Дорога на Аннапурну - Москвина Марина Львовна - Страница 7

Факт остается фактом: тибетский народ — самый пишущий народ, известный на этой планете.

Вторгшись в Тибет, китайцы уничтожили уйму монастырских библиотек, но они физически не смогли стереть с лица Земли миллионы литературных трудов тибетцев — практически полностью духовного содержания! Это удивительные жизнеописания просветленных мастеров, руководства по медитации, магии, алхимии, целительству, толкования духовных практик, книги по философии, искусству, медицине, религии, истории, множество оккультных материалов, прозрения, размышления о смерти и непостоянстве, поэмы, молитвы, песни о просветлении и целое море ритуальных наставлений, связанных с жизнью после смерти.

В одной из торговых лавочек в Катманду я присмотрела тибетскую книгу, судя по рисункам, магического содержания. Тибетские книги не переплетаются: страницы складывают в стопку, а обложкой служат две деревянные доски. Потом все это заворачивают в кусок шелковой ткани, к ней прикрепляется этикетка с названием произведения, и книга ставится на полку.

Мне показалась книжка по-настоящему древней, написанной на том старотибетском языке, который служил языком духовности и учености во многих районах севера Индии, включая Ладакх, Северный Непал, Сикким, Бутан и Ассам…

Но художник Олег Лысцов, добравшийся с уральцами до Лхасы в своих путевых записках отмечает, что в самом Тибете на базаре Бхакор все тибетские товары куда более древние и настоящие, чем антиквариат на прилавках в Катманду.

Нок тому же в Тибете можно потрогать старинные расписные шаманские чаши из человеческих черепов. Подудеть в канлин — специальную трубу из человеческой бедренной кости, стукнуть в кожаный барабан из ячьего черепа.

Зато первоначальные цены и в Лхасе, и в Катманду все объявляют одинаково астрономические, заранее имея в виду, что покупатель начнет торговаться, а потом сойдутся на половине — к обоюдной радости. Зачем упускать отличную возможность пообщаться? Если ты сразу выхватываешь кошелек и платишь столько, сколько заломил продавец — в надежде поболтать с тобой о том о сем, — местное население может воспринять это как обиду. Ясно, что ты бестрепетный, нерадивый, равнодушный, полностью не заинтересованный ни в чем человек.

А если ведешь торг искусно и артистично, как капитан подлодки Саша Пономарев на базаре Бхакор, пересыпая свою непонятную речь китайскими да тибетскими словечками, балагуришь, улыбаешься, похлопываешь собеседника по плечу, ты будешь в центре всеобщего внимания и обожания.

Правда, не ясно, чем это могло закончиться для Пономарева, когда толпа возбужденных его красотой и манерами тибетских женщин взяла его в трепетное кольцо, признаваясь во внезапно вспыхнувшем чувстве. В тот день Лысцов записал в своем дневнике:

«Только длинная складная труба рагдонг, купленная в соседней лавке, помогла Саше выбраться из окружения».

А Пономарев Саша, вдохновленный этим происшествием, сочинил еще одно тибетское стихотворение:

Что ж касается Тишкова Лёни, он в тот день не купил ничего, кроме нескольких палочек благовоний с незамысловатым запахом костра.

— Наша экспедиция только начинается, — сказал Лёня. — Чем она обернется — неизвестно. Лучше нам оставаться легкими, как дым.

5 глава

Шестирукое время

Мы настолько ошалели от всего, что забрели в харчевню, где нам дали сильно перченых пельменей с пивом чанг.

Непальские пельмени «момо» наполняются самыми разными начинками: единственное, чего в них не может оказаться, — это говядины, потому что корову нельзя употреблять в пищу ни буддистам, ни индуистам. Все остальное — пожалуйста: с курятиной, козлятиной, ячьим мясом…

Мы попросили момо с овощами, поскольку считаем себя с Лёней спонтанными вегетарианцами — то есть по возможности стараемся увильнуть от съедения кого бы-то ни было, но не афишируем это, не ставим себе в заслугу, а если уже ничего нельзя поделать, то тихо сидим в уголке и едим что дают. Лёня только спрашивает в таких случаях:

— …Это не мясо дикого вепря?

Как правило, ему отвечают:

— Нет.

