Литературные сказки народов СССР - Гоголь Николай Васильевич - Страница 149

Прангулашвили размножались.

Один из них обеднел до того, что иной раз и пообедать было нечем. И пришлось бедняге много работать, да мало есть, — недаром говорят: «По одежке протягивай ножки».

Как-то приказал он жене приготовить обед на двенадцать человек.

— Хочу за один день промотыжить арендованную землю, потом уйду в лес, авось удастся немного заработать.

Жена приготовила обед и понесла в поле.

— Где же твои помощники?

— Мы только что кончили, разбрелись кто куда. Приготовь-ка ужин получше.

— Благослови их бог… На славу поработали, — сказала жена и ушла.

Вечером муж воротился домой один-одинешенек.

Жена спросила:

— Где же остальные?

— Скоро подойдут. Выкладывай на стол что настряпала!

Хозяйка вынесла на балкон все, что у нее было. Прангулашвили уселся за стол.

— Слава господу богу, да благословит он Глахуа Прангулашвили и жену его Сидонию, — произнес он и опорожнил кувшин вина, разбавленного водой.

— Что ты, что ты! Неужели не подождешь своих помощников?

— Какие помощники! Я сам себе и хозяин и помощник. Угости чем можешь!

— Ох, ослепнуть мне! — воскликнула Сидония и горестно хлопнула себя по щеке. — Наказание господне, зарезала последних двух гусей, ничего в доме не осталось… мерку муки у соседей заняла…

— Начнешь теперь куски считать! Поработал я за двенадцать человек, а то и больше, не все ли тебе равно, кто съест твоих гусей — двенадцать чужих или собственный твой муж?

— Ох, ох, что за человек, ослепнуть мне, на тебя глядючи!

Богатый помещичий дом. На кухне суетятся слуги, бранятся повара, покрикивает моурав{254}.

— Нарежь баранину! Живее, ишак!

— Жуешь да жуешь, неси гоми{255} к столу!

— Где серебряные ложки?

— Переворачивай, чего зеваешь!

— Блюдо, блюдо мне!

— Барин вина требует!

— Передайте пустой кувшин!

— Просят оджалеши{256}. Черт бы его взял, поналивали во все кувшины этого белого!

— Слей в котел, парень, сами разопьем!

— Некуда! Здесь корка от гоми, там харчо; и достанется же мне от барина за то, что замешкался! Вылью проклятое — и все!

— Дай, братец, кувшин, я его мигом опорожню…

— Будь другом… Смотри-ка, смотри, что он делает? Пьет и пьет… Нет, брат, не осилишь… До дна! Вот так молодец!

Слуга схватил огромный пустой кувшин и кинулся с ним в погреб.

— Как звать тебя, братец? — спросил дворецкий незнакомца.

— Глахуа Прангулашвили… У меня письмо к барину, сделай милость, передай.

— Ладно, а пьешь ты, брат, здорово, клянусь жизнью барина! Садись, успеешь пообедать, пока напишут ответ на письмо.

— Спасибо, путь мне предстоит дальний, не задерживайте…

— Сейчас передам.

— Вам письмо, батоно.

— Давай! Что случилось с моим свояком? Просит охапку сена?! Эй, моурав!

— Прикажите, батоно!

— Угости как следует того человека и дай ему сена, сколько подымет… Да из лучшего стога…

— Слушаюсь, батоно.

— Батоно, помилуйте, он весь стог забрал, не то что охапку.

— Полно врать!

— Клянусь твоей милостью. Это сено я берег для коня госпожи. Он опутал стог веревкой и тянет. Мы не позволили. Как быть, прикажите?

— Что за черт! Кто он такой?

— Прокляни его господь, кто бы он ни был! Выдул, не переводя дыхания, целый кувшин, сожрал поросенка, котел гоми и двенадцать мчади{257}, потом со всеми вместе уплел говядину, каравай хлеба и, вставая от стола, выпил еще кувшин вина — во здравие, говорит, барина!

— Отдай, брат, отдай, а я погляжу, как он стог на спину взвалит. Неужели унесет?

— Унесет, батоно, хоть бы кто врагов твоих так унес…

Хозяин, гости, прислуга — все от мала до велика высыпали полюбоваться удивительным зрелищем.

Прангулашвили крепко встряхнул стог, затем повернулся к нему спиной, захватил на груди концы веревки, которой стог был перевязан, пригнулся, и… стог двинулся в путь.

Человека не было видно.

Хозяин не удержался и крикнул вдогонку:

— Скажи барину, чтоб не держал тебя в доме, разоришь, брат, семью.

— Скажу, батоно, — отозвался стог.

Таковы были Прангулашвили, которых многие называли Вешапидзе.{258}

Сулейман Сани Ахундов{259}

Ахмед и Мелеке

Была глубокая зима. Спасаясь от стужи, все попрятались по домам. В жарко натопленной комнате собралась за столом на ужин семья Гаджи-Самеда: старушка-мать, жена, двенадцатилетний сын Мамед и семилетняя дочка Фатьма. Ждали отца.

Гаджи-Самеду было пятьдесят лет. Это был добродушный, чистосердечный и щедрый человек. Не в пример другим правоверным мусульманам он сам следил за учебой и воспитанием своих детей. Сынишку своего, Мамеда, он отдал в городскую начальную школу, а в этом году стала учиться в женской школе и маленькая Фатьма.

Закончив свои дела, Гаджи-Самед вошел в столовую, занял свое место за столом, и все принялись ужинать.

У Гаджи-Самеда вошло в привычку — после еды пить чай. В это время он обычно читал вслух книгу или газету, рассказывал детям интересные случаи из своей жизни или страшные истории. Как только отец брался за очки, все затихали и с нетерпением ждали, когда он начнет читать.

Но в этот вечер Гаджи-Самед молча углубился в газету. Сгорая от желания услышать какой-нибудь новый рассказ, Фатьма попросила бабушку:

— Расскажи мне страшную сказку.

Услышав слова сестры, Мамед рассмеялся:

— Если ты так любишь страшные сказки, почему же в прошлый раз, когда бабушка рассказывала о Мелик-Мамеде, ты, как только услыхала, что появился див, побежала прятаться к маме?

— Ничего подобного, и вовсе я не испугалась!

Тут Гаджи-Самед отложил в сторону газету и сказал:

— Хорошо, доченька, сегодня я вместо бабушки расскажу тебе страшную сказку, но с условием, чтобы ты не боялась.

— Нет, папочка, не буду, расскажи!

Гаджи-Самед отпил глоток чаю и начал:

— Так вот, в некотором царстве, в некотором государстве, средь дремучего леса, на берегу тихой реки раскинулось село Татарджык. Жители его занимались земледелием и извозом. И жил в этом селе, доченька, человек по имени Нуреддин. Были у него десятилетний мальчик Ахмед, дочь Мелеке шести лет и жена Хадиджа.

Нуреддин был бедным земледельцем, и единственным достоянием его была лошадь. Случилось как-то, что весна и лето выдались в том краю без дождей. Хлеб от засухи сгорел на корню и пропал. Немного спустя начался голод. Осенью Нуреддин запряг свою лошадь в арбу и направился в город грузы возить. Все, что он там зарабатывал, каждые четыре-пять дней отсылал домой. На это семья и кормилась.

Ахмед учился в сельской школе и умел хорошо читать. Он всегда читал письма, приходившие от отца. Как-то Ахмед написал отцу и попросил купить ему башлык, а сестренке Мелеке — перчатки. «Только ты побыстрее пришли нам эти вещи», — просили дети. Но прошло пять дней, неделя, десять дней, а от Нуреддина не было никаких вестей. Хадиджа очень волновалась. Деньги у нее кончились, хлеб в доме был на исходе.

И вот, дорогие мои ребята, однажды, в такую же, как сегодня, снежную морозную ночь кто-то постучался в дверь.

— Отец приехал! — разом воскликнули дети и побежали открывать.

Но в комнату вошел в овчинном тулупе и башлыке, в рукавицах их сосед Шахабеддин. Вместе с Нуреддином он уезжал в город на заработки. Когда Хадиджа увидела его, сердце ее сжалось от страха.