Последняя побудка - Моррелл Дэвид - Страница 41

Глава 77

Парень, со своей стороны, ничего не замечал. Он как будто отсутствовал, заряжал свой “спрингфилд”, целился, стрелял, снова щелкал затвором, солдаты падали, а если его тянули назад или пригибали к земле, он лишь какой-то частью мозга отмечал это, тут же снова кидался к стене и стрелял, едва замечая, как мимо проносятся другие кавалеристы, как кто-то вталкивает его на лошадь; он едва сообразил, что оказался в седле и скачет вместе с другими по дороге.

Никогда он не чувствовал себя настолько отрешенным от происходящего. Нет, наоборот: никогда он не был так вовлечен в происходящее, так поглощен им. Его ружье, лошадь, стена, кавалеристы и солдаты — все это было единое целое, все казалось ярким, чистым и ясным, и он не знал, сколько времени он скакал по дороге, понимая только, что скачет и что это ему нравится. Он не соображал, что они снова остановились, что спешился вместе с другими; знал только, что очутился у другой стены и снова взводит курок, стреляет, перезаряжает, и снова верхом, и снова у стены, а потом вся эта последовательность смешалась и ему казалось, что все происходит одновременно. На какой-то миг он как будто взглянул на себя со стороны и подумал, что сошел с ума.

Глава 78

Старик никогда не видел ничего подобного: парнишка стреляет, и пот струится у него по лицу, смешиваясь с пылью, солдаты падают под выстрелами, кавалеристы ревут, парень вопит в каком-то исступлении, и он сам участвует в этом — кричит, стреляет, даже не осознавая, что по-прежнему прикрывает его; тут его ранило в плечо, в то самое место, куда ему всадили пулю во время боя возле северной деревни, и он упал лицом вниз. Даже тут он не заметил, что ранен, пока не попробовал опереться на руку, чтобы подняться. Рука не послушалась, и он снова упал. Старик перевернулся на бок и стал рассматривать руку. Рукав стал красным. Пятно растекалось, но боли он не чувствовал. Потом крики и выстрелы привели его в чувство, и он подполз к стене. В конце концов, это левая рука. Стрелять-то он еще может. Но когда он поднялся на колено, вглядываясь вдаль поверх стены, он увидел, что солдаты подошли слишком близко, и тогда он снова схватил парня и поволок к лошади. Он сам не понимал, откуда у него взялись силы и присутствие духа, чтобы успевать делать столько всего одновременно: стрелять, тянуть мальчишку, впихивать его в седло, морщась от боли, садиться на лошадь самому, скакать вниз по дороге вместе с другими кавалеристами.

Они еще трижды останавливались, кавалеристов уже почти не осталось, еще несколько человек присоединились к ним из отряда, и тут они поднялись на высокое место и увидели вдалеке совсем маленький поселок. Это было убежище, и Календар разглядел там колонну — совсем крохотные фигурки, въезжавшие в поселок. Но солдаты слишком приблизились. Они не могли рисковать и открыто скакать всю дорогу, так что они снова соскочили с коней, остановились на высоком месте, рассредоточились по склону, укрылись за валунами, в ложбинах, всюду, где только можно было укрыться, — каменные стены остались далеко позади. Кавалеристы в поселке увидели их, начали садиться на лошадей, чтобы присоединиться к ним, но тут их настигла первая волна наступления. И вдруг старик, бежавший вместе с парнем к укрытию, заметил, что того рядом нет. Он обернулся и увидел, что парень лежит на земле с залитым кровью лицом. Сначала он решил, что мальчик ранен. Потом он увидел камень, около которого тот упал, тоже забрызганный кровью, и понял, что Прентис споткнулся. Он подбежал к нему, поволок его в укрытие. Первая волна атаки накрыла их, когда они присели на корточки за большим валуном. Старик стрелял, целился, снова стрелял. Он уложил двоих солдат, приблизившихся к ним. Остальные кавалеристы продолжали стрелять, и вот первая волна отступила, смешалась с теми, кто оставался позади.

Старик посмотрел на парня — сильно ли тому досталось. Парень оторопело моргал, кровь текла по щеке и волосам. Потом его взгляд стал осмысленным. Он вроде бы впервые увидел старика, как будто раньше не замечал его.

— Долго? — спросил он.

Старик сначала нахмурился, но потом догадался. Долго ли он не помнил себя. Он попытался сказать: “По меньшей мере час”. Но на самом деле прошло около двух часов, но он и сам понятия не имел об этом. И все равно ему ничего не удалось сказать. Вторая волна атаки чуть ли не обрушилась на них. Он подтолкнул парня и сказал:

— Хватай пистолет. Ты втравил меня в это. Теперь заканчивай. — И принялся стрелять.

Парень уронил свой “спрингфилд”, когда упал. Он выхватил пистолет, оттянул затвор, прицелился и принялся стрелять, Старик выстрелил еще дважды, и его ружье сухо защелкало: обойма оказалась пуста. Он выхватил пистолет, взвел курок, стал стрелять. Уложил двух солдат. Потом увидел, как еще один приближается к парню, прицелился, уложил его, но и сам получил пулю, на этот раз в бок.

Парень смотрел, как он падал. Взглянув, он увидел, как Календар корчится, прицелился, сшиб того, кто выстрелил в старика, обернувшись, увидел, что к ним приближается еще один, прицелился, спустил курок и, когда ничего не произошло, опустился на колени, чувствуя себя совершенно беспомощным. Солдат прицелился, выстрелил в него, и снова часть мозга Прентиса отключилась… Он снова оказался на ферме, где разговаривал со стариком и со своим отцом. Он знал, что они подружатся, а потом старик, казалось, начал таять.

Глава 79

Старик не мог дышать. Он пытался привести в движение свою грудную клетку, но ничего не получалось. Он чувствовал, что бок у него горит, плечо ноет, попытался сесть, и тут как будто камень с души свалился, и он задышал. Вокруг было полно верховых кавалеристов, все они стреляли вниз с холма, а он не мог шевельнуть ногой. Потом он увидел, что на его ногах лежит распростертое тело. Оно соскользнуло с его груди. Он пригляделся, увидел парня, пробормотал:

— Господи Иисусе.

Он выкарабкался из-под тела. Мальчик лежал лицом вниз. Он перевернул парня. Потом увидел его голову, и его едва не затошнило. Кость, мозг, кровь.

— Господи Иисусе, — повторял старик. — Господи Иисусе.

— Долго? — спрашивал парень. Он оторопело мигал. Старик не понимал, как он ухитряется говорить.

— Господи Иисусе, что же с тобой случилось? Как ты допустил?

Потом он увидел в руке парня пистолет с пустой обоймой.

— А запасной пистолет? Господи Иисусе, я же тебе говорил о запасном пистолете, ведь правда? Что с тобой стряслось? Ты меня не слушал. Господи Иисусе. — Теперь он плакал, а взгляд парня стекленел, глаза закрывались, он улыбался. Он что-то пробормотал, и старик приложил ухо к его рту. Он попросил его повторить.

— Никуда не годный.

Старик, всхлипывая, ничего не понимал.

— Никуда не годный. Я был никуда не годным учеником.

— Нет, это я. Я был плохим учителем. Но парень только покачал головой. Или попытался покачать. Но так и не сделал того, что хотел.

Старик сидел, обняв его, и безутешно плакал.

Глава 80

Потом ему рассказали, как увидели его: он сидел, обхватив парня руками, и повторял: “Я оказался никуда не годным. Никуда не годным, а кавалеристы скакали мимо и стреляли в солдат. А он сидел и плакал. Потом он осторожно опустил тело на землю, вытер слезы и стал смотреть на солдат; которые спускались с другой стороны холма.

Лицо его приняло жесткое выражение, он вскочил, как будто и не был ранен. Он схватил ружье, принялся палить по солдатам. Опустошил обойму, схватил другое ружье, тоже расстрелял все патроны. Потом поднял упавший пистолет, потом еще один, отчаянно ругаясь, пригнулся на лошади, пришпорил ее и поскакал в сторону солдат. Следом пустились другие кавалеристы, и если, когда они отступали, старик подумал, что никогда не видел такого исступления, в каком был парень, то теперь кавалеристы, следовавшие за ним, дивились ему самому. Говорят, он продвигался вперед, колотя ногами лошадь, пока не подскакал к солдатам почти вплотную, так, чтобы промахнуться было уже невозможно, выхватил один пистолет, прицелился, стал стрелять, патроны кончились, он выкинул пустую обойму, вставил новую и так все время целился, стрелял, пока у него не кончились все обоймы. Тогда он достал запасной пистолет и тоже расстрелял все патроны. Говорят, в тот день он уложил человек тридцать — проверить этого никто так и не смог, но все пришли к выводу, что убитых было больше тридцати. Когда майор услышал об этом, он пожалел, что его там не было, ему припомнилось, как старик когда-то штурмовал холм на Кубе.