— A-а, ну тогда можно, — говорит он, давая понять, что у него существуют свои незыблемые религиозные запреты.

Когда-то мы с ним и Серёней даже сочинили по этому поводу песню и весело распевали ее. Правда, Серёня был с ней не согласен. Первые строчки такие:

Недавно к нам в гости заглянула моя подруга Роза Султанова — красавица, ученый-музыковед, с некоторых пор она с семьей живет в Лондоне. В наши зрелые годы она вдруг освоила старинный восточный инструмент дутар, разучила фольклорные песни, танцы и бытовые сценки, пошила себе узбекский национальный костюм и… блистательно выступила перед английскими лордами в Вестминстерском Дворце. Потом проехала с гастролями по Франции, ей рукоплескали Америка, Япония и Китай.

Короче, из родного Ташкента в Лондон Роза на этот раз для своей семьи везла конскую колбасу. И ей, конечно, хотелось, чтобы мы ее отведали.

— Чем я вас сейчас угощу! — радостно воскликнула она за ужином.

Тут вся наша троица погрузилась в сумрачную меланхолию.

А Серёня сказал с печальным вздохом:

— Коней мы едим только в тяжелую годину…

Мы и нашего английского сеттера Лакки почти восемнадцать лет приучали прохладно относиться к мясной пище. На его шестнадцатом году нам вдруг позвонили из элитного клуба «Цезарь» и сказали, что для Лакки бесплатно будет доставлен домой новогодний подарок в виде изысканных фирменных консервов. Какие он больше любит? Из козленочка или из теленочка? Или из ягненочка с поросеночком?

Хорошо Лакки не слышал, что предлагают на том конце провода, а то бы он выхватил у меня телефонную трубку и честно признался: тащите, мол, и то, и другое, и третье, и четвертое. Только поскорее!!!

Но я строго ответила:

— Куриные с кашей и овощами!

В праздничной упаковке вместе с замечательными консервами, которыми никто бы не погнушался из моей семьи, нам передали визитную карточку. По высеченному на позолоте номеру телефона мы с легкостью могли отныне получать консультации о мероприятиях в элитном клубе «Цезарь»: всяких собачьих вечеринках, фуршетах, театральных представлениях с клоунами, дансингах и других веселых развлечениях, а также прилагался пропуск в клубный ресторан, куда можно — со скидкой — сходить пообедать всей семьей, включая и людей!

Мы:

— Лакки! — закричали. — Что ж ты нас не пригласил в ресторан праздновать свое шестнадцатилетие, когда у тебя такие возможности?!.

Нет, я, конечно, понимаю: вегетарианство не слишком убедительно свидетельствует о праведности и благочестии. Жители Тибета, например, — мясоеды. До того там суровые условия, что без мяса никак нельзя. Но сама потихоньку стараюсь отойти от этой тибетской традиции.

Хотя Серёня все же сомневается в моей искренности. Как-то раз обиделся, что я съела его пельмени с лососем. Надулся и говорит:

— Я теперь буду только с мясом пельмени покупать! Да и то — со слоновым или с кенгуру. А и тут я подозреваю, — указал он на меня пальцем, — что ты съешь все и скажешь: «Надо же! Эти кенгуру не только симпатичные, но и вкусные!»

Я же отвечала ему:

— Сынок! Знаешь ли ты, что сказано об оскверняющем в «Корзине речей» несравненного Будды? «Разрушение жизни живых существ — вот что оскверняет человека, а не скоромная пища. Грубость и жестокость, оставление других без помощи, предательство и надменность — вот что оскверняет человека, а не скоромная пища. Ненависть и печаль, жадность и самолюбие, тревога и сомнения — оскверняют нас. Все исчезает здесь, как угасают, мерцая, лесные огни, — так говорил Учитель Великого Понимания. — Кто разгадал этот путь погибели и восстановления, чьи поступки никому не приносят страдания ни вверху, ни внизу, ни вдали, ни в середине, кто, охраняя жизнь всех существ: и тех, которые робки, и тех, которые смелы и сильны, видит в них себя, не убивает и не поощряет убийства, — того назову я истинно сострадательным. Озаренного мудростью, свободного от обладания, не опьяненного страстью, — назову я очищенным и неоскверненным…»