Дороже жизни - Мортинсен Кей - Страница 12

Порыв ветерка еще плотнее прижал юбку к ее длинным стройным ногам, и Филипп с тревогой подумал, что у него намечаются сложности. Она слишком сексуальна, а он слишком сильно хочет ее.

– Взгляни, Филипп, как здорово – летучие мыши!

Маленькие стремительные черные тени носились над ярко освещенным бассейном, а в его груди неожиданно вспыхнуло жаркое, всепожирающее пламя. Их взгляды встретились. Электрический разряд, или что-то вроде того, пробежал между ними; каждый мускул в его теле был напряжен как струна… Он даже не заметил, когда его руки обвились вокруг ее талии, а ее тонкие пальцы трепетно коснулись его шеи.

Они застыли, бессознательно оттягивая тот момент, когда их губы сольются в поцелуе, но и ожидание это было прекрасно, как прекрасна и нежна была ее атласная кожа, ее волосы… Он наклонялся к ней очень медленно, и стон рвался из ее груди – а Филипп очень хорошо помнил, в какое блаженное неистовство любви повергали ее его ласки раньше. Он сдерживался изо всех сил, хотя каждая клеточка его тела кричала, вопила, молила о близости, хотя все его бешеные инстинкты звали сорвать с нее одежду, прижать к себе обнаженное и трепещущее тело и любить, любить ее до беспамятства, до боли, до полного забытья…

Они смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова. Слова были не нужны – за них говорили их тела. Ближе, ближе…

Он никогда в жизни не испытывал такого. Целый мир, вся вселенная сошлись для него в нежных губах этой женщины. Трепещущие, теплые, жадные, они отвечали на его поцелуй. Мед и нектар твои губы, любимая, и нет ничего слаще на этом свете…

Краем сознания он отмечал, как она дрожит в его объятиях, как выгибается в сладострастной муке. Его поцелуи становились все горячее, все ненасытнее, и вот уже она отвечает ему, все более страстно, доверчиво и ненасытно.

Близость этого тела, тепло ее кожи обжигали его, заставляя разум умолкнуть, скрыться, замолчать. Теперь их тела двигались в едином томительном и зовущем ритме, и, когда он ощутил под нетерпеливыми руками опаляющий жар ее бедер, мир едва не взорвался. Он шептал ее имя в промежутках между поцелуями, она отвечала стоном, прерывистым дыханием, мольбой о любви, которой они были лишены так долго.

Ничего не было больше в этом мире, на всей этой земле – только два жарких от страсти тела, только припухшие от поцелуев губы, только ласки, одновременно сжигающие обоих и возносящие на вершины блаженства, туда, где человек становится подобен древним титанам, туда, где нет иных желаний, кроме одного: любить друг друга, отдаваться и брать, постигать тайный смысл и удивляться простоте вечной истины – любовь венчает все.

Она судорожно расстегивала его рубашку. Опустив глаза, он видел ее нежное личико на фоне своей бронзовой от загара кожи, видел безумие страсти в ее глазах… Дрожа от нетерпения, он разделался с застежкой юбки, почти сорвал с нее топ, ощутил под ладонями шелковую податливость напряженной от возбуждения груди. Вне себя от желания, он ласкал ее тело, про себя отмечая, как напрягаются мышцы ее гибкой спины, как вся она бьется в его жадных руках, желая лишь одного – слиться с ним и стать единым с ним существом…

И все кончилось. Она прикрыла руками грудь и с глухим стоном рванулась назад.

– Нет, Филипп, нет!

Наткнулась на бешеный взгляд мужчины. Ей захотелось истошно кричать, выть от тоски – это ее собственное тело, выйдя из-под повиновения, восставая против призывов разума, просило, неистово требовало его горячих прикосновений.

– Нет!

Он отступил назад. Вцепился дрожащими пальцами в собственную густую шевелюру, словно хотел распрямить упрямые кудри раз и навсегда. Она отступила еще на шаг, стараясь не смотреть на этот бронзовый торс, которого всего мгновение назад жадно касались ее пальцы. Он спросил, тихо, почти бесстрастно:

– Почему, Сандра?

Она почувствовала, как дрожат ее губы. Потому что на груди у меня шрам, уродливый и пугающий, потому что я боюсь отвращения в твоих глазах и не готова его пережить…

Он резко повернулся, пошел к ступеням, ведущим в дом. О Боже, нельзя так поступать с мужчинами. Они никогда этого не прощают, в панике подумала она.

– Филипп, пожалуйста!

Теперь его глаза напоминали два стальных клинка, разорвавших темноту.

– Игра, не так ли? Свести меня с ума, разбередить старые чувства, соблазнить, подчинить себе. Ну, давай, малышка, рассказывай! Я ведь не Нико, не Крайтон, со мной не стоит играть таким образом. Это они могли бегать за тобой, как собачонки, пытаясь угодить тебе и твоим прихотям…

– Прости меня, прости. Я… я потеряла голову… утратила контроль над собой, прости!

Судорога пробежала по его лицу, он сдавленно выругался по-гречески. Со всего маху ударил кулаком в ладонь другой руки. Она с ужасом видела, чего ему стоит сдержать свой бешеный нрав. Секундой позже его лицо окаменело, рот превратился в прямую линию, подбородок стал каменно-твердым. Она в замешательстве опустила глаза, наткнулась взглядом на оборванные пуговицы на его рубашке и сама испугалась собственной недавней страсти.

– Не терплю, когда мною играют.

– Я ничего подобного в виду не имела…

– А что ж ты тогда имела в виду? О, если б она сама это знала! Испуганная, опустошенная, смущенная, она стояла, едва не теряя сознание от чувства полной своей беспомощности. Не ответила, выдохнула, на самом пределе, за которым только тихий, бессильный плач:

– Я не знаю…

Несколько мучительно долгих секунд он смотрел на нее так, словно обещал ей самую страшную месть в мире, затем вновь повернулся и взбежал по ступеням в дом. Филипп и сам не мог определить точно свое состояние. Просто знал, что лучше ему уйти именно сейчас, пока не поздно.

Пока не поздно… Еще несколько мгновений, и было бы уж точно поздно. Что с ним Произошло? Почему Сандра так поступила? Вот она в его объятиях, а вот она уже потеряна навсегда. Нет, он должен любой ценой защитить от нее Джолли. Однако мозг отказывался работать. Единственное, о чем Филипп мог думать, так это о том мучительном чувстве утраты, которое охватило его, когда эта женщина отказала ему. Обещала ему все – и не дала ничего. Ласкала и целовала его тело – и отшвырнула его от себя. Он ненавидел ее. Он ненавидел себя.

Несколько минут Сандра стояла, не в силах даже пошевелиться. Затем она увидела, как Филипп, мрачнее тучи, выходит из дома. Ее охватила паника.

– Филипп! Филипп, я… Что насчет Джолли?

– О, мы о ней вспомнили? Вначале ты и твои прихоти, затем девочка? Господи, Сандра, как же ты эгоистична! Единственное, о чем ты думаешь, так это твои собственные планы на жизнь, твои игры с людьми, которые тебя окружают. А тебе не приходило в голову, что я вполне способен противостоять тебе? Например, не позволить тебе с ней увидеться?

Ее руки снова сжались у самой груди, словно заныла старая рана, нанесенная неведомым клинком.

– Нет. Ты не можешь так со мной поступить…

– Есть несколько вещей, которые я планирую с тобой проделать…

На лице Филиппа вдруг вспыхнула жестокая усмешка, он резко шагнул к ней, и, прежде чем она успела опомниться, яростно притянул ее к себе, стиснув так, что она всем телом ощутила его бешенство, грубо и жадно поцеловал ее в губы, а затем оттолкнул от себя и вытер рот тыльной стороной руки.

Их обоих терзали боль, желание, ярость, обида, тоска, ревность, ненависть и любовь. Они оба чувствовали, что между ними натянута невидимая нить, сплетенная из желания и страха перед желанием. Они оба это знали. Это мучило их обоих.

Сандра стояла, закусив стиснутый до синевы кулак зубами. Ей казалось, отпусти она кулак – и упадет, рухнет без сил на землю. Ярость в глазах Филиппа не стала меньше.

– А теперь убирайся отсюда.

– Джолли. Скажи, что я могу… Я должна ее увидеть!

Голос прозвенел и надломился. Секунды, которые длилось его мнимое раздумье, показались вечностью.

– Что ж, почему бы и нет? Но только все будет иначе, чем ты рассчитываешь.

– Иначе?