Элитная школа для мальчиков (СИ) - "Elle D." - Страница 11

Понемногу всхлипы стихли. Харшоу поднял голову и утёр мокрое лицо - рукавом, как и сам Пол час назад. Его волосы были взъерошены, губы опухли. Что он завтра скажет своим товарищам? Они будут подкалывать его насчёт бурно проведённой ночи и допытываться, кто из младшеклассников не устоял перед ним на этот раз - а ему придётся улыбаться в ответ на их остроты, отвечать на их шутки, и не краснеть, не бледнеть, не сжиматься в комок от воспоминании о боли, которую он пережил. И это, внезапно понял Пол, было самым ужасным, самым жестоким наказанием для такого, как он. Да и для любого другого тоже.

И именно поэтому, когда всхлипы окончательно прекратились и Харшоу, придерживаясь за стену, нетвёрдо поднялся на ноги, Пол тихо, очень тихо сказал:

- Харшоу...

Тот застыл, и в этот миг Пол отчаянно пожалел, что подал голос. Внезапно он вспомнил, кто находится перед ним. Главный школьный ублюдок - во всех смыслах этого слова. "Он же убьёт меня, - запоздало понял Пол. - Просто убьёт, взаправду - за то, что я видел его таким..."

Минуты бежали, Харшоу стоял, по-прежнему держась за стену - как будто боялся упать, если отпустит её. Он всматривался в темноту, щурясь почти как мистер Терренс. Он стоял на свету, а Пол в тени, и они смотрели друг на друга.

- Кто здесь? - спросил Эдвард Харшоу голосом, хриплым от слёз и крика.

Пол помолчал. Потом ответил, зная, что терять ему всё равно нечего:

- Это я. Стюарт.

"Вот сейчас он на меня и бросится", - подумал он почти равнодушно. Прощай, глупый маленький Поли, не зря мама так горевала, провожая тебя...

Но Харшоу не двинулся с места. Не выругался, не рассмеялся, даже не вздохнул. Они молчали очень долго. Потом Харшоу сказал:

- Уходи.

Пол постоял ещё несколько мгновений - он вдруг понял, что весь затёк от долгой неподвижности. Потом осторожно шагнул назад - и снова остановился. Нельзя так... так нельзя, он не мог просто так уйти.

- Это неправильно, - прошептал он. - То, что мистер Эткинс... ты должен рассказать директору...

- Уходи, Стюарт, - резко сказал Харшоу - удивительно твёрдым, после всего, что с ним сделали, голосом. Пол ждал, что он добавит: "Проболтаешься кому-нибудь - убью", но Харшоу больше ничего не сказал. Пол с трудом сглотнул и бочком пробрался вдоль стены к двери. Закрыл её за собой, постоял ещё немножко, а потом опрометью, со всех ног бросился к спальням. Теперь его не могли не услышать и не заметить, но ему было всё равно. В его голове всё звучал этот голос: "Уходи, Стюарт", просто "Уходи, Стюарт", сказанное так твёрдо, так спокойно... так обречённо, как будто никто в целом мире не мог больше ни навредить ему, ни помочь, и он прекрасно об этом знал.

Пол не помнил, как добрался до спальни своего класса, не помнил, как рухнул в постель. Он помнил только, что в первый и последний раз ему безумно, отчаянно хотелось прижаться к тёплому мальчишескому телу, лежавшему в постели рядом с ним, и он горько плакал от того, что не мог этого сделать.

Назавтра Пол сказался больным и не пошёл на занятия. Он пропустил завтрак и провалялся в постели до полудня, пялясь на привычно затянутое дождевой плёнкой окно, пока к нему не пришёл доктор. Заставил открыть рот, покашлять, ощупал живот и постучал маленьким молоточком по коленке, а потом выписал освобождение до завтрашнего дня. Когда он ушёл, Пол снова забрался под одеяло, хотя ему не велели лежать в постели. У него ничего не болело, и в то же время он чувствовал себя разбитым и поломанным, как никогда. Он не знал, что ему делать. И - хуже всего - не знал, кому теперь доверять.

После обеда, когда его одноклассники вернулись в спальню, он наконец заставил себя встать. Они косились на него с подозрением, но немного иначе, чем вчера.

- Харшоу тебя высматривал, - сообщил Тинли, поглядывая на Пола с любопытством, однако уже, кажется, без прежней враждебности. - Но убить не грозился. Что, хорошо вчера время провели? - понизив голос, спросил он без улыбки. Пол покраснел. Проклятье, ну он и дурак! Конечно, они решили, что его всю ночь трахали, раз наутро он не смог даже подняться с постели. И Харшоу, похоже, отзывался о нём не так, как вчера... Пол обругал себя за трусость и малодушие. Нет, так нельзя. Он ничем не поможет ни себе, ни ему, если будет прятаться от мира. Тем более что мир, как ни крути, всё равно не позволит спрятаться от себя.

Он пошёл на вечернюю молитву вместе со всеми, а потом на ужин - и набросился на еду с жадностью, удивившей его самого. Впрочем, чему удивляться, он ведь ничего не ел со вчера, даже и не хотелось. По сторонам он не смотрел, но то и дело ловил на себе порой заинтересованные, а порой сочувствующие взгляды. "Новая подружка Харшоу" - услышал он за своей спиной - и резко обернулся, но говоривший уже умолк. Пол стиснул зубы. Проклятье, это нечестно! Ничего ведь не было! Точнее, было, но... Пол ведь всё равно никому не мог сказать, что именно.

После ужина он попросил мистера Терренса, чтобы ему разрешили готовить уроки в библиотеке - он объяснил это тем, что хочет нагнать материал, который пропустил сегодня. Мистер Терренс одобрительно кивнул и дал разрешение. Пол сгрёб свои тетради и пошёл на тот самый этаж, где прошлой ночью услышал звук, перевернувший всё с ног на голову.

В библиотеке стояла тишина, непривычная для классов, где занимались младшие: старшеклассники не заучивали уроков вслух, а если и переговаривались время от времени, то шепотом. В дальнем углу Пол заметил мистера Эткинса - и застыл, чувствуя, что не может двинуться с места. Будто ощутив его взгляд, мистер Эткинс поднял голову и приветливо кивнул ему. Пол почувствовал, как его голова, словно голова марионетки, дёрнулась в ответ, и поспешно пошёл в самый дальний угол читального зала, где было несколько свободных столов. Положил тетради там, вернулся к стеллажам, взял несколько книг и сел на выбранное место, отгородившись учебниками, будто крепостной стеной. Он наугад открыл тетрадь и уставился в неё, не видя букв. Потом понял, что это тетрадь по математике, и принялся машинально решать задачу, на которой остановился в прошлый раз. Ничего не получалось: мысли слишком путались, Пол писал и зачёркивал, вырывая листы и бросая их в корзину для бумаг.

- Не выходит, да? - голос над его ухом говорил полушепотом, был мягким, обволакивающим, как всегда. - Ну-ка, покажи... да у тебя же уравнение неверно составлено. Дай карандаш... Смотри, тут надо вот так...

Пол откинулся на спинку стула и смотрел, как Эдвард Харшоу склоняется над его тетрадью и быстро пишет в ней что-то своим красивым, округлым почерком. Всего одно равенство - и дальнейшее решение не вызвало у Пола сомнений. Ему стало стыдно, что он раньше сам его не нашёл: это была совсем простая задача.

- Вот так, - сказал Харшоу, выпрямляясь и кладя карандаш на стол. - Понял? Дальше справишься сам?

- Справлюсь, - ответил Пол, глядя на него снизу вверх. Он был таким же, как всегда - совершенно таким же. Стройный, подтянутый, с безупречно уложенным воротничком, с русой прядью, спадающей на лоб, улыбающийся, презрительный. Только один, без своей "свиты", а остальное - как всегда.