Синева - Алмазов Борис Александрович - Страница 14

Тревогу объявляли и по радио, и по телевидению. Специальные отряды по борьбе с наводнениями готовились отразить нападение разбушевавшейся реки.

И хотя Тимоша жил в новом районе, далеко от реки, и никогда наводнения не видел, но он легко мог представить себя в оранжевом спасательном жилете, с длинным багром в руках, на носу быстроходного катера, спешащего среди растрёпанных тёмных волн спасать утопающих!

Нет, он не хотел наводнения! Он понимал, что это бедствие, что оказаться в такое время в воде — несчастье. Но ему так хотелось кого-нибудь спасти!

Мальчик облокотился о холодный гранит парапета. Прямо внизу широкая река медленно накатывала чёрные волны на длинный песчаный пляж. Здесь, укрытые от холодного ветра высокой набережной, чуть ли не круглый год обитали загорающие.

Но сейчас о том, чтобы раздеться или хотя бы размотать тёплый шарф, было страшно даже подумать! Тимоша представил себя в свинцовой воде, и его пробрала дрожь!

— Нет, — вздохнул он, — не получится из меня спасатель! Я и плавать-то умею только в ванне на резиновом крокодиле.

Он уже собрался уходить, и вдруг… Мальчик глазам не поверил! Там, в тёмных волнах, мелькали руки и прыгала, то исчезая, то появляясь, голова!

— Человек тонет! — Тимоша заметался по набережной.

Броситься в воду? Но тогда спасать придётся его самого! Позвать людей? Но поблизости никого не было! Спасательный круг! Он точно помнил, что около моста на специальном щите висит огромное бело-красное колесо.

Со всех ног бросился Тимоша к мосту. Еще издали он увидел и голубой с белым щит, и красную баранку круга на нём, и написанный люминесцентными красками плакат: «Спасти человека — благородный поступок!».

Под этой надписью было много-много небольших картинок, поясняющих, как этот поступок совершить, но у Тимоши не было времени их рассматривать.

Он подпрыгнул, пытаясь снять огромный, как колесо КамАЗа, круг, и увидел, что тот обмотан цепью, а цепь заперта на большой висячий замок, около которого надпись мелкими буковками: «Ключ в ДНД».

— Какое ещё ДНД? Человек же тонет!!! — простонал Тимоша.

Он оглянулся. В волнах реки больше ничего не мелькало. Не помня себя мальчик вскарабкался на парапет. Хотел крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, но даже голос у него пропал. Он взмахнул руками, примериваясь прыгнуть как можно дальше в тёмную злую воду… Но увидел вдруг, что голова прыгает уже совсем недалеко от берега…

«Тут неглубоко! — соображал мальчик. — Я забегу в воду и подам шарф! Наконец-то и этот шарф пригодился».

Тимоша ринулся к воде, на ходу разматывая колючие шерстяные витки.

Из воды навстречу ему, как дядька Черномор, поднимался «утопающий». С молодецких усов, как с весенних сосулек, бежала вода, бравый живот мерно колыхался в такт его богатырской поступи.

— Ух ты! Эх ты! — Дядька запрыгал на одной ноге, вытрясая из уха воду.

— Ай-яй-яй-яй! — Он бодро семенил по берегу, растираясь махровым полотенцем.

— Вот! — сказал он, увидев Тимошу. — Рекомендую! Исключительно, замечательно, прекрасно! Зимой хуже, зимой прорубь, заплыв исключён. А в проруби не то, совершенно, буквально не то. Окунёшься — и привет! Категорически не то! А сейчас — замечательно! — И он тяжёлой рысью пустился по берегу.

«Морж»! — облегчённо вздохнул Тимоша. — Хорош бы я был со спасательным кругом!»

Он посмотрел вслед резво бегущему «моржу». На такой широкой спине, пожалуй, легко уместился бы Тимоша вместе со своей школьной партой.

— Хорошо ещё, что я ему не кричал: «Давайте, я вас спасу!» — засмеялся он.

Ему было нисколько не обидно. Он был рад, что человек купался, а не тонул.

«Это просто исключительно-замечательно-прекрасно! — бодро сказал сам себе Тимоша. — А ведь я чуть было с парапета в воду не сиганул! Честное слово! Хотя было страшно! Значит… значит, я не трус? Я же по-настоящему почти что прыгнул!»

