Человек без лица - Моррелл Дэвид - Страница 41

— Хорошо поспали? — спросила Синди.

— Отлично, — отозвался Бьюкенен. Он сел за стол только после того, как села Синди, подождал, пока она окунет ложку в суп, и приступил к еде. — Вкуснятина.

— Попробуйте сырой цветной капусты, — сказала Синди. — Говорят, она способствует очистке всего организма.

— Да, уж мой-то организм неплохо было бы почистить, — пошутил Бьюкенен, внутренне недоумевая, почему Дойл не говорит ни слова и не притрагивается к еде. Его явно что-то тревожит. Бьюкенен решил помочь ему. — Наверно, я и дальше бы спал, если бы не услышал, как звонит телефон.

— О, я боялась, что именно это и произойдет, — смущенно заметила Синди.

— Да, — заговорил наконец Дойл. — Ты ведь знаешь, что телефон в конторе устроен так, что если кто-то звонит, а нас нет, то вызов переключается сюда?

Бьюкенен кивнул, словно эта информация была для него чем-то само собой разумеющимся, поддерживая в присутствии Синди легенду о том, будто последние три месяца он работает у ее мужа.

— Ну так вот, кто-то звонил в офис и хотел говорить с тобой, — продолжал Дойл. — Мужчина. Я ответил ему, что тебя какое-то время не будет. Он сказал, что перезвонит.

Бьюкенен постарался скрыть тревогу.

— Вероятно, кто-то из тех, кого я обслуживал. Может, хотел что-нибудь спросить о приборе, который ему установили. Он не назвался?

Дойл мрачно покачал головой.

— Значит, дело не слишком важное. — Бьюкенен постарался, чтобы это прозвучало непринужденно.

— Я тоже так подумал. Кстати, после ленча мне нужно будет съездить в контору. Надо кое-что проверить. Если ты чувствуешь себя нормально, может, составишь мне компанию?

— Джек, он же должен отдыхать, а не работать, — вмешалась Синди.

Бьюкенен прожевал и проглотил кусок.

— Не надо беспокоиться. Правда. Я поспал и чувствую себя намного лучше. Я съезжу с тобой.

— Прекрасно. — Дойл начал наконец есть, потом остановился и, нахмурившись, посмотрел на Синди. — С тобой все будет нормально, пока мы обернемся?

— А что может со мной случиться? — Синди через силу улыбнулась.

— Отличный суп, — похвалил Дойл.

— Я рада, что тебе нравится. — Улыбка Синди стала еще более вымученной.

5

— Что-то не так, — констатировал Бьюкенен.

Дойл не ответил, делая вид, что внимательно следит за движением.

Бьюкенен решил форсировать события.

— Ваша жена так благожелательна, что создается впечатление, будто она над этим работает. И очень старательно. Она не задает вопросов, но улавливает скрытый смысл слов и событий — как в случае с этим телефонным звонком, например. Если ее улыбка станет хоть чуточку старательней, то у нее лицо треснет. Она ни на минуту не поверила, что мы с вами друзья. Да, она старается делать вид, что все в порядке, но истина состоит в том, что ей от меня не по себе, и во время ленча она уже просто не могла этого скрывать. Если ее нервозность усилится, то мне, наверно, придется уйти.

Дойл продолжал смотреть вперед. Машина то в дело проскакивала по мостам, переброшенным через каналы, вдоль которых, возле пальм и дорогих домов, стояли на приколе прогулочные катера. Солнце светило нещадно. Дойл надел темные очки, но его явно беспокоил не столько солнечный свет, сколько предмет разговора.

Тогда Бьюкенен оставил Дойла в покое, перестал на него давить, предоставил ему реагировать на ситуацию естественным для него путем. Но и после этого Дойл так долго молчал, что Бьюкенен начал думать, собирается ли тот вообще отвечать, если не подтолкнуть его снова.

Но этого делать не пришлось.

— Проблема не в вас, — произнес Дойл сухо. — Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Синди рада принимать вас в нашем доме как гостя. Это действительно так. Она хочет, чтобы вы пожили у нас, сколько потребуется. Когда дело касается оказываемых мной услуг, ее нервы бывают невероятно крепкими. Помню, как однажды… Я служил тогда в Коронадо, в Калифорнии… Мы с Синди жили вне базы. Утром я с ней попрощался, уехал на службу, и вдруг моей группе объявили состояние боевой готовности. Никаких контактов с внешним миром. Естественно, я не мог сообщить ей, что вылетаю на задание. Могу представить себе, что она чувствовала, когда я не вернулся домой в тот вечер. Растерянность. Тревога. Никакой моральной подготовки к тому, что утром мы, возможно, виделись с ней в последний раз. — Голос Дойла стал жестче. Он мельком взглянул на Бьюкенена. — Меня не было шесть месяцев. — Бьюкенен заметил, что Дойл не сказал, куда его посылали, а сам Бьюкенен никогда бы этого не спросил. И Дойл продолжал:

— Как потом оказалось, какой-то репортер пронюхал, что я из тех самых «тюленей» и что Синди — моя жена. Он явился к нам на квартиру и стал добиваться, чтобы Синди сказала ему, куда меня послали. Ну, в тот момент Синди еще даже не знала, что я уехал, а тем более куда — конечно, что касается «куда», то она бы этого в любом случае не узнала. Но женщина послабее Синди была бы просто застигнута врасплох появлением репортера, который обрушивает на нее лавину вопросов и объявляет ей, что меня послали на задание. Естественным для нее в этой ситуации было бы страшно удивиться, признать, что я действительно «тюлень», и спросить у него, очень ли опасна моя миссия. Но с Синди такое не проходит. Она сделала большие глаза, заявив, что понятия не имеет, о чем тот толкует. Приходили и другие репортеры, и все упирались в ту же самую стенку. Их ждал всегда один и тот же ответ: «Я не понимаю, о чем вы говорите». Поразительно. Она ни разу не позвонила на базу, чтобы узнать, где я и что со мной. Она вела себя так, будто все идет нормально, с понедельника по пятницу ходила в свой офис — она работала секретарем по приему посетителей в одной страховой компании, — а когда я наконец вернулся, она крепко поцеловала меня и сказала, что соскучилась. Не спросила: «Где ты был?», а просто сказала, что соскучилась по мне. Я уходил на множество заданий и никогда ни на секунду не сомневался, что она оставалась верна мне.

Бьюкенен кивнул, хотя и не получил ответа на свой незаданный вопрос: если Синди нервничала не из-за его присутствия, то в чем причина напряженности, которую он ощущал?

— У Синди рак, — сказал Дойл.

Пораженный, Бьюкенен молча смотрел на него.

— Белокровие. — Голос Дойла звучал напряженно. — Вот почему она повязывает голову платком. Чтобы спрятать голый череп. От химиотерапии у нее выпали все волосы.

Бьюкенен ощутил стеснение в груди. Теперь он понимал, почему у Синди на щеках такой румянец, а кожа кажется прозрачной. Это химические препараты, которые она принимает, в сочетании с изнуряющим влиянием болезни создают эффект бестелесности, эфирности.

— Вчера она как раз вышла из больницы после своего очередного трехдневного курса лечения, — сказал Дойл. — Вся эта возня с едой сегодня во время ленча… Она же почти ничего не может есть. А этот пирог, который она затеяла… Химиотерапия как-то влияет на ее вкусовые ощущения. Она не выносит сладкого. Когда вы спали, ее вырвало.

— Господи, — прошептал Бьюкенен.

— Она во что бы то ни стало хочет, чтобы вы чувствовали себя как дома.

— У вас и без меня своих бед предостаточно. Почему вы не отказались от этого задания? Мои начальники наверняка могли бы найти кого-нибудь другого.

— Очевидно, не смогли, — пожал плечами Дойл. — Иначе не просили бы меня об этом.

— А вы им сказали?..

— Да, — ответил Дойл с горечью. — Это не помешало им настоять на своей просьбе. Неважно, что Синди о многом догадывается, мне все равно запрещено говорить ей, что речь идет о задании. Однако она и так знает. Я в этом абсолютно уверен, как и в том, что она твердо намерена сделать все как следует. Это отвлекает ее от мыслей о болезни…

— Что говорят врачи? — спросил Бьюкенен.

Дойл свернул на шоссе, идущее вдоль берега, и ничего не ответил.

— А это ее лечение дает ожидаемый результат? — не отступал Бьюкенен.

Дойл с трудом проговорил: