Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Хрустальный грот (сборник) - Стюарт Мэри - Страница 191


191
Изменить размер шрифта:

Стражи, стоявшие, скрестив пики, на пороге королевских покоев, пропустили меня без единого слова. В первой комнате ждали пажи и слуги. В следующей сидели женщины, помогавшие ухаживать за королем. Ульфин, как всегда, находился у самой двери в королевскую опочивальню. Он поднялся мне навстречу, и некоторое время мы толковали с ним о состоянии короля, об Артуре, о вчерашних событиях и о том, что должно было произойти нынче вечером, потом — мы беседовали в стороне и негромко, чтобы не слышали женщины, — я спросил его:

— Ты знаешь, что Моргауза покинула двор?

— Да, слышал, никто не знает почему.

— Ее сестра Моргиана находится в Йорке в ожидании свадьбы, — сказал я, — и очень нуждается в ее обществе.

— О да, это мы слышали.

По каменному выражению его лица можно было заключить, что такому объяснению никто не придавал веры.

— Приходила она к королю?

— Трижды. — Ульфин улыбнулся. Было ясно, что Моргауза не принадлежит к его любимицам, — И все три раза не была допущена, так как король был занят с принцем.

Двадцать лет была любимой дочерью и за двадцать часов забыта ради законного сына! «Ты и сам рос побочным отпрыском», — упрекнула она меня. Когда-то я, помнится, задумывался о том, какая судьба ей уготована. Здесь, при Утере, она имела положение, пользовалась каким-то влиянием и вполне могла питать к отцу своего рода привязанность. Она даже отказалась от брака, чтобы остаться при нем, как упомянул он вчера в разговоре со мной. Быть может, я слишком строго ее судил, потрясенный открывшимся мне будущим и охваченный своей безоглядной любовью к ее брату.

Я поколебался, но потом все-таки спросил:

— Она очень была огорчена?

— Огорчена? — пожал плечами Ульфин, — Вернее будет сказать, разъярена. Этой даме становиться поперек дороги опасно.

Всегда она такая была, бешеная, с самого детства. Вот и нынче одна из ее камеристок плакала — небось получила хлыстом от госпожи, — Он указал кивком на юного белокурого пажа, скучавшего под окном, — Вон мальчишка, вышел к ней сказать, что ее не примут, так она ему ногтями всю шеку разодрала.

— Смотрите, как бы не было заражения, — заметил я.

При этих моих словах Ульфин взглянул на меня, удивленно вздернув бровь. Я кивнул:

— Да, да, это я ее выпроводил. Она уехала не по своей воле. Когда-нибудь ты узнаешь, в чем тут дело. А пока, надеюсь, ты заглядываешь время от времени к королю? Беседа не слишком его утомила?

— Наоборот, ему сейчас лучше, чем было все последнее время. Прямо не мальчик — родник целебной воды. Король глаз с него не сводит, и сила его час от часу прибывает. Они и полуд-ничать будут вместе.

— Ага, так значит, его пишу сначала отведают? Я как раз об этом и пришел спросить.

— Разумеется. Можешь ничего не опасаться, господин мой. Принц у нас в безопасности.

— Но король должен отдохнуть перед началом пира.

Ульфин кивнул:

— Я уговорил его поспать после трапезы, до вечера.

— Тогда, может быть — что много труднее, — ты и принца склонишь к тому же? Или если не поспать, то хотя бы вернуться прямо к себе и никуда не выходить, пока не начнется пиршество?

Ульфин поглядел на меня с сомнением.

— Но согласится ли он?

— Да, если ты объяснишь, что этот приказ — или, лучше сказать, просьба к нему — от меня.

— Хорошо, господин.

— Я буду в лазарете. Пошлешь за мной, если я понадоблюсь королю. И во всяком случае, пошли мне сказать, как только принц отсюда выйдет.

Было уже далеко за полдень, когда белокурый паж принес мне известие, что король почивает, а принц отправился к себе. Когда Ульфин передал принцу, что от него требуется, тот разозлился, нахмурился и резко сказал (эту часть поручения паж передал, стыдливо потупясь, дословно), что провалиться ему, если он будет до ночи кваситься в четырех стенах, однако, узнав, что просьба исходит от принца Мерлина, остановился на пороге, пожал плечами и пошел к себе, не добавив более ни слова.

— В таком случае пора и мне, — сказал я, — но сначала, мальчик, дай мне осмотреть твою расцарапанную щеку.

Я смазал ему царапину, и он стремглав убежал обратно к Ульфину, а я забитыми пуще прежнего коридорами пробрался в свои комнаты.

Артур стоял у окна. Услышав меня, обернулся.

