Спасти СССР. Инфильтрация - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 3

Черт! Захотелось завыть от отчаяния. Спину сгорбило навалившейся тяжестью, и резкая колющая боль раскаленным жгутом прошила левую руку от плеча до мизинца так, что перехватило дыхание и выдавило слезу.

Не повезло. Чудо прошмыгнуло мимо, лишь чуть заметно колыхнув воздух вокруг. Мне выпала горькая доля доживать здесь. Представил тянущиеся теперь передо мной глухие окольные темные тропы и разочарованно вздохнул поглубже: «Что ж… Пусть так, принимаю жребий».

Подвигал плечом, пытаясь разогнать отголоски боли, подрагивающей рукой вылил в рюмашку остатки янтаря, поднял и повернулся к зеркалу:

– За тебя, Андрюш. Пусть тебе там повезет. Прозит.

10 июля 2015 года, 10:10

Украина-2

– Не будем тогда затягивать. Удачи нам, – улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и все вокруг начало быстро блекнуть. Я изумленно посмотрел, как сквозь стенку купе и тело напротив стремительно проступает какой-то приближающийся рисунок.

«Словно в фотошопе прозрачность…» – начала формироваться мысль, но в этот момент нечто, несущееся навстречу, шмякнуло в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощутил, – задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.

Глава 1

15 марта 1977 года, 15:25

Ленинград, Измайловский проспект

Сквозь царящий в голове болезненный гул тяжело продавливались какие-то звуки. С трудом приоткрыв глаза, вгляделся, пытаясь разобраться в плавающих передо мной пятнах темно-оливкового цвета. Ничего не разглядел. В памяти всплыла цитата: «Трясущейся рукой провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил».

«Если могу мыслить цитатами, значит, существую». – Я криво усмехнулся и попытался различить, где верх и где низ. Внезапным рывком, словно кто-то крутанул объектив, окружающая реальность приобрела пугающую резкость и глубину. Я, голый и мокрый, лежу на полу в позе запутавшейся в своих лучах морской звезды. Темная шероховатая поверхность перед глазами – дно чугунной ванны, вот ножка торчит, а дальше – кусок линолеума и подергивающаяся дверь. Значит, верх – вон там…

Шипя, расплел ноги, выдернул из-под себя руку и предпринял попытку сесть. Голова резко, до темноты в глазах, налилась тяжестью, и навалилась дурнота. Спустя пару мгновений мир еще раз сжалился надо мной, и стоявший в ушах шум расслоился на узнаваемые звуки. Кто-то дергал с той стороны дверную ручку и испуганно, на грани паники, кричал:

– Андрюшенька, что с тобой?!! Господи, открой дверь!

– А-а-а… – Я попытался подать признаки жизни. Из горла вырвался какой-то хрип. – Сейчас… – Со второй попытки удалось произнести слово громче.

Дверь перестала дергаться, и мамин голос (ну конечно, как я сразу не узнал?) взволнованно зачастил:

– Ну что там у тебя случилось?! Ты упал? Давай открывай скорее! Ничего себе не сломал?!

– Подожди… Сейчас, – повторил я, борясь с подступающей дурнотой. Наконец удалось неловко сесть, привалившись спиной к холодному кафелю, и подтянуть под себя непривычно безволосые ноги.

«Ну да, – обвел я глазами помещение, – узнаю. Ванная на старой квартире. Все верно, без обмана». С облегчением на секунду прикрыл глаза и, криво улыбаясь, перевел дух. Потом поднял руку и сорвал с трубы висевшее надо мной полотенце.

– Сейчас, мам, – произнес уже окрепшим голосом. – Сейчас…

За дверью притаилась встревоженная тишина. Мама прислушивалась, пытаясь определить тяжесть полученных мной повреждений и их совместимость с жизнью.

Встать удалось неожиданно легко. На пару секунд замер перед зеркалом: там кривилось в гримасе смутно узнаваемое детское лицо. Справа на лбу – косая ссадина, на глазах набухающая кровью. Длинные темные сосульки мокрых волос, узкие плечи и худая шея над выступающими ключицами.

«Да, красавец… Ладно, потом налюбуюсь. – Повернулся к двери и запахнул вокруг себя полотенце. – Черт, защелка как неудобно высоко висит…»

Наконец удалось справиться с замком, и в ванную ворвался перевозбужденный вихрь. Меня за пару секунд осмотрели, ощупали, встряхнули, отругали, пожалели и попытались опросить. Организм возмутился. Почувствовав неладное, я прошмыгнул мимо мамы, сделал несколько быстрых шагов по коридору, придерживая полотенце левой рукой, рванул дверь – только бы успеть! – и согнулся над унитазом.

«Молодца?, – подумал, оторвавшись на пару секунд от увлекательного занятия. – Успел».

Спустя минут пять меня водворили в койку. Ссадина под горестные мамины причитания смазана йодом и залеплена лейкопластырем, а поверх расцветающего синеватым великолепием шишака возложена обернутая вафельным полотенцем грелка с ледяной водой. Мама удалилась, и я с интересом приступил к изучению своей комнаты.

На стене над кроватью – темно-багровый ковер с абстрактным рисунком и кисточками по краям. Пылесборник, надо будет избавиться при случае. На противоположной стене уступом расположились три книжные полки, на нижней из них – горшок с тощим аспарагусом. На полках выстроились узнаваемые корешки, среди которых разноцветным орнаментом выделяется «Тысяча и одна ночь» и монументальностью – «Одиссея». Сверху – истертая стопочка «Искателя». Под полками на свисающей холстине наколота коллекция значков с гербами городов СССР. Периметр высокого потолка обрамлен золотисто-бронзовым резным багетом, а в центре, под фигурной розеткой, повисла трехрожковая люстра. Все узнаваемо, особенно запах родного дома.

Расслабившись, устало закрыл глаза и стал перебирать в уме события последних часов. Ну что ж, теперь я точно знаю, что небывалое бывает.

Из плюсов – чудесное перемещение в детство, как и обещали. Мне сейчас сколько? Мм… Четырнадцать, через пару месяцев будет пятнадцать. Чудный возраст, здоровое тело, хорошая социальная среда, любящие родители, полное отсутствие серьезных проблем. Как я это не ценил! Мечтал побыстрее окончить школу. Казалось, что жизнь в школе неполноценна, а вот потом…

«Идиот. Был идиотом, – мечтательно улыбнулся я. – Теперь встал на путь исправления».

Еще один плюс – способ внедрения. Володе лобовое столкновение со стеной прощаю, так и быть. На сотрясение мозга спишу неизбежные ляпы при адаптации и внезапное повзросление. Ну не смогу я, старый циник, достоверно отыгрывать ребенка. Буду крутить хвостом, заметая следы, и кивать на травму.

Из минусов – ничего из обещанных способностей. Глухо как в танке. Я сосредоточился и попробовал еще раз толкнуть несколько образов, как делал тогда, в купе. Ничего, пусто. Абсолютно. Ни возможности обращения к памяти реципиента, ни брейнсерфинга.

Уже пора паниковать или еще немного подождать? Что это – неудачная пересадка сознания или временный сбой из-за травмы?

Без памяти реципиента я буду первые недели выглядеть полудебилом. Как бы из одной спецшколы, с углубленным изучением английского, не загреметь в другую, для дефективных. Вот будет начало карьеры, зашибись…

За тридцать пять лет из памяти выпала масса сведений. Ну, предположим, в районе не заблужусь. В школе – тоже. Но, черт побери, я не помню имена и отчества половины учителей, большую часть нынешних кличек одноклассников и их привычки, особенности отношений. Не помню свою одежду и где она лежит… Какая из зубных щеток в ванной – моя? Блин… А почерк? Если почерк изменился, то пиши пропало. Учителя наши каракули узнают влет.

А самое палево – не помню, чего в восьмом классе категорически не мог знать. К примеру, английский язык… Сейчас я им владею явно лучше, чем в конце восьмого класса, – несколько лет жизни за границей даром не прошли. Эльвира же мой текущий уровень представляет хорошо. У учителя английского от силы сорок учеников зараз, видимся каждый день да не первый год, всю подноготную мою помнит, все любимые ошибки. А вот я – нет. И как объяснить резкий скачок в разговорном английском, изменение произношения – фиг его знает. Зато грамматику сейчас завалю – сложно завернутые фразы в реальной жизни встречаются редко. Ума не приложу, что делать, ни одной разумной версии…