— Я не трус! — крикнул он, но тут же замолчал. — Разве об этом кричат? Не трус — и хорошо! Чего тут хвастать! Вот было бы здорово, если бы дедушка об этом узнал! А может, он знает?

Глава шестнадцатая

Печальные колокольчики

Тимоша брёл вдоль набережной и внезапно услышал тихую грустную мелодию. Её словно бы вызванивали колокольчики, вроде позывных радиостанции «Маяк».

Он оглянулся. Вдоль всей набережной тянулся парк, но в парке никого не было видно. Откуда слышится музыка? Мальчик поискал глазами серебряные колокола репродукторов, что по праздникам сотрясают улицы музыкой. Но парк этот был самый старый в городе, и развесить на столетних дубах громкоговорители просто никто не решился.

«Может быть, это листья?» — подумал мальчик, идя по аллее и глядя, как они, медленно кружась, падают на тёмную землю: жёлтые, оранжевые, багряные, пламенные…

Нет, листья падали совсем тихо. Их полёт даже как будто усиливал осеннюю тишину парка. Торжественно поднимались величественные чернобархатные стволы, кое-где тронутые зелёным мхом. Будто облаками покрывали их золотые кроны, и оттуда, с высоты, падали и падали невесомые листья.

Лебедь плыл по холодной глади пруда так тихо, что она была неподвижна. Ни одна даже самая маленькая волна не морщила жёлто-чёрную поверхность воды.

Тимоша пошёл по аллее, сгребая ногами груды листьев. Мелодия колокольчиков почему-то стала затихать. Он прислушался, потом вернулся обратно — музыка зазвучала вновь.

Тимоша заткнул уши пальцами — музыка не прекратилась.

«Что же это? — подумал мальчик. — Может, это во мне звенит? Но почему же тогда то затихает, то усиливается… А может быть… Может быть, я её слышу сердцем?»

Он бросился бежать по аллее к пруду — мелодия потерялась. Белый лебедь, только что вылезший из воды покормиться у своего домика, похожего на собачью будку, недовольно покосился на мальчика. Он знал, что на берегу некрасив и неуклюж, и не любил, когда его кто-то видел. Но Тимоше было не до лебедя. Он кружил по дорожкам, стараясь найти, откуда слышалась грустная мелодия. На полянке, куда сбегались дорожки, печальные колокольчики зазвенели громче.

Мальчик прислушался, определил направление и побежал напрямик, по мокрой траве, сбрасывая себе на голову с мокрых кустов потоки воды… Холодные струйки текли за воротник, но он не обращал внимания. Длинный шарф его намок, размотался и волочился сзади, тяжёлый, как пожарный шланг.

Тимоша выбежал на окраину парка, к набережной, и внезапно остановился: грустная мелодия звучала будто совсем рядом.

На скамейке он увидел девочку в красном пальто и резиновых ботах, которые блестели, как маленькие автомобили. Девочка прижимала к себе большую чёрную папку. На папке была вытиснена лира, а под ней иностранными буквами написано волшебное слово: Музикус.

Но самое удивительное — шея девочки была в несколько слоев обмотана таким же огромным, как у Тимоши, шарфом.

Колокольчики вызванивали так печально, что у Тимоши просто сердце разрывалось от сочувствия. Девочка обернулась и увидела его, запыхавшегося, мокрого. Музыка прекратилась.

— Ты чего? — спросил Дуня, присаживаясь на край скамейки.

— Ничего, — ответила девочка.

— Как это — ничего! Я же слышу!

— Ничего ты не можешь слышать, — сказала девочка.

И Тимоше показалось, что это не она сказала, а пролетающий мимо жёлтый лист.

— Как это — не могу! От тебя была музыка! Я же точно слышал!

— Ничего ты не мог слышать, — сказала девочка. — Меня теперь никто не может услышать.

— Почему это?

— Голос пропал, — ответила девочка.

Тимоша внимательно посмотрел на неё, но всё равно не мог понять, она говорит или нет. Нижнюю часть лица её закрывал толстый шарф.

«Но ведь я её понимаю, — значит, говорит», — подумал Тимоша.

— Как это — голос пропал? — спросил он вслух.

— Так. Совсем. Раньше был, а теперь пропал. Раньше его слышали все, а теперь ни звука…

— Но я же слышу! — поразился Тимоша. — Я прекрасно тебя слышу.