Собака, которая не хотела быть просто собакой - Моуэт Фарли - Страница 28

– Проснись! Просни-ись, Гек-то-о-ор! Тебе снится страшный сон!

И как несколько недель спустя Гектор признался нашему общему другу в гостинице Альберт-отель, «это было не очень далеко от истины. Вы понимаете, что я имею в виду!»

Та ушастая сова оказалась первой из моих сов. За ней последовало еще много других, но самыми памятными были большие ушастые совы, которые вошли в нашу семью в следующем году.

Учитель биологии в моей школе был страстным фотографом-натуралистом, и у него была сокровенная мечта: сделать серию снимков большой ушастой совы. Он поручил мне разыскать ее гнездо. Это задание пришлось мне по душе, и, когда следующей весной растаял снег, я начал поиски вместе с Брусом Биллингсом, мальчиком моего возраста и тоже влюбленным во всякую живность.

В конце каждой недели Брус и я укладывали наши ранцы-рюкзаки и шагали по тополевым рощам в поисках сов. Вечером мы сооружали из веток шалаш, разводили костер: готовили ужин – яичницу с грудинкой и чай. Когда темнело, мы ложились на молодую траву и слушали песни прерий. Издалека доносилось тявканье койота, на которое эхом откликались другие, и эти звуки постепенно замирали вдали. С озерков неслось кваканье лягушек, а ветер приносил пронзительные голоса куликов, совершающих ночной перелет. Иногда слышались трубные крики канадских журавлей, пролетавших так высоко над нами, что на фоне диска луны они казались не крупнее мошек.

Но вообще-то наши уши были настроены на волну других голосов. Мы прислушивались, не раздастся ли хриплое «ху-ху-ху-у» большой ушастой совы, и, когда наконец одна из них подавала голос, мы клали на землю ветки, отмечая направление звука.

С первыми проблесками рассвета мы просыпались мокрые от росы и жаждали согреться у костра. Позавтракав, мы втроем шли по направлению, которое указывали нам прутики, причем Матт мчался вперед, словно разведчик, а мы начинали обследовать в указанном направлении каждую тополевую рощицу.

Поиски всегда бывали долгими, но скучными – никогда. Каждая рощица имела своих обитателей, и если это были не те, кого мы искали, то и сами по себе они были очаровательны. По краям рощиц на нас бесстрашно цокали лесные гоферы, так как они, по-видимому, чувствуют расположение к человеку и не бегут от пего, как это делают на равнинах их собратья шафрановой окраски. В пределах каждой рощи мы обычно находили хотя бы одно крупное гнездо, расположенное высоко на тополе. Часто это было жилище ворон, и пронзительная брань его обитателей долго сопровождала нас. Иногда виднелось огромное, с крышей, гнездо парочки сорок. Порой оказывалось, что брошенное воронье гнездо занято ушастыми совками. Их озорные, похожие на кошачьи головки нервно следили за нами, когда мы проходили мимо. Иногда гнездо бывало занято ястребом-тетеревятником, самым нарядным из семейства соколиных, или парой болынекрылых ястребов, канюков Свенсона, или краспохвостых канюков.

На лужайках между рощами прямо из-под наших ног из короткой молодой травы взлетали луговые жаворонки и вечерние воробьи. Их гнездышки оставались скрытыми до тех пор, пока их не обнаруживал фыркающий нос Матта. Матт никогда не разорял птичьих гнезд. Он только отыскивал их для нас, а затем стоял рядом, в то время как мы шарили и заглядывали внутрь, а иногда брали одно из яиц.

Самый волнующий момент наступал, когда мы наконец останавливались под большим неряшливым гнездом на высоком тополе и, всмотревшись, убеждались, что нашли жилище наикрупнейшей из сов. Волнение от этой редкой удачи можно, пожалуй, сравнить только с чувством человека, залезающего на дерево к гнезду огромной птицы, когда из осторожности прикрываешь глаза, но время от времени вынужден украдкой взглядывать на грозного стража. Только один раз, защищаясь, сова действительно ударила меня, хотя и в тот раз удар был скользящий, легкий (возможно, птица просто не рассчитала). Но стремительное пикирование птицы, которая отвернула в сторону, пролетев мимо моей головы на расстоянии не больше ширины ладони, размах крыльев в пять футов – все это было мне, мальчишке, так же страшно, как страшно нападение льва взрослому мужчине.

