Красные лошади (сборник) - Погодин Радий Петрович - Страница 14

А я тебе что?

Вангву. Шарсимбу.

Что ты, прошептала Лиза. Разве можно такое говорить? Она погладила Костиного эрделя рукой изгибисто и не прикасаясь. Пойдёмте, Григорий, обратно.

Что-то вежливость на неё напала, подумал Гришка с опаской.

Шарик бежал за ними, рычал и тявкал.

Гришка отметил: шла Лиза не так, как прежде, не просто, но как бы с умыслом, с какой-то настораживающей заботой, а когда пришла и села на брёвна возле нового дома, платье оправила, подбородок подняла величаво и опустила ресницы со вздохом.

Григорий, сказала она. Вы знаете, о чём я мечтаю? Нет, вы, Григорий, не знаете. И слова у неё были мёртвыми, словно хорошо высушенное и отлакированное дерево, сохранённое для потомства. В детстве я мечтала о говорящей кукле. Сейчас я мечтаю о говорящей собаке. А когда вырасту, буду мечтать о говорящей лошади.

Да? сказал Гришка. Может быть, Шарик ещё научится?

Лиза возразила с уверенностью:

Не спорьте, Григорий. Шарсимба очень отважный пёс, но разве он сможет заговорить?

А может быть, он не хочет, сказал Гришка. Ведь всегда есть опасность наговорить глупостей.

Мне его жалко, вздохнула Лиза.

Шарик, который до этого разговора рычал и крутился волчком, вдруг сник. Уши опустил. Хвост поджал. Теперь это был не охотник на львов, а маленький и беззащитный одинокий щенок.

Интересно, прошептал он. Может быть, вы объясните всё же

А ты помолчи! прикрикнула на него девочка Лиза. Тебя покамест не спрашивают. Не терплю, когда младшие в разговор вмешиваются.

Шарик поднялся и, поджав хвост, побежал мелкими шагами в край деревни.

Лиза крикнула:

Шарик, ко мне!

Но Шарик не обернулся.

Ко мне! Тебе говорят!

Но Шарик только надбавил шагу.

Девочка Лиза принялась возмущённо высказываться на тему, как она Шарика спасла, как давала ему конфеты и каким, сам видишь, он оказался неблагодарным.

Отметил Гришка изменилось что-то в природе, словно приблизилась гроза с гремучими молниями, пока ещё невидимая, но уже ощутимая. Понял, что жизнь его теперь усложнилась только глаз, да ушей, да ещё доброты для понимания её будет мало.

Ещё издали поманил Гришку тёплый хлебный запах. Гришка на запах пошёл. Он думал: что же случилось, почему так грустно ему? Думал и хлебный запах вдыхал.

Мама всегда говорила:

Относись к хлебу почтительно, как к отцу. Ешь его аккуратно.

Дядя Федя, наверное, относился к хлебу, как к другу, он его похлопывал, и приговаривал, и подмигивал, будто давно с ним не виделся. А когда нарезал для еды, прижимал каравай к животу. Ломти отваливал толстые, одним круговым движением, присыпал крупной солью и дышал с удовольствием, словно выходил из продымлённого помещения на улицу.

Подыши, говорил он. Дух какой. Всякий раз поражаюсь. И что в нём? Не пряник хлеб простой, а как пахнет.

Запах хлеба по мере Гришкиного продвижения становился всё крепче. Заметил Гришка, что собаки и курицы вдруг повернули носы в одну сторону. А запах хлеба стлался над землёй величественно, как басовый звон.

В пекарне, наверное, хлеб поспел.

Пекарня посреди деревни была в бывшей старинной церкви. Церковь ту старинную купец Зюкин построил, очень хитрый купец и очень всё к себе загребущий. Была церковь толстостенная, грузная, как сундук, даже самые древние бабки-старухи на неё не крестились такая некрасивая, к земле прижатая.

И вот запах хлеба её как бы поднял, стены раздвинул, как бы раскалил изнутри.

