Поворотный круг - Комар Борис Афанасьевич - Страница 18

— А что понесем? — развел руками Анатолий. — Мы ничего не взяли с собой. Пришли проведать тебя. Надоело там… Думали, хоть здесь, в селе, не увидим вшивой немчуры…

— У нас дома тоже нет ничего такого. Все вынесли. А яблок и огурцов можно, есть еще. Они и этому будут рады…

Набрали полные карманы яблок и огурцов, вышли за село на дорогу.

Там уже были мальчишки и девчонки. Каждый что-то принес: одни — молоко в бутылках, другие — кашу в горшках, третьи — кувшины с водой или квасом. Все это поставили на дороге, а сами уселись на обочине у кукурузного поля и стали ждать.

— Выкладывайте и вы свое, — распорядился Иван, вытаскивая из кармана яблоки и огурцы. — Да не кучкой, а по всей дороге раскладывайте.

Вскоре над дорогой у горизонта появилось облако пыли.

— Гонят, — вздохнул Иван.

Мальчишки и девчонки поднялись, спрятались в кукурузе. Постояв немного у обочины, Анатолий и Борис тоже пошли в кукурузное поле, присели с краю в междурядье.

Сначала донесся приглушенный лай собак, потом стали слышны разноголосые выкрики немцев-конвоиров:

— Schnell! Schnell! Schnell!..[17]

Мальчики не вытерпели, высунули головы, посмотрели на дорогу и оцепенели. Никогда еще не видели они столько пленных. Колонна растянулась по всей дороге.

По обеим сторонам колонны с автоматами на груди и тяжелыми резиновыми дубинками в руках шагали конвоиры. Возле каждого вертелась овчарка.

Но пленные, как их ни подгоняли, шли медленно. Нет, они не шли, а плелись, спотыкаясь, покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяные. Кое-кто опирался на плечо товарища, других вели под руки.

Колонна приблизилась. Передний конвоир снял автомат, пустил очередь по дороге. Бутылки и кувшины разлетелись вдребезги. Пленным достались только яблоки и огурцы.

Вдруг Ивану пришла в голову идея. Он быстро вскочил на ноги, поманил за собой Анатолия и Бориса, и они втроем понеслись по шелестящей пожухлой кукурузе вдоль дороги.

Вскоре ребята выбежали на колхозную бахчу, по краям она была обсажена тыквой…

— Разбирайте! Быстрее разбирайте тыквы! — крикнул Иван ребятам и первый сорвал две большие, как подсвинки, желтеющие тыквы.

Отростки у тыквы колючие, больно жалят пальцы, но Анатолий и Борис не обращают внимания.

— Айда! За мной! — командует Иван.

Они взбегают на пригорок, что возвышается над дорогой, и сверху катят навстречу колонне тяжелые тыквы.

Пленные хватают их, ударяют об землю, разламывают на куски, торопливо едят.

Конвоиры приходят в ярость, ругаются, бьют пленных резиновыми дубинками. Собаки визжат, лают. А ребята, тяжело дыша, стоят на пригорке, наблюдают. Сбежали с пригорка и спрятались в кукурузе только тогда, когда один из конвоиров пустил по ним очередь.

— Вот гады! — Борис потряс кулаком. — Даже есть им не дают!.. Даже тыквы не дают…

Ребята молчали. Иван вытаскивал из ладони тыквенные колючки, Анатолий задумчиво смотрел в небо.

— Их ведь так много, а гитлеровцев, может, на сотню один, — не мог успокоиться Борис. — Почему они не набросятся на них, не сомнут?

— Попробуй, когда те с автоматами и овчарками, — пробормотал Иван.

— Тогда разбежались бы. Всех не перестреляют.

— Куда им бежать? Они едва ноги волочат.

Молчание. Только слышно, как шелестит ветер в кукурузных листьях да с дороги беспрерывно доносятся сердитые окрики вражеских конвоиров.

— Ребята, ведь так нельзя, — снова заговорил Борис. — Нельзя! Надо же что-то делать и им и нам.

— Надо, — кивнул головой Анатолий, продолжая глядеть в небо. — Но что придумать — вот заковыка.

— Как что? — вспыхнул Иван. — А разве сейчас мы ничего не сделали?

— Сделали, — согласился Анатолий. — Но что это? Ну, разбросали на дороге несколько десятков яблок и огурцов, скатили с бугра шесть тыкв. Для стольких пленных — капля в море, да и не главное. Им бы свободу, они еще повоевали бы и, уж конечно, фашистам в лапы больше не попадались бы. Лучше смерть, чем такое…

Ни Борис, ни Иван не возражали.

Колонна шла час, другой… А потом долго по дороге колыхалась сизая пыль, поднятая пленными.

Обходя города и села, шоссе и дороги, безлюдными местами пробирался на восток майор Тарас Залета. Еще совсем недавно такой ладный и хорошо пригнанный китель сейчас напоминал мешок, в котором долгое время хранили сопревшее просо. Темно-синее галифе изрядно потрепано, хромовые сапоги, покрытые пылью, разбиты. Никто теперь не скажет, что идет кадровый офицер, что ему всего сорок лет. По глубокому глинистому оврагу брел сгорбленный, небритый и нечесаный, истерзанный жизнью старик.

А вокруг, словно для контраста, лежали под лучами теплого солнца подсиненные далью поля, поднимались стеной подсолнухи и кукуруза, дозревали белые и желтые тыквы. Хлеба почти все скошены, только кое-где еще клонились к земле перестоявшие, грустные полосы пшеницы да поздней гречихи…

Низко пригибаясь к земле и озираясь по сторонам, майор выбрался из оврага и побрел вдоль кукурузы, по заросшей бурьяном бахче, у самой проселочной дороги сорвал под кустиком спаржи маленький звонкий арбуз. Вот уже скоро две недели, как во рту не было не то что жареного или вареного, но и куска хлеба, питался сырой капустой, свеклой, морковью и початками кукурузы.

Если бы не рваная рана на ноге, может, все сложилось бы не так печально и обидно…

Потеряв сознание, Залета остался лежать на поле боя неподалеку от дороги. Открыл глаза лишь тогда, когда солнце садилось за горизонт. По дороге с грохотом мчались вражеские танки, автомашины, мотоциклы. Когда спустились сумерки, Тарас Залета поднялся, разорвал сорочку, перевязал ногу и медленно поковылял прочь от шумной дороги.

Вторую неделю бредет он по родной земле, скрываясь от людей, держась подальше от шоссе и населенных пунктов. Однажды попытался Тарас подойти к селу, но, услышав грохот вражеских мотоциклов, свернул в заросли. Нет, не стоит рисковать… Где же фронт? Где наши? Пока живой, он должен идти, догоняя своих.

Только один раз легонько ударил кулаком по арбузу, как тот уже и раскололся. Пьет майор сладкий нектар, глотает семечки, черные и крепкие, поглядывает на свою распухшую, как колода, ногу. Что-то грозное и опасное таится под заскорузлой от запекшейся крови повязкой.

Тарас Залета лежал на траве под кустом, выгревал на солнце одеревеневшую ногу. Не заметил, как и уснул. А когда проснулся, то увидел бричку с запряженным конем и седобородого деда с батогом в руке. Сначала хотел было уползти в кукурузу, но, опомнившись, понял, что старик его не видит — просто он занят арбузами, выискивает их в бурьяне. Найдет, постучит пальцем, сорвет, положит в бричку, прикроет сеном и снова рыщет глазами по бахче, Тарас поднялся на колено, окликнул:

— Дедушка!

Дед даже подпрыгнул от неожиданности, бросился к бричке, но потом остановился, подошел к майору.

— Чего испугались? Я же свой…

Дед потряс седой бородой и сказал:

— Теперь не разберешь, кто свои, а кто чужие… Так и гляди, чтоб не попасть в беду. Времена!.. А вы кто будете?

От старика Залета узнал, что находятся они неподалеку от Лубен, что за холмом — село Нижний Булатец. И несказанно обрадовался этой неожиданности. Это — спасение.

Узнав, что в Нижнем Булатце нет гитлеровцев, майор с наступлением вечера перевалил через холм и вскоре уже сидел в хате у Сацких. В дом, где квартировала сестра, учительница, и где вместе с семьей недавно отдыхал, он войти не осмелился. Знал: сестра выехала из села, а хата принадлежала выселенному кулаку — очень может быть, что хозяин снова туда вселился…

Коротко рассказал Тарас Залета, как он попал к ним.

Сацкие стали прикидывать, к кому обратиться, где найти такого человека, который укрыл бы его.

— Может, сходить к Гайдаям? — спросил Иван. — Тамара вернулась. Она же медсестрой в госпитале работает.