100 великих чудес света (с илл.) - Ионина Надежда Алексеевна - Страница 33

Около двери в спальню изображен ее портрет, а по другую сторону двери, на продольной стене, и начинается знаменитая роспись, в которой насчитывается 25 персонажей. Первый эпизод посвящен чтению свитка с правилами ритуала. Священный свиток держит перед собой обнаженный мальчик, за чтением следят сидящая матрона, положившая руку ему на плечо, и вошедшая женщина в покрывале.

Следующая сцена – приготовление к жертвоприношению. Девушка в венке из миртовых листьев с полным блюдом плодов направляется к жрице, которая с помощью служанок совершает обряд очищения. В другой группе земной мир сменяется миром мистическим, атмосферой таинства. Внутри комнаты как будто полыхает огонь, бросая тревожные отсветы на всех участников действа: стены расписаны густой красной краской. Дионис безмятежно возлежит со своей супругой Ариадной, как будто не замечая обнаженной женщины, которую сечет огромным кнутом крылатая богиня.

Старый, отяжелевший Силен, воспитатель Диониса, в окружении сатиров поет под аккомпанемент лиры эпиталаму богу и его супруге. Рядом юный Пан со свирелью в руке сидит на скале со своей подругой – грациозной паниской, кормящей грудью козленка.

И вдруг в эту идиллическую картину врывается образ девушки, объятой смятением и страхом. К ней обращает свое лицо старый Силен, изображенный в начале торцовой стены с двумя юными сатирами. Один из них склонился над сосудом, протянутым ему Силеном, другой показывает театральную комическую маску. Некоторые ученые видят в этом сцену ритуального гадания по отражению маски на внутренней полированной поверхности сосуда. Слова всматривающегося в его глубину сатира Силен, как оракул, передает девушке. Услышав предсказание своей судьбы, она в ужасе отстраняется от Силена левой рукой. В то же время зрителю, находящемуся в зале, кажется, что девушка напугана зрелищем бичевания.

Существует и другое, более распространенное объяснение: Силен с двумя сатирами совершает возлияние в честь бога вина Диониса. Роль маски Силена заключается в ее устрашающем действии, и, кроме того, она связывает культ Диониса с возникновением театра.

Заканчивается роспись торцовой стены изображением крылатой богини с бичом в руке. Состояние девушки, упавшей на колени перед жрицей, передано в ее лице с закрытыми в смертельной муке глазами. Боль и страдание в сцене бичевания сменяются радостью обнаженной вакханки, кружащейся в вихре танца с кроталами (кастаньетами), поднятыми над головой. Эти два контрастных образа выражают мысль о возрождении жизни и представляют собой кульминацию дионисийских мистерий. Завершается роспись всего зала сценой одевания невесты.

Для передачи иллюзии движения древние мастера великолепно использовали мотивы развевающихся тканей. Пурпурный плащ девушки похож на надутый ветром парус, а желтое покрывало вакханки, отлетающее дугой от ее тела, усиливает впечатление вращения. Пурпурно-лиловые драпировки эффектно оттеняют золотистые тона обнаженного тела. Очищенные от каменного покрова через два тысячелетия росписи засияли в своей первозданной красе, как будто бы их выполнили только вчера.

Какой же секрет знали древние живописцы, достигшие такой светозарности и прочности красок? Только как предположение можно представить, что художники комбинировали известные в те времена живописные техники – энкаустику и темпера, то есть краски, разведенные на воске и яйце. С необыкновенной тщательностью подготавливали поверхность стены, на которую наносили несколько слоев штукатурки, а в последний слой добавляли мрамор или алебастр, придавая ей тем блеск и прочность. Палитра кампанской живописи намного богаче греческой. В росписи виллы Мистерий отчетливо видны оттенки зеленого – от ярко-изумрудного до тускло-оливкового. После окончания росписи поверхность полировали, придавая ей блеск эмали, покрывали защитным слоем прозрачного воска. Для этого специально применялся пунический воск, который расплавляли вместе с растительным маслом и наносили шелковой кистью. Затем к стенам подносили раскаленные угли из орехового дерева, после чего их снова разглаживали и полировали чистым полотенцем.

Фрески виллы Мистерий по их композиции не сравнимы ни с чем предыдущим в античной живописи. Они выстроены очень продуманно, цельно. Вся комната представляет собой как бы единое изображенное пространство. Между персонажами, помещенными на разных ее стенах и в разных ее углах, есть свои перекрестные, не всегда уловимые символические связи. Вся комната – это единая картина, единый образ.

В 1832 году был восстановлен Дом Фавна. Великое множество глиняных амфор, найденных при открытии этого дома, заставило археологов предположить, что это жилище какого-нибудь горшечника. Но по мере проникновения в нижние слои стали попадаться другие находки – одна интереснее другой, говорящие о богатстве хозяина. И тогда ученые заключили, что это дом виноторговца, разбогатевшего до такой степени, когда уже не отказывают себе в изысканных удобствах жизни.

На полу триклиния, в каменном помосте была вделана знаменитая на весь мир мозаика из разноцветных кусочков камня. Теперь это лучшее украшение Неаполитанского музея. По колориту и технике исполнения мозаика неподражаема, а по композиции может выдержать сравнение даже с работами Рафаэля и Джулио Романо.

На четырехугольной поверхности изображено поражение персидского царя Дария при Иссе. На разных планах представлены пешие и конные всадники, сам Александр Македонский верхом на прекрасном скакуне пронзает пикой спешившегося сатрапа, возле которого лежит на земле суковатая палка. Среди боя, равно ожесточенного с обеих сторон, – лица 26 воинов, исполненные выразительности, различной по характеру каждого.

Тиауанако – город в горах

Удивительная страна Перу задолго до того, как ею овладели могущественные инки, принадлежала «поклоняющимся звездам». Почти всем древнеперуанским культурам свойственно почитание небесных тел – Луны, Солнца, звезд и даже целых созвездий.

Но до недавнего времени на всей доинкской истории Перу и на культурах этой страны лежал покров забвения. Может быть, отчасти это произошло потому, что среди завоевателей Перу не нашлось человека, который (как монах Бернардино де Саагун в Мексике) сумел бы точно записать все, что перуанские индейцы рассказывали о себе, своей стране, культуре и особенно о своем давнем прошлом.

Перуанские индейцы не изобрели собственного письма, в то время как в Месоамерике (Мексика, Гватемала, Гондурас и др.) уже 3000 лет назад возникло местное индейское письмо, а также оригинальные способы записи дат. Майя и ацтеки оставили после себя ряд «кодексов», из которых ученые черпают сведения о жизни в доколумбовых государствах Мексики. В Перу же книг не существовало. Пришедшие сюда инки настойчиво насаждали свои порядки во всей стране. Они стремились навязать свой язык и свою культуру, свой образ жизни, а главное, вытравить из памяти индейцев все, что происходило в этой стране до того, как на золотом троне императорского дворца в Куско стал восседать первый Инка. Но до Куско существовали другие перуанские столицы, а до «империи» инков – другие перуанские государства.

Был период, когда почти всем доинкским Перу на некоторое время овладели люди из Тиауанако. Так их называют историки, но никто не знает их настоящего имени, не знают даже настоящего имени их фантастической каменной метрополии. Название Тиауанако город получил уже после того, как воины и верховные жрецы навсегда покинули его. Это имя дали ему инки, гордые, взирающие на это южноамериканское государство с высоты собственного величия.

Рассказывают, что к Инке Майта Капаку (другие источники называют другое имя), который отдыхал среди развалин покинутого города, прибежал гонец и передал важное сообщение. Правитель оценил усердие гонца, сравнив его с гуанако (животным, похожим на ламу), и наградил необычным способом – разрешил гонцу, незнатному члену общества, сидеть в своем присутствии. Инка сказал на языке кечуа: «Тиа Уанако» («Сядь, гонец, быстрый, как гуанако»). Так это название и осталось за городом, хотя в действительности он назывался иначе.