— Бедуир здесь, ты знал? Я его видел, но не смог к нему протолкаться. Я послал к нему сказать, что ближе к вечеру мы с ним поедем покататься. А теперь оказывается, что мне нельзя.

— Мне очень жаль. Но у тебя еще будет много случаев поболтать с Бедуиром, более благоприятных, чем сегодня.

— Да, уж хуже, чем сегодня, быть не может, клянусь небом и землею! Я здесь просто задыхаюсь! Чего им всем от меня нужно, этой своре там, за дверью?

— Чего большинству людей нужно от своего принца и будущего короля? Тебе придется привыкнуть к этому.

— Похоже, что так. Вон даже за окном стражник.

— Знаю. Это я его там поставил. — И в ответ на его взгляд: — У тебя есть враги, Артур. Разве я не доказал тебе?

— Неужели мне всегда так жить, в окружении? Прямо как пленник.

— Станешь признанным королем, будешь сам распоряжаться, как тебе лучше. А до той поры ты должен находиться под охраной. Помни, что здесь мы в военном лагере; по возвращении в столицу или в один из неприступных королевских замков ты сможешь окружить себя приближенными по собственному выбору. И будешь проводить сколько твоей душе угодно времени в обществе Бедуира, или Кея, или кого ни пожелаешь. Обретешь свободу — до некоторой степени, а большее уже невозможно. Ни тебе, ни мне нет дороги обратно в Дикий лес, Эмрис. Та жизнь не вернется.

— Там было лучше, — сказал он, ласково посмотрел на меня и улыбнулся, — Мерлин.

— Что?

Он хотел было сказать что-то, но передумал, только тряхнул головой и другим тоном, отрывисто спросил:

— А сегодня на пиру? Ты будешь вблизи меня?

— В этом можешь не сомневаться.

— Король рассказал, как он будет представлять меня знати. Тебе известно, что произойдет потом? Эти враги, о которых ты говорил…

— …постараются помешать тому, чтобы собрание лордов признало тебя наследником Утера.

Он подумал минуту. Спросил:

— Туда разрешается приходить вооруженным?

— Нет. Они попробуют прибегнуть к другому средству.

— Ты знаешь какому?

Я сказал:

— Отрицать отцовство короля в присутствии самого короля они не могут, точно так же как не могут заявить в присутствии меня и Эктора, что принца подменили. Значит, им остается посеять к тебе недоверие, сомневающихся укрепить в их сомнениях и склонить на свою сторону армию. Твоим недругам не повезло, что пиршество затеяно прямо на месте сражения, где на одного лорда приходится три солдата, — а после вчерашнего армию не так-то легко будет убедить, что ты не годишься в короли. Нет, я полагаю, они разыграют какой-нибудь спектакль, постараются вызвать растерянность, подорвать доверие к тебе и даже к Утеру.

— А к тебе, Мерлин?

Я улыбнулся.

— Это одно и то же. Прости, но дальше я ничего не вижу. Я вижу смерть и тьму, но не для тебя.

— Для короля? — отрывисто спросил он.

Я не ответил. Он минуту молчал, глядя мне в лицо, потом кивнул, будто получил ответ, и спросил:

— Кто же они, мои враги?

— Их возглавляет король Лотиана.

— A-а, — задумчиво протянул он, и я понял, что его острый ум не бездействовал в течение прошедшего безумного дня. Он видел и слышал, сопоставлял и соображал. — И еще Уриен, его приспешник, и Тудваль, и Динпелидра, и… чей это зеленый значок с росомахой?

— Агвизеля. Король что-нибудь говорил тебе о них?

Он покачал головой.

— Мы беседовали все больше о прошлом. Он, конечно, за эти годы получал обо мне известия от тебя и от Эктора, а я…—

Он засмеялся, — Едва ли еще какой-нибудь сын знает так много о своем отце и об отце своего отца, как я. Ты мне столько рассказывал… Но одно дело — рассказы, а другое… Пришлось еще многое узнавать.

И он подробно рассказал мне о часах, проведенных с королем, без всякого сожаления по невозместимому прошлому, а с той спокойной рассудительностью, которая, как я убедился, была неотъемлемой чертой его натуры. Это, думал я, у него не от Утера: такое свойство я замечал за Амброзием и за самим собой — люди называют его холодностью. Артур оказался способен подняться над переживаниями своего отрочества, все продумать и взвесить с той четкостью мысли, какой отмечены истинные короли, исключить все чувства и добраться до существа. Даже заговорив о матери, он сумел взглянуть на события с ее точки зрения и выказал ту же бестрепетную проницательность, что и королева Игрейна.