Дорогами Пророчества - Морозова Юлия - Страница 50

Я тряхнула головой, прерывая неожиданную трансляцию чужих мыслей. Боль легонько сдавила виски, отдаваясь ломотой в затылке. То ли я настолько ослабела, что не в состоянии контролировать спонтанные всплески восстанавливающейся Силы, то ли наша честная компания вызвала у дворецкого чрезмерно сильные чувства.

Возможно, имеют место быть оба варианта вкупе с наличием у мужчины слабой предрасположенности к Школе Разумных. Сколько дворецкому лет? Навскидку можно было дать слегка за пятьдесят – достаточный срок, чтобы не развиваемые должным образом способности почти сошли на нет, очень редко возвращаясь вот такими необременительными вспышками. Скорее всего, Дар передается в его семье по наследству, позволяя обладателю недурно выполнять свои обязанности – понимать хозяина с полуслова, предугадывать желания да и (что скрывать) пользоваться определенным влиянием, иногда в сугубо личных целях.

Однако может статься, все куда проще, чем я себе навоображала: передача отрицательных эмоций изначально сильнее, чем положительных, ибо так заложено в самой человеческой природе. Позитив мы стараемся удержать в себе, а негатив выплескиваем во внешний мир – обратное положение вещей губительно для рассудка, – в отличие от легко рассеивающихся позитивных чувств, отрицательные имеют свойство накапливаться и приводить к эмоциональному взрыву.

Ладно, куда-то меня не туда в размышлениях повело…

Отсутствие в замке барона Лешеро не стало ни для кого неожиданностью – приспущенный над центральной башней флаг, согласно глупейшей (с моей точки зрения) традиции, оповестил об этом важном событии не только нас, но всю округу. Другое дело, что по великому и нерушимому закону вселенской подлости телеги, двигающейся в ту же сторону, что и усталые драконоборцы, на дороге не оказалось. Тяжеленный, заработанный в муках трофей приходилось в страданиях же тащить на самодельных носилках: по двое, периодически сменяясь, постоянно поругиваясь. В результате чего ноги вместе с руками выказывали горячее желание отвалиться, а живот подумывал, не преподнести ли хозяйке сюрприз в виде грыжи.

– Достопочтенный, а когда именно должен вернуться барон Лешеро? – Я поторопилась с вопросом, пока еще мне удавалось изображать уважение и почтительность.

Долговязый хрыч с негнущейся спиной и блестящей, точно ее час полировали, лысиной на острой макушке посмотрел на меня как на таракана, осмелившегося не только заговорить, но еще сплясать и спеть на могиле горячо любимой бабушки дворецкого. Мужчина нарочито громко пробурчал в сторону: «Его сиятельство, окромя батюшки Императора, ничего никому не должен» – и только после этого удостоил ответом мою недостойную такой чести особу.

– Барон обещались быть к обеду. – И злорадно добавил: – Завтрашнему.

Я обернулась и вопросительно посмотрела на скучающего у стенки Верьяна. Тот пожал плечами и безразлично отвернулся: мол, встряла первой в серьезный мужской разговор, теперь сама разбирайся.

Нет, ну вы это видели?! Гад. Как есть гад. Ничего-ничего, месть моя будет ужасна, беспощадна и неотвратима. Когда-нибудь…

– Тогда будьте любезны, уважаемый, доложите о нашем приходе баронессе, – попросила я, собрав остатки вежливости в предчувствии, что на долгие переговоры меня не хватит.

– С радостью это сделаю, – скривился мужчина, всем видом намекая, что куда большее веселье ему доставила бы возможность сообщить хозяйке о наших похоронах. – Однако позвольте высказать сомнение в том, что Ее светлость баронесса Лешеро вас примет.

Неудивительно, что барон живет столь замкнуто – с таким-то дворецким! Будь его воля, он бы посетителей еще на въезде разворачивал.

– Не позволим, – нагло ухмыльнулся Верьян, решивший наконец взять дело в свои длинные, загребущие руки. В прямом и переносном смысле. Поднатужившись, он вытряхнул из снятого с жердей мешка чешуйчатую башку астахи (вернее, то, что от нее осталось) на натертый до слепящего блеска мраморный пол. – Иди-иди докладывай, пока у нас тут астахова голова не протухла.

Эона как бы невзначай отпрянула от трофея как можно дальше и даже мужественно не заверещала. Только позеленела слегка. Стражник тоже проявил себя вполне достойно, но, скорей всего, этому поспособствовало то, что он лицезрел эту часть тела астахи уже не в первый раз – наемник успел попугать ею гарнизон на въезде в замок.

К слову, голова и впрямь попахивала, красноречиво намекая присутствующим, что Верьян в своем праве.

Невозмутимый дворецкий, не меняя надменно-брезгливого выражения лица, освидетельствовал предъявленный объект – не фальшивку ли мы пытаемся подсунуть. С видом по меньшей мере областного эксперта по драконам и их лжеразновидностям он не поленился придирчиво заглянуть в развороченную пасть и поскрести обугленную чешую ногтем – вдруг из воска отлили да покрасили.

– Хорошо. – Неохотный кивок. – Ждите.

Подождем, разумеется. А что, у нас был еще какой-то выбор?

Ожидание затягивалось. По моим ощущениям, с момента ухода дворецкого прошло около часа. Нетерпение давно переродилось в скуку, щедро сдобренную зевотой. Астахову голову пришлось запаковать обратно в мешок, однако она продолжала вонять и оттуда. Весьма просторная приемная давно была осмотрена до последнего гобелена (намертво приколоченного к стене, кстати – лично проверила), а начальник гарнизона выспрошен Верьяном о погоде, урожаях и других злободневных для сельского хозяйства проблемах. После чего все надолго замолчали: заводить разговоры на опасные темы в присутствии стражника, явно тяготившегося нашим обществом, никто не торопился. Постоянно оглядываясь на привалившегося к стене наемника, Эона остерегалась ругаться на «несносных, тупых мужиков», по крайней мере, в голос – и то радость.

Кожа под повязками зудела так, что хотелось грызть бинты. Я вздохнула, припомнив, какое отвратительное зрелище мои запястