Собака, которая не хотела быть просто собакой - Моуэт Фарли - Страница 38

Кингстон был построен в раннюю пору Верхней Канады[48] и сохраняет многое от степенного викторианства[49] его лучшей поры. Стройные ряды домов из серого камня до некоторой степени отражают твердокаменную серость его жителей.

Мы вошли в гавань и не успели пришвартоваться, как Матт, одним прыжком покрыв внушительное расстояние между «Скотч-Боннет» и пирсом, исчез. В непосредственной близи деревьев не было, поэтому он помчался по старой улице, мощенной булыжником, в самый город.

Наши швартовы принял человек в потрепанной одежде, и после того как мы были ошвартованы, он по собственному почину явился на борт, заявив, что он «старый моряк», – заветные слова, которые всегда производят впечатление на моего папу.

Мы дали «старому моряку» выпить, и немного погодя он спросил:

– Кажется, у вас есть собака?

Мы признались, что таковая имеется.

– Тогда лучше держите ее на прочной привязи на борту, – посоветовал старик. – Слышал я о разных страшных вещах, о молодых студентах – медиках там, в университете. Они очень жестоко расправляются с собаками.

– Что они им делают? – спросил я в своем неведении.

Старик сплюнул и налил себе еще стаканчик.

– Они делают ужасные вещи. – Это было все, что он мог сказать мне.

Я спросил, где они достают собак, и он ответил, что большая часть их поступает из городского загона.

– Я должен был получить эту работу – ловить собак, – объяснил он удрученным голосом, – но я либерал[50], а это занятие подходит только для консерваторов[51]. Хотя было бы нелишним и для меня: десять долларов за собаку и пять за кошку – вот сколько платят студенты.

Папа бросил несколько обеспокоенный взгляд на пристань, но там не было никаких признаков Матта.

– А что, – спросил папа старика как-то опасливо, – разве в Кингстоне существует какой-нибудь закон против собак, бегающих без привязи?

Старик фыркнул.

– Закон! Конечно, есть закон. Однако человеку, собаколову, не требуется никакого чертова закона. Он берет собак прямо с заднего двора, вместе с цепью, и все.

Ворча себе под нос, старик покинул нас, но не успел он дойти до конца пирса, как мы обогнали его. Мы спешили.

Я пошел по дороге, ведущей от пристани в город, папа решил идти на восток по кромке воды, а мама двинулась в западном направлении. Никто из людей, которых я расспрашивал, не видел ничего, соответствующего приметам Матта, а я не мог найти никаких следов его самого.

Когда час спустя я возвратился на пристань, то оказалось, что папе и маме повезло не больше, чем мне.

Папа начал паниковать. Одна мысль о Матте в сетях местного собачника, а возможно, уже на столе для анатомирования вызвала у него вздутие и боль в надпочечниках.

– Ты берешь напрокат велосипед в правлении лодочной гавани и едешь на поиски, – приказал он мне. – Я еду к загону.

К тому времени, когда папа добрался до загона для бездомных собак, он взвинтил себя до неистовой ярости; но собаколова не оказалось на месте. Вместо него в старом кресле сидел развалясь худой, жующий резинку парень, занятый чтением программы скачек. Он совершенно равнодушно выслушал папино требование немедленно отпустить Матта.

В конце концов парень лениво махнул в сторону проволочного загона позади дома.

– Если ваша собака там, можете за два доллара забрать ее, мистер, – промямлил он и добавил: – Как вы думаете. Красное Яблоко имеет шанс на скачках в Кингс-Плейт?

Еле сдерживая себя и не отвечая, папа поспешил к загону только для того, чтобы обнаружить там зловещее отсутствие собак – ни одной во всем загоне. Он возвратился к парню и голосом, который заставил этого лентяя подняться с кресла, потребовал самого собаколова.

Парень повел себя нахально.

– Тогда попытайтесь вести себя, как собака, мистер, – посоветовал он. – Бегите к университету. Собачник обязательно сцапает вас где-нибудь по пути.

Если бы этот парень знал, что в тот миг он был на волосок от смерти, он предпочел бы программе скачек Библию. Его шкуру спасло только то, что папе было некогда отвлекаться.

Папа поймал такси и поехал прямо в ратушу. Сначала он попытался попасть на прием к мэру, но этот джентльмен уехал из города на конференцию по вопросам канализации.

Однако рядом находилась канцелярия начальника полиции, и папа ринулся туда, как на штурм вражеского редута. Но там не было никого, кроме рослого и тучного констебля, человека несимпатичного и склонного к вспыльчивости.

Констебль величественно объяснил, что не ведает этим «выпускающим кишки» загоном для бездомных собак и что в любом случае папа совершает уголовное преступление, разрешая своей собаке «бегать непривязанной». Автоматически в папе заговорил библиотекарь.

– Бегать без привязи, – резко поправил его папа.

Констебль не был филологом.

В ылучше бегите отсюда! – заорал он. – Иначе, черт возьми, я вас арестую!

Отказавшись от всякой надежды на помощь гражданских властей, папа отыскал телефонную будку и позвонил в медицинский корпус университета.

Сигналы в трубке звучали с той механической настойчивостью, которая указывает, что либо никого нет на месте, либо если кто-нибудь и есть, то он слишком занят, чтобы ответить. Папа подозревал, чем они там заняты; на него нахлынуло ужасное видение: распластанный Матт, которого терзают коновалы в белом. Он даже не взял монету из автомата, а выскочил из будки, хлопнув дверью, так как вспомнил, что в Кингстоне есть одно место, где можно найти помощь и друзей: военные казармы.

Когда он вбежал в офицерскую столовую, помещение пустовало, если не считать дежурного офицера, который (надо же так случиться!) служил вместе с напой в четвертом батальоне во время первой мировой войны.

Офицер был рад встретить старого товарища, особенно потому, что нет ничего скучнее обязанностей дежурного в казармах мирного времени. После того как папа, выпив с ним по одной, стал излагать свою историю, он слушал с сочувствием, и в его глазах загорелся огонек.

Когда повествование закончилось, офицер хлопнул папу дружески по плечу и воскликнул:

– Попробуй доверить хоть что-нибудь проклятым штатским – не обрадуешься! Это чрезвычайное обстоятельство, старик. Вот что я тебе скажу: мы вызовем караул и развернем спасательную операцию как положено.

Офицер был верен своему слову, и пять минут спустя усиленный караул из солдат быстро зашагал по улицам города к университету.

Собаколову исключительно повезло, что он не попался по дороге этому караулу, так как канадские солдаты очень любят собак и очень не любят гражданские власти. Но было еще большей удачей то, что караул повстречал меня. Не случись этого, в тот день в Кингстоне могли бы произойти чрезвычайные события.

Сомневаюсь, что студенты сидели бы сложа руки, в то время как здание медицинского факультета превращают в осажденную крепость, и нет сомнения, что начальник полиции бросил бы свои силы в драку на стороне студентов. Потребовались бы подкрепления из форта, а в их состав могли включить и те две легкие полевые пушки, которые стоят перед офицерской столовой (реликвии бурской войны, все еще способные издавать грозный шум).

Я немножко сожалел, что вмешался, но я вмешался. На взятом напрокат велосипеде я перехватил папу и отряд на расстоянии в четверть мили от ворот университета и сообщил им, что Матт нашелся.

Что же касается Матта, то после того как пес выполз из-под причала, где два часа пребывал наедине с дохлым сигом, он, хоть убей, не мог понять папиного дурного настроения. Матт очень не любил, когда на него кричат. Он дулся много дней.

Апрельской порой

Когда я проснулся, шел дождь, теплый и ласковый дождь, который не барабанит невежливо в стекла окна, а растворяется в податливом воздухе так, что запах утра становится приятным и аппетитным, будто дыхание жующих сено коров. К тому времени, как я спустился позавтракать, дождь кончился и коричневые тучи расходились, оставляя после себя голубые окна неба; на их фоне плыли последние легкие, курчавые облачки. Я открыл дверь во двор и постоял немного на пороге, прислушиваясь к заливистым песням рогатых жаворонков над дальними полями.