Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Каменный пояс, 1975 - Шишов Кирилл Алексеевич - Страница 20


20
Изменить размер шрифта:

Долгим и трудным путем шел Ахмеджан Латыпович в минувшую войну к победе. На этом фронтовом пути было вдосталь всего: и победы, что радовали сердце, и невзгоды, ложившиеся тяжелым грузом на солдатские плечи, и могильные холмики, под которыми оставались боевые друзья. Ничто не забыто, никто не забыт. Но самыми памятными днями остаются дни сражения за столицу Родины — Москву.

Комната, в которой мы беседуем, полна книг. Вот мемуары Балтабека Джетпысбаева — комсорга полка. «Путь солдата», а это документально-художественный рассказ писателя Александра Кривицкого «Подмосковный караул» с дарственной надписью автора:

«Легендарному Ахмеджану Мухамедьярову — комиссару полка, откуда 28 героев-панфиловцев шагнули в бессмертие, дорогому другу, золотому человеку».

С большой душевной теплотой, с искренней любовью рассказывают они о нашем земляке.

В предисловии к «Подмосковному караулу»[1] Сергей Михалков отмечает:

«Любопытнейшие его (А. Кривицкого) изыскания в сфере воинской психологии соседствуют с портретами людей, написанными живыми красками, с тонкими переходами из света в тень. Таковы образы комиссаров-воспитателей двадцати восьми героев — Ахмеджана Мухамедьярова, Сергея Егорова и политрука Василия Клочкова».

А А. Кривицкий пишет[2]:

«Героизм есть результат целесообразного военного воспитания, говорит нам военная история. И моральный дух, поднявший двадцать восемь гвардейцев на вершину героизма, был не даром судьбы, не минутной вспышкой отваги, а славным итогом терпеливого, упорного воспитания людей».

И дальше:

«Мухамедьяров был... спокойный, волевой человек, он говорил немногословно, будто отмерял все, что нужно сказать в том или ином случае, — ни звука больше. Работал спокойно, но за его внешней флегмой скрывались упорство, настойчивость, желание сделать все точно, в кратчайший срок. Он хорошо знал людей полка, дружил с Гундиловичем, любил молодого, порывистого Клочкова, был человеком, беззаветно преданным долгу, и часто повторял:

— Присягу мы давали? Давали. Она наш воинский долг. Присяга — не Коран, серьезное дело. Ее выполнять надо...»

И вот миновала четверть века.

«Мы стояли с Ахмеджаном Мухамедьяровым в комнате Славы того самого знаменитого полка, где служил он в войну комиссаром. С той поры прошло уже ни много ни мало — четверть века, а в каждой такой четвертушке, как известно и старому и малому, ровно двадцать пять лет. Не всякий поймет, что означает этот срок, а только тот, у кого он лежит на загорбке. Да не один, а как тяжелый довесок к тому грузу, что пронесла на себе молодость. У нас с Мухамедьяровым была эта поклажа за плечами.

...На большом, наверно, переснятом с маленькой карточки фотоснимке верхом на Рыжем упружисто и лихо сидел Мухамедьяров, молодой темноглазый комиссар подмосковной обороны. По посадке его, по схваченному объективом движению видно: горячил коня. Фотография висела высоко. Задрав головы, мы глядели на нее, на это видение, возникшее оттуда, из снегов сорок первого года.

У Мухамедьярова смуглым блеском сверкнули глаза, он весь вытянулся, неотрывно смотря на самого себя, тридцатитрехлетнего, красивого, здорового, ладного, с белозубой улыбкой на темном лице. И эта встреча с самим собой была полна, мне показалось, и печали и торжества, странной смеси острых воспоминаний с мучительным ощущением безжалостного хода времени и гордости прошлым, годами, когда решалась участь всех людей нашей земли и его собственной, слитая с другими в буре, катившей валы по взбаламученному морю миллионы судеб...»

Генерал Панфилов высоко ценил его личный пример в бою, уменье поднять настроение, дух воинов.

Дочь генерала, Валентина, служившая в дивизии медицинской сестрой, вспоминает[3]:

«...16 ноября разгорелись особенно тяжелые бои: не умолкая гвоздила немецкая артиллерия, фашистские стервятники беспрерывно висели в воздухе. Кругом стоял оглушительный грохот разрывов. Казалось, земля рвется на куски, изрыгая фонтаны огня и копоти.