Шёл Гришка к пекарне медленным шагом, задавал себе вопрос: Почему мне так грустно? И размышлял о хлебе он недавно вкус хлеба понял. Рядом и позади Гришки собаки шли, курицы, лошади, кошки, сороки, муравьи

Пекарь раскрасневшаяся тётя Полина высыпала из окна всем гостям крошек-обломышей. Гришке дала краюху мягкую, пушистую, неровную, но от запаха как бы круглую, такую большую и всевозрастающую. Такую чудесную, что Гришка глаза зажмурил и вообразил следующее: когда-то давно, много-много лет назад, когда все люди были детьми, когда деньгами служили разноцветные стёклышки, земля была свежая и молодая, такая мягкая, такая пушистая и такая духовитая, как горячий хлеб. И вот на её поразительный запах слетелись со всей вселенной букашки, и лошади, и слоны, и киты, и медведи, и черепахи. Тогда небось все летали. Слетелись и теперь на земле обитают.

Сквозь эту грёзу различил Гришка щенка Шарика. Шарик лежал в отдалении, в тени лопухов, а в глазах его тёмных стояли слёзы.

Худо, сказал Гришка. Так худо, хуже и не придумаешь.

И вдруг Гришка ответил на свой вопрос: Почему мне так грустно? Потому, ответил, что осознал одну чрезвычайно простую мысль.

При встрече он выскажет её девочке Лизе без колебаний.

Возле правления колхоза висела доска с надписью: Приказы и объявления. И то и другое сугубо официального смысла прикалывали на доску кнопками. Вечером на этой важной доске появилось объявление частного характера, к колхозным делам никакого отношения не имеющее. Написано на нём было:

А под объявлением сидел щенок Шарик, и вид у него был неважный.

Первым объявление прочитал Гришка: он всякое письменное слово читал, развивался для будущего поступления в школу.

Зачем искать? Пойдёшь ко мне. Не сомневайся, я очень верный.

А я и не сомневаюсь, ответил Шарик и хвостом вильнул, как бы извиняясь. Только ты меня взять не можешь, тебе у мамы спрашивать нужно.

Она согласится. Она как увидит тебя, так сразу полюбит. Будем вместе в городе жить, сказал Гришка таким голосом, словно дело это решённое.

Шарик глаза опустил, голову между лап свесил.

Нет, сказал он. Я здесь хочу жить, в этой красивой местности.

Дачные дети подошли, прочитали объявление, стали наперебой щенку Шарику предлагать себя в верные друзья. А Костя Гостев, который своего учёного эрделя Юшку хотел променять, стоял сейчас в речке, синий от холода, и уши водой мочил бабушка у Кости была человеком решительным и справедливым. Вдруг толпа расступилась к доске объявлений подошли сразу двое: Пестряков Валерий и козёл Розенкранц.

Ясное дело, я тебе верный друг, заявил Пестряков. Сразу в лесной поход пойдём по компасу.

Шарик голову ещё ниже свесил.

Извини, я к тебе не могу

То есть?! воскликнул Пестряков вопросительно.

У тебя удивления нет, прошептал Шарик. Вдруг мы в лесном походе льва встретим?

Пестряков Валерий рот широко открыл и долго не мог закрыть.

Да, сказал козёл Розенкранц. Положеньице.

Тут толпа расступилась ещё раз, как бы в кружок стала. И в этом кругу посередине оказалась девочка Лиза в совсем новом платье.

Это ещё что? сказала она и ногой топнула. Ты моя собственность. Я над тобой хозяйка.

Все молчали. И собаки, которые пришли с дачными детьми, тоже молчали, только носы отворачивали.

Я человек честный, объяснила Лиза с гордостью. Признаю: может, я его немножко обидела в словесной форме.

Если совсем маленько, то может быть попробовал заступиться за Лизу козёл Розенкранц, но фыркнул вдруг и добавил: Лизка, скажи большое спасибо, что я теперь стал культурный, даже книжку читаю о путешествиях в жаркие страны, не то я бы тебя сейчас в пыли вывалял и в крапиву затолкал.

Тут Гришка выступил вперёд и без колебаний высказал Лизе простую мысль, которую понял, когда ел горячий хлеб из пекарни. Но поскольку он ещё не учился в школе, то простые мысли не умел излагать просто. Вот что у него получилось:

Если друг, то не собственность. Если собственность, то унижение. Если унижение, то в дружбе измена. Если измена, то предательство. А предательство маленьким не бывает.

Лиза сделалась красной, как её красный шёлковый бант.

Ах, так! воскликнула она. Направилась было уходить с высокомерным презрением, но повернулась, всхлипнула и прогудела не слишком разборчиво: А Шарик сам изменник. И пишет безграмотно, как курица лапой И вы такие же