Под уральскими звездами - Гравишкис Владислав Ромуальдович - Страница 13

Дядя Семен тоже изменился. Он был очень скучный и все сокрушался о том, что они отпустили их в тот вечер домой. «Угнать бы вашего Серко на колхозный конный двор, вот и весь разговор. Поскандалил, поскандалил бы Григорий, а все равно пешком бы не пошли...» Покачивал головой и тяжко вздыхал: «И выпили-то всего ничего, а смотри, сколько глупостей наделали! Эх, Урал наш, батюшка! Суров край, с ним шутить не приходится...»

Не изменился только Вадим Сергеевич. Он оставался все таким же спокойным и внимательным ко всем, как и в тот вечер, когда приходил к маме заказывать какао для лыжников. Мама хотела остаться в больнице насовсем, чтобы самой ухаживать за Сережей. Вадим Сергеевич отговорил ее. Сереже она ничем не поможет, о нем хорошо позаботятся, а ей на работе будет легче справиться с горем, отвлечься от дум. Приезжать она может хоть каждый день, ведь до дома отдыха рукой подать. Сережа думал, что мама не согласится, но она согласилась. Кажется, она одного Вадима Сергеевича и слушалась теперь.

Одного за другим вспоминал Сережа всех, кто приходил к нему. Приходило много: и из Светлого, и из школы, и даже из Собольского ему присылали гостинцы. Так что Коля Булавкин даже позавидовал:

— Богато у тебя дружков, Сережка! Ко мне столько не ходит, куда там...

— А что? Хорошо! — одобрил Карп Иванович. — Не имей сто рублей, имей сто друзей. Всегда на выручку придут.

Долго не спал Сережа, вглядываясь в синий огонек ночной лампочки на столе посреди палаты. Задремал далеко за полночь, а проснулся от ощущения, что на него кто-то упорно и пристально. смотрит. Сережа дернулся и открыл глаза.

В палате было светло. На стуле рядом с кроватью сидел главный врач Вениамин Алексеевич и, пригнувшись, осматривал Сережины ноги. Он шумно посапывал. Белоснежный халат при каждом движении шуршал и потрескивал, так туго накрахмалили материю. У плеча доктора, с блокнотиком и карандашом наготове стояла дежурная сестра. Она-то и смотрела прямо в лицо Сереже.

— Мальчик проснулся, Вениамин Алексеевич, — тихо сказала она.

Врач взглянул на Сережу и усмехнулся:

— С добрым утром, Сережка! А мы, знаешь, немножко расхозяйничались тут без твоего разрешения. Не возражаешь?

Он надвинул на ноги простыню и открыл Сережины руки.

— Не возражаю, — сказал Сережа. Может быть, ему сегодня разрешат уйти домой? Он стал пытливо разглядывать врача, но по лицу Вениамина Алексеевича ничего нельзя было понять. Сережка, набравшись смелости, спросил: — Когда вы меня домой отпустите?

— Домой? Всему свое время, малыш... — Вениамин Алексеевич поглаживал Сережину голову, а сам все смотрел и смотрел в ту сторону, где были ноги мальчика, точно простыня ему нисколько не мешала, он мог видеть через материю. Потом встал, повернулся к докторше, которая чаще других бывала в палате и называлась лечащей: — Теперь, пожалуй, можно сказать, что опасность миновала, как по-вашему, Анна Ивановна?

Анна Ивановна слегка пожала плечами и улыбнулась:

— Не сомневалась, Вениамин Алексеевич. Пенициллин был и остается чудесным средством...

— Дешево ты отделался, вот что я тебе скажу, Сережка. Могло быть совсем худо. А теперь ты скоро будешь вовсю дурить вместе со своими приятелями. Потерпи еще немножко, и все! Потерпишь?

— Потерплю, если немножко, — кивнул Сережа и стал размышлять о том, что могло бы значить «совсем худо». Неужели операцию, о которой так много говорят в больнице?

Все направились к выходу. Шествие возглавлял грузно топотавший ногами Вениамин Алексеевич. Сбоку семенила Анна Ивановна, а сзади размашисто вышагивала дежурная сестра.

