротник, походили на лепестки увядшей лилии.

– Он всегда напоминает мне Обри Бердсли, правда, ужасно неопрятного, – шепнула Сюзи. – Это доброе милое создание. Зовут его Джэгсан. Хотя человек добродетельный и трудолюбивый. Я не видела его работ, но кажется – бесталанный.

– Откуда вам это известно, если не видели? – так же, шепотом, спросил Артур.

– О, здесь принято думать, что ни у кого нет таланта, – засмеялась Сюзи. – Мы сочувствуем друг другу, но не имеем иллюзий относительно ценности работ соседа.

– Расскажите немножко обо всех остальных.

– Ладно. Гляньте-ка на того маленького лысого человечка в углу. Это Уоррен.

Артур посмотрел туда, куда указала Сюзи. Небольшого роста, с гладкой, как бильярдный шар, лысиной и бород кой клинышком, Уоррен взирал на мир небольшими на выкате, масленно поблескивающими глазами.

– Не слишком ли много он выпил? – холодно осведомился Артур.

– Много, – быстро согласилась Сюзи, – но это его перманентное состояние. С каждой рюмкой он становится все обаятельнее. Уоррен единственный в этой комнате, от кого вы никогда не услышите злого слова. Не поверите, но он почти гениальный художник. У него совершенно необыкновенное чутье цвета, и чем больше он выпьет, тем тоньше и прекрасней его живопись. Иногда, после слишком большого приема аперитива, он прямо в кафе пытается написать этюд, но рука так дрожит, что он едва держит кисть. Тогда он рисует прямо на панели. И самое аморальное заключается в том, что каждый из его мазков восхитителен. Уоррен лучше всех передает дух Парижа, и когда вы увидите его этюды, а у него их сотни – неповторимо изящных и невообразимо мрачных – вы никогда уже не сможете смотреть на Париж прежними глазами.

Миниатюрная официантка, уставшая от исполнения разнообразных требований клиентов, встала перед Артуром в ожидании заказа. Уже не первой молодости, она в своем черном платье и белой наколке выглядела мило и с материнской заботливостью прислуживала этим людям. Придавала ей шарм и улыбка, не сходившая с больших пухлых губ.

– Я неразборчив в еде, – сказал Артур. – Пусть Маргарет закажет мне, что захочет.

– Тогда лучше закажу я, – рассмеялась Сюзи и начала оживленно обсуждать с официанткой достоинства различных блюд, но их беседу прервали громкие крики Уоррена.

– Мари, я бросаюсь к твоим ногам и умоляю принести мне пулярку с рисом.

– Минутку, месье, – откликнулась официантка. – Не обращайте внимания на этого джентльмена. Он совершенно безнравственен, только и ждет, чтобы столкнуть вас с узкой тропы добродетели.

Артур возразил: он считает, что в настоящий момент сердцем Уоррена владеет лишь чувство голода, которое вы теснило оттуда все другие страсти.

– Мари, ты больше не любишь меня! – продолжал вопить Уоррен. – А ведь было времечко, когда ты не мерила меня таким холодным взглядом, если я заказывал бутылку белого.

Компания поддержала его, и все шутливо принялись умолять Мари не относиться столь жестокосердно к румяному лысому художнику.

– О, нет-нет! Я люблю вас, месье Уоррен, – смеясь отвечала официантка, – но и всех остальных – тоже!

И убежала вниз передать заказ Уоррена, сопровождаемая взрывами смеха.

– На днях «Шьен Нуар» оказался свидетелем драмы, – сказала Сюзи. – Мари порвала отношения со своим любовником, официантом из «Лавеню», и не желала мириться. Тот дождался свободного вечера, явился в нижний зал и заказал себе обед. Конечно, ей пришлось обслуживать, и, когда она приносила очередное блюдо, он молил ее о прощении, и их слезы смешались…

– Она просто залила нас слезами, – прервал Сюзи толстоносый юноша с тщательно приглаженными волосами. – Рыдала в течение всего ужина, и наша еда была пересоленной от ее слез. Мы убеждали Мари не сдаваться; если бы не наше влияние, она бы к нему вернулась, а он ее бьет.

Мари появилась вновь. На ее лице не было заметно и следочка недавней драмы. Приняла заказ мисс Бойд. Сюзи опять завладела вниманием Артура.

– А теперь взгляните на человека, сидящего рядом с мистером Уорреном.

Артур увидел высокого мужчину с резкими чертами лица, взлохмаченными черными волосами и косматыми черными усами.

– Это некий мистер О'Брайн, являющий собой пример того, что сила воли и целеустремленность еще не могут создать художника. Он неудачник и сознает это, поэтому душа его истерзана завистью. Если вы согласитесь послушать его, он разделает под орех всех великих художников. Никому не прощает успеха и никогда ни в ком не признает таланта, пока человек не умрет и не будет надежно похоронен.

– Приятная, должно быть, личность, ничего не скажешь, – ответил Артур. – А кто вон та полная пожилая леди в экстравагантной шляпке, что сидит возле О'Брайна?