Поступившие к нам раненые сообщали тревожные вести: на всем участке нашей обороны танки, огонь и танки и снова беспрерывный огонь, а в воздухе ни на минуту не умолкает гул самолетов.

В этот день, день генерального наступления на Москву, враг твердо решил стереть в порошок все живое на своем пути.

Наши бойцы отражали яростные атаки танков бутылками с горючей жидкостью, противотанковыми гранатами, а когда не хватало противотанковых, бойцы связывали по нескольку пехотных и рвали ими гусеницы танков. Артиллеристы выкатывали орудия и били прямой наводкой.

Раненые говорили, что нашим очень тяжело. Фашисты рвутся к Москве. Их не останавливают ни громадные потери в технике, ни колоссальные потери в живой силе. Москва любой ценой...

17 ноября на рассвете я, санинструктор Стрельцов и санитар Григорьев получили приказ: пробраться в дивизион минометчиков 1075-го стрелкового полка, уточнить обстановку с выносом раненых, оказать помощь на месте.

До минометчиков было пять километров. Наш путь лежал через наблюдательный пункт дивизии в деревне Гусенево. Пока наши зашли на дивизионный пункт медпомощи, я заскочила к отцу.

Ох, как был рад отец нашей встрече!

Папа за эти дни заметно похудел, веки были воспалены, видно было, что он не одну ночь провел без сна.

— Вам сейчас, конечно, жарко? Работы много?

— Да, папа, работы очень много! Но не это самое главное! Главное то, что даже тяжелораненые отказываются уезжать в госпиталь, просят отправить в часть.

— Значит, ты слышала, Валюша, как сражаются мои орлы-гвардейцы? Да, именно гвардейцы, ты не ослышалась! Так сражаться может только гвардия!

— Ты знаешь, как называют нашу дивизию фашисты? Дикой дивизией. Видимо, потому, что дивизия многонациональная, им же, арийцам, не понять, как может объединиться тридцать четыре национальности в дружный, единый кулак. «Сами, — говорят, — черные, глаза узкие — дикий народ». Но я-то, Валюша, знаю, какие это прекрасные, талантливые люди! Сколько замечательных командиров, таких, как казах Баурджан Момыш-улы, выдвинулось у нас! Баурджан — отчаянный командир, любимец всех бойцов.

— Я, папа, слышала много о нем от раненых, очень они им гордятся.

— А Ахмеджан Мухамедьяров? Башкир по национальности. Какой большой души человек, умница! Или Джетпыспаев Балтабек! Хоть кого личным примером заразит, увлечет, недаром он комсорг полка у Ивана Васильевича, настоящий герой! Где только опасность — там и он.

Русские и казахи, туркмены и киргизы, татары, белорусы, украинцы... словом, тридцать четыре национальности дышат одной могучей ненавистью к врагу. Один за всех и все за одного! Техника бессильна против смельчаков. Это победа, да, победа! Сегодня бои уже ослабли, генеральное наступление на Москву захлебнулось! Не видать фашистам Москвы, как своих собственных ушей!

Именно тут, под Москвой, они найдут себе могилу, и тогда окончательно развеется миф о непобедимости фашистской орды.

Отец весь дышал гневом:

— Там, где проходил гитлеровский сапог, города и села превращались в пепел, в груды развалин. Там, где побывал фашистский завоеватель, остались трупы стариков, женщин и детей. Виселицами и концлагерями покрылась земля, где хозяйничала коричневая чума. Но час возмездия скоро настанет!.. Увлекся твой батька. Ты, Валя, кушай, кушай хорошенько!

Папа заулыбался, видимо, вспомнил что-то приятное...» (с. 71 — 73).

Послевоенная служба привела Ахмеджана Латыповича на Южный Урал, в Челябинск. Это было в 1951 году. Настало время уходить в отставку. Он остался в городе, с которым породнился и который стал ему близким, дорогим. Сняв погоны, Мухамедьяров — боевой комиссар-гвардеец — не покинул строя, нашел любимое дело: военно-патриотическое воспитание подрастающего поколений Большой, важный и ответственный участок государственной и партийной работы целиком захватил его. Нет, кажется, школы и молодежного общежития, учебного заведения и воинского подразделения, где бы ни выступал ветеран-панфиловец.