Обнаружив гнездо и убедившись, что оно обитаемо, мы сообщали эту новость нашему другу-учителю и в последующие дни помогали ему сооружать засидку. Эти засидки представляли собой ненадежные сооружения из веток и парусины, привязанные и приколоченные гвоздями на макушках соседних с гнездом деревьев. Редко когда совы дружелюбно принимали появление соседей. Однажды сова атаковала переднюю стенку только что построенного укрытия и своими дюймовыми когтями в клочья разорвала прочную парусину. Но постепенно укрытие становилось частью пейзажа, и птицы больше не обращали внимания ни на наше «гнездо», ни на сидящих в нем. Долгие, жаркие часы я просиживал, укрывшись от сов и наблюдая их жизнь. Я редко пользовался фотоаппаратом, который все же брал с собой, так как был слишком очарован самими птицами. Сперва казалось, что эти желтоглазые и дикие птицы – жестокие животные, вымазанные кровью добычи, принесенной ими в свое гнездо. Но со временем я начал видеть их по-другому – как живых существ, аппетит, страхи, а возможно, и радости которых не очень-то отличались от моих ощущений.

Они нравились мне все больше и больше.

Когда пришло время покинуть последнее из трех гнезд, которые мы фотографировали той весной, я решил, что еще не пора закончить наше знакомство с этими интересными птицами, сунул одного совенка в рюкзак и отнес домой.

Совенок еще не умел летать, это был только что оперившийся птенец. Тем не менее он имел достойную осанку, и мы решили назвать его Уол – именем глубокомысленного и вечно создающего путаницу старого приятеля всем известного Кристофера Робина[36].

Позднее тем же летом я наткнулся на еще одну молодую ушастую сову. Я нашел узницу в бочке из-под масла, куда ее засунула компания ребят, собиравшаяся разрезать сову на кусочки. Испачканная и истощенная, птица представляла собой жалкое и даже отвратительное зрелище, когда я впервые ее увидел. Мне пришлось расстаться с моим замечательным охотничьим ножом, и я оказался владельцем второй совы.

Мы назвали его Уипс – Плакса, так как он так и не поднялся выше жизненного опыта, приобретенного в бочке, и все время нашего знакомства не переставал стенать.

Уипс и Уол вели себя настолько по-разному, насколько это возможно для двух индивидумов одной породы. Уол был существом самонадеянным, властным, уверенным в своем превосходстве. Уипс же был пуглив, склонен к уединению и убежден в том, что все против него. Птицы отличались и внешне, так как Уол принадлежал к полярному подвиду и его юношеский плюмаж был почти чисто-белым, лишь слегка тронутым черными крапинками. Уипс же был желто-черно-коричневый, а перья его всегда выглядели потертыми и потрепанными на концах.

Эта пара принадлежала к числу самых удивительных живых существ, которых я когда-либо знал. Они доставили мне много радостей, но превратили жизнь Матта в сущий ад.

Совы под ногами

Когда совята поселились в нашем семействе, им было менее чем по шесть недель, но они уже обещали стать крупными птицами. Мои родители никогда не видели взрослой большой ушастой совы и не имели ни малейшего представления о том, насколько величественными они станут со временем, а я об этом тактично умолчал. Тем не менее мама не утвердила мой план держать двух самых новых и самых юных членов нашей семьи в моей спальне, хотя я предупредил ее, что птицы могут пропасть и в случае если их будут держать вне дома, над ними нависнет угроза нападения со стороны собак и кошек.

Мама задумчиво посмотрела на когти, которые поджимали бедные, недавно оперившиеся птенчики – когти уже длиной в три четверти дюйма, – и высказала свое решительное убеждение в том, что при ссоре с этими совами кошкам и собакам придется несладко. А что касается роковой возможности этим малюткам пропасть – мама всегда была неисправимой оптимисткой.