Когда медики появились в коридоре, навстречу врачу поднялся с места Григорий Силачев. Его исхудалое лицо густо обросло серой щетиной, воспаленные, глубоко запавшие глаза лихорадочно поблескивали. Накинутый халат висел на одном плече. Вениамин Алексеевич подошел к Григорию, накинул халат на второе плечо и, оглядывая Силачева с ног до головы, проговорил:

— Все такой же неприбранный. Что же ты, сержант, так опустился? Чего сам себя мучаешь? Ступай отдыхать!

Не первый раз Вениамин Алексеевич пытался отправить отдыхать почти обезумевшего от горя Силачева, но тот упорно отказывался покинуть больницу, хотя еле держался на ногах от усталости.

— Сами знаете, никуда я не пойду! — нахмурясь, сиплым голосом отказался он и теперь. — Вы мне про него скажите. Как он там?

— Сегодня могу тебе совершенно точно сказать: опасность миновала. Попахивало гангреной, но все обошлось, все в порядке. Племяш твой будет жить и здравствовать. Тебе это понятно?

Силачев еще больше нахмурился и исподлобья, недоверчиво посмотрел на врача:

— Точно говорите?

— Слово майора медицинской службы. Достаточно тебе, сержант? Пойдешь отдыхать? Или еще поупрямишься?

— Ладно, пойду, — пробормотал он и, не попрощавшись, поплелся к выходу.

Больница стояла на окраине районного центра, на пригорке, и с крыльца был хорошо виден весь поселок с накрытыми снеговыми шапками невысокими домиками, белая простыня озера с линиями пересекающихся дорог и темно-синяя полоса леса на вздымавшейся за озером горной гряде. И поселок, и озеро, и лесистые горы освещало холодное желтое солнце.. Все выглядело незыблемо твердо, мирно и ласково. Казалось почти невероятным, злым сном все то, что произошло четыре дня назад. Как мог он среди такой доброй, ласковой природы оказаться под угрозой гибели сам и подвергнуть смертельной опасности племянника?

Силачев прислонился к колонне и вытер проступившие в глазах слезинки серым клетчатым платком. «Знаем, знаем, какая ты добрая, мать наша природа. Пальца в рот не клади! Покорять да покорять тебя надо!» — думал он, вглядываясь в окрестности так пристально, как будто видел все это в первый раз.

Потом он спустился с крыльца и нетвердой походкой по пробитой в сугробах глубокой тропинке направился к центру поселка, припомнив, что где-то там видел вывеску парикмахерской.

Он чувствовал, что после всего пережитого возвращается к жизни.

НАСЛЕДНИК

1

— Кому-кому, а уж сынку Владимира Романовича я предложил бы самое лучшее, что только у нас есть, — сказал директор приискового управления Сергей Михайлович Махин. — Да еще демобилизованному офицеру. Только вот беда: ни одной вакансии, кроме этой, на прииске «Солнце Урала». А ты все равно берись, Юрий Владимирович, чего там. Временно, понимаешь? Как только откроется что-нибудь посолиднее — немедленно переведем...

Он уговаривал и как бы даже утешал Юрия. А Юрия утешать было нечего: ему хотелось работать именно на этой драге. Даже сердце дрогнуло, когда услышал, что есть свободная должность на этом прииске.

— Да я согласен, Сергей Михалыч. Наоборот, меня это очень даже устраивает.

— Тогда совсем хорошо! Отлично!

Махин, казалось, не помнил, какие события связывают Юрия с прииском «Солнце Урала», с драгой-самоделкой. А Юрию сразу припомнилось то, что произошло там двадцать лет назад... Он не видел директора все эти двадцать лет. Как все худощавые люди, Махин изменился мало. Постарел, конечно, это так. Морщины избороздили лицо, седина тронула волосы, медленней и степенней стали движения. Но в остальном он остался все таким же простым и рассудительным человеком, как и раньше, каким запомнился.

— Однако ж, и вымахал ты, Юрий! — Махин вышел из-за стола. — Когда мы с тобой виделись в последний раз?

— В тридцать девятом. Перед самой войной.

— Да, да, вспомнил! На прииске «Солнце Урала»... Только что пустили драгу... Был ты мальчишкой, а теперь... Время-то как бежит! В каком чине демобилизовался?