Черный вечер (сборник) - Моррелл Дэвид - Страница 15

В комментариях к «Повороту винта» Джеймс назвал такой прием «ловушкой для неосторожных», потому что благодаря повествованию от первого лица невозможно понять, что происходит на самом деле, а что обезумевшей рассказчице только кажется. «Пожалейте читателей, зачем им волноваться о вашем душевном здравии?» И как после такого напутствия из уст уважаемого классика писать от первого лица? Неужели даже кошмары не помогут?

«Моя последняя герцогиня» развеяла все сомнения. Поэма написана в созданном самим Браунингом стиле драматического монолога. «Смотрите, на стене портрет», — начинает Браунинг (вернее, рассказчик). К кому он обращается? Как воспринимает такой стиль читатель?

Примерно в то же время я увлекся творчеством Джеймса Кейна. «Где-то в полдень меня выбросили из грузовика с сеном» — так начинается «Почтальон всегда звонит дважды». По-моему, весьма оригинально, и в данном случае Кейн не обращается непосредственно к читателям. Его ожидающий смертной казни герой пишет своего рода исповедь.

Может, притвориться, что никогда не читал Джеймса, и сосредоточиться на Браунинге с Кейном? Решение принято: буду писать от первого лица. Так естественнее, эмоциональнее, ярче. Можно обратиться к читателю напрямую, как к близкому другу, избегая персонажей-посредников. «Всегда я слышу за спиной» с первого слова до последнего написан под влиянием Браунинга. Однако в тот момент, когда главный герой, он же — жертва, объявляет, что его рассказ — послание тем, кто найдет его бездыханное тело, звучит голос Джеймса Кейна, благослови его бог! Браунинг и Кейн, если бы не вы, не выбраться бы мне из творческого кризиса!

Теперь о тематике. По причинам слишком сложным, чтобы объяснять в короткой статье, больше всего меня волнует спокойствие и стабильность членов моей семьи. Потерять одного из них — что может быть ужаснее? Похоже, все человеческие страхи материальны: 27 июня 1987 года от лейкемии умер мой пятнадцатилетний сын Мэтью. Агония несчастного мальчика, которому не суждено было стать мужчиной, описана в книге «Стрекозы». Но «Капель» и другие рассказы, написанные до смерти Мэтью, уже пронизаны безотчетным страхом и отчаянием: я будто заранее знал, что случится непоправимое. Главный герой «Всегда я слышу за спиной», от имени которого ведется повествование, теряет все, что ему дорого, не по собственной вине, а потому что так случилось. Потому что человеку не всегда под силу контролировать ход событий, а жизнь, видит бог, трудна и несправедлива.

Я ведь на самом деле был преподавателем литературы, и одна из студенток действительно обвинила меня в сексуальном домогательстве. Она писала письма, звонила, угрожала не только мне, но и членам моей семьи. Так что «Всегда я слышу за спиной» основан на реальных событиях, за исключением того, что эта девушка жива и где-то до сих пор плетет свои грязные сети.

Рожденный в Канаде, образование я получил в Пенсильвании и университете Айовы, отчего с юношеской поры крепко полюбил бескрайнее небо и невозмутимую красоту моей новой родины. Полюбил настолько, что решил сделать ее местом действия своих рассказов. Леденящий ужас гнездится не только на мрачном побережье Новой Англии или в жутких гетто бездушных мегаполисов, страх махровым цветом расцветает и в тихой провинциальной глуши под ослепительно яркими лучами солнца. На безмятежных просторах Среднего Запада, вдали от суеты, шума и забот разворачивается действие рассказов «Гроза» и «За этот и все мои грехи».

Итак, в качестве визитной карточки выбираю «Всегда я слышу за спиной». Главный герой, он же — рассказчик, он же — мое «альтер эго», жертвует жизнью, сердцем и душой ради семьи. Прекрасно его понимаю. Будь такой шанс у меня, не раздумывая, отдал бы и сердце, и душу, и жизнь, только бы вернуть сына".

Всегда я слышу за спиной

«But at My Back I Always Hear» 1983

Вчера в три часа ночи она опять позвонила. Я до смерти перепуган: куда бежать, где спрятаться? В отеле пришлось зарегистрироваться под выдуманным именем. Вообще-то я из Айова-Сити, но сейчас нахожусь в Джонстауне, штат Пенсильвания. Я преподаю, вернее еще три дня назад преподавал, в университете американскую литературу. Ни за что не вернусь в Айову, хотя прекрасно понимаю: бесконечно прятаться невозможно. С каждой ночью она все ближе.

Она с самого начала меня пугала.

В университет я всегда приходил пораньше, чтобы спокойно подготовиться к лекциям. Кабинет мой на третьем этаже, отделенный от остальных пожарной лестницей. Коллеги иногда шутили, что меня в глухомань заслали, а я и не думал обижаться. Чем тише и спокойнее, тем лучше думается. Не обращая внимания на шум и шорохи с пожарной лестницы, я представлял, что нахожусь один в университетском здании.

В восемь утра я действительно был один, хотя в тот день все сложилось иначе. С тяжелым портфелем в руках я шел по лестнице, и звук шагов эхом отражался от каменных стен и ступеней из искусственного мрамора. Первый этаж. Второй. Когда до третьего остался один пролет, я увидел ее в кресле у дверей кабинета. Солнечное утро померкло: от девушки будто могильным холодом веяло.

Восемь утра — если разобраться, не так уж и рано. Многие к этому времени успевают встать, позавтракать и собрать детей в школу. Но студенты совсем другое дело, для них в восемь часов еще самый сон. Утренние лекции они ненавидят, однако часто прогуливать опасно, поэтому неумытые, непричесанные и хмурые молодые люди вползают в аудиторию буквально за секунду до звонка.

Вот я и удивился: что заставило девушку прийти за полтора часа до начала занятий? Тусклые каштановые волосы, бесформенный свитер, потертые джинсы — так одеваются многие студентки, зато глаза странные: темные, дикие, безумные.

Я с трудом заставил себя преодолеть последний пролет.

— Вам нужна консультация?

Вместо ответа невыразительный кивок.

— Не устраивает какая-то отметка?

На этот раз девица отрицательно покачала головой.

В смущении я дольше обычного возился с ключами, пока открывал дверь. Кабинет небольшой: стол, два стула и книжная полка у окна. Устроившись за столом, я наблюдал за девушкой: вошла вслед за мной, огляделась по сторонам и плотно притворила дверь.

Вот это мне совсем не понравилось. Когда студентки делают что-то подобное, все время кажется, что по коридору идет кто-нибудь из коллег. Что он или она подумает, услышав за закрытой дверью девичий голосок? Нужно было попросить ее открыть дверь, но, заглянув в измученные глаза, я решил не настаивать. Может, ей так комфортнее?

— Садитесь, — приветливо предложил я. — Чем могу быть полезен, мисс... Простите, не помню вашего имени.

— Саманта Перри. Но Саманта мне не нравится, — заявила студентка, ерзая на стуле, — и я сократила его...

— Неужели? — некстати перебил я.

— Да, до Сэм. Я хожу на ваши лекции по вторникам и четвергам. Вы... — закусила губу девушка, — говорили со мной.

— Имеете в виду, вас взволновала тема, которую мы обсуждали? — недоуменно нахмурился я.

— Нет, мистер Инграм, вы говорили со мной. Целую лекцию не сводили глаз. Остальные студенты будто бы исчезли, остались только мы вдвоем. Лекция была о Хемингуэе. Рассказывая, как Фредерик Генри желал близости с Кэтрин, вы имели в виду, что хотите меня.

От удивления я не сразу нашелся с ответом. Пришлось закурить, чтобы хоть как-то замаскировать смущение.

— Вы ошибаетесь.

— Я вас слышала! Уверена, остальные студенты тоже почувствовали...

— Я просто читал лекцию. Я вообще часто смотрю в глаза студентам, чтобы удостовериться, что они слушают. Так что вы ошиблись...

— Значит, вы не хотите со мной спать? — с болью в голосе спросила девушка.

— Нет, за секс я оценки не ставлю.

— Да не волнуют меня ваши оценки!

— Я счастливо женат, имею двоих детей. Допустим, я действительно хотел бы вас совратить... Разве не глупо делать это перед всей аудиторией?