Возвращение рыцаря - Орци (Орчи) Эмма (Эммуска) - Страница 10

Жанна покраснела до корней волос.

— А мне Арман много рассказывал про вас. Он так вас любит!

— Мы оба были почти детьми, когда потеряли родителей, — мягко проговорила Маргарита, — и каждый из нас заменял для другого весь мир. До моего замужества Арман быт для меня дороже всех на свете.

— Он сказал мне, что вы замужем за англичанином. Он сам страстно любит Англию! Сначала он все говорил, что я непременно должна ехать в Англию в качестве его жены, говорил, как мы будем счастливы там…

— Отчего вы сказали «сначала»?

— Теперь он уже меньше говорит об этом.

Жанна сидела на низеньком стуле у огня, опершись локтями в колени; ее хорошенькое личико было наполовину скрыто густыми темными кудрями. Глядя на нее, Маргарита чувствовала, как в ее сердце понемногу таяла ненависть к этой бедной, печальной девушке. А ведь еще меньше часа назад, направляясь сюда, она невольно вспоминала, как Арман вчера вечером крался, подобно вору, по темным коридорам тюрьмы, и в ее душе невольно закипала ненависть к женщине, которая не только похитила сердце ее брата, но и заставила изменить вождю. Теперь она понимала, что в рыцарском сердце Сен-Жюста неминуемо должно было вспыхнуть страстное желание защитить от всяких житейских невзгод это очаровательное дитя с большими, кроткими глазами.

Казалось, Жанна чувствовала устремленный на нее взгляд Маргариты, потому что щеки ее покрылись горячим румянцем; хотя она сидела не оборачиваясь.

— Мадемуазель Ланж, — мягко произнесла Маргарита, — разве вы не чувствуете, что можете довериться мне?

Жанна медленно повернулась и бросилась перед Маргаритой на колени, горячо целуя прекрасные руки, с родственным чувством протянутые к ней.

— Да, я верю вам, — шептала она, глядя сквозь слезы на склонившееся над нею бледное лицо. — Я так жаждала найти человека, которому могла бы довериться. В последнее время я была так одинока, а Арман…

Нетерпеливым жестом она отерла набегавшие на глаза слезы.

— Что же сделал Арман? — спросила Маргарита с ободрительной улыбкой.

— О, ничего дурного! — быстро ответила Жанна. — Он так добр, так благороден! Я так люблю его! Я полюбила его с первого нашего свидания. А потом он пришел ко мне, рассказывал про Англию, про благородного Рыцаря Алого Первоцвета. Вы, верно, слышали о нем?

— Да, слышала, — с улыбкой ответила Маргарита.

— В этот самый день пришел Эрон со своими солдатами, — продолжала Жанна. — Это самый жестокий человек во Франции. Тогда мне удалось спасти Армана, обманув Эрона, и, — с очаровательной наивностью добавила Жанна, — мне показалось, что после того, как я спасла ему жизнь, он принадлежит мне. Затем меня арестовали, — продолжала она после короткой паузы, и при этом воспоминании ее свежий, мелодичный голос задрожал. — Два дня я провела в темной камере, зная, что Арман страдает за меня, и не имея понятия о том где он и что с ним. Но Господь не оставил меня. В Тампле, куда меня перевели, один из служителей проникся состраданием ко мне. Не знаю, как он это устроил, но в одно прекрасное утро он принес мне какие-то грязные лохмотья, прося поскорее надеть их; когда же я переоделась, он велел мне следовать за ним. Это был жалкий, грязный человек, но у него, вероятно, было доброе сердце. Взяв меня за руку, он передал мне свои метлу и щетку. Только еще рассветало, в коридорах было темно и пусто, и на нас никто не обращал внимания. Один лишь раз какой-то солдат вздумал пошутить со мною; тогда мой проводник сурово оттолкнул его со словами: «Оставь, это моя дочь!». Я чуть не рассмеялась, но вовремя сдержалась, чувствуя, что моя свобода, а может быть, и жизнь висят на волоске. Пока мы шли по мрачным коридорам, я усердно молилась Богу за себя и своего спутника. Мы вышли по черной лестнице, потом прошли несколько узких улиц и, наконец, дошли до перекрестка, где стояла крытая повозка. Мои добросердечный провожатый усадил меня в эту повозку и приказал сидевшему на козлах человеку отвезти меня на улицу Сен-Жермен л’Оксерруа. Я была бесконечно благодарна этому жалкому человеку за то, что он вывел меня из ужасной тюрьмы, и охотно дала бы ему денег — он, наверное, очень беден — но у меня не было ни одного су в кармане. Он сказал мне, что там, куда меня повезут, я буду в полной безопасности, и просил меня терпеливо подождать несколько дней, пока я не услышу о ком-то, кому мое благополучие очень дорого и кто позаботится о моей дальнейшей судьбе.

Маргарита молча слушала наивный рассказ молодой девушки, не имевшей, по-видимому, ни малейшего понятия о том, кому она была обязана жизнью и свободой. С гордостью следила Маргарита за каждым шагом таинственного рабочего, рисковавшего жизнью ради спасения женщины, которая была так дорога ее другу.

— И вам ни разу не пришлось больше видеть того доброго человека, которому вы обязаны жизнью? — спросила она.

— Ни разу, — ответила Жанна, — но на улице Сен-Жермен л’Оксерруа приютившие меня добрые люди сказали мне, что грязный чернорабочий в лохмотьях был не кто иной, как таинственный англичанин, которого так уважает Арман и которого зовут Рыцарем Алого Первоцвета.

— Вы не долго оставались на этой улице?

— Только три дня. На третий день я получила сообщение из Комитета общественного спасения вместе с безусловным пропуском. Это значило, что я совершенно свободна. Я боялась поверить своему счастью, смеялась и плакала до тех пор, пока люди не подумали, что я схожу с ума. Предшествовавшие дни показались мне ужасным кошмаром.

— И тогда вы опять увиделись с Арманом?

— Да, ему сказали, что я освобождена, и он сейчас же пришел. С тех пор он часто приходит сюда. Сегодня он также придет.

— Вполне ли вы спокойны за себя и за него? Такому преданному помощнику Рыцаря Алого Первоцвета было бы гораздо безопаснее уйти из Парижа.

— О, не бойтесь! Арман в полной безопасности. Ему также выдали свидетельство, с которым он может беспрепятственно ездить всюду, так же как и я не боясь ни Эрона, ни его ужасных шпионов. Все могло бы быть удивительно хорошо, но печальный вид Армана отравляет всякую радость; меня даже иногда пугает выражение его лица.

— Но вы все-таки знаете причину его печали, — тихо спросила Маргарита.

— Да, кажется, знаю, — нерешительно произнесла Жанна.

— Его вождь, товарищ, друг, о котором вы только что упоминали, Рыцарь Алого Первоцвета, ради вашего спасения рисковавший собственной жизнью, в настоящую минуту находится в тюрьме, в руках людей, ненавидящих его.

Все это Маргарита проговорила с внезапной горячностью, словно стараясь в чем-то убедить не столько Жанну, сколько себя.

— Да, — со вздохом отозвалась Жанна, — Арман любил и глубоко чтил своего друга. А знаете ли, ведь от него хотят добиться каких-то сведений о дофине и для этого…

— Знаю, — просто сказала Маргарита.

— Ничего нет удивительного, что Арман не может чувствовать себя счастливым. Он не разлюбил меня, но моя любовь не дает больше ему счастья.

По мере того как Жанна говорила, ее голова опускалась все ниже и ниже; последние слова были произнесены уже шепотом и сопровождались таким тяжелым вздохом, от которого сердце Маргариты готово было разорваться. Ее первым побуждением было схватить Жанну в объятия и постараться по мере сил утешить, но ее остановило какое-то странное ощущение ледяного холода, наполнившего сердце. Руки в бессилии опустились, и сама она невольно отстранилась от девушки. Все предметы вдруг запрыгали у нее перед глазами; ей слышались какой-то странный шум и свист, от которых у нее закружилась голова.

Жанна закрыла лицо руками и разразилась неудержимым плачем. Сначала она плакала тихо, словно стыдясь своей печали, но потом, не будучи в силах более сдерживаться, дала полную волю рыданиям, потрясшим всю ее нежную, хрупкую фигурку.

При виде этого страстного порыва отчаяния Маргарита забыла только что охватившие ее сомнения. Она не знала, какую роль сыграла Жанна в катастрофе, повлекшей за собой те нравственные пытки, которым подвергался великодушный, благородный энтузиаст; не смела догадываться о том, какое участие принимал во всем этом Арман; в эту минуту она помнила только, что здесь страдало юное, неопытное любящее сердце, впервые столкнувшееся с жестокой действительностью. В душе Маргариты проснулся материнский инстинкт. Ласково подняв Жанну с колен, она нежно обняла ее, положила ее голову к себе на плечо и постаралась, как могла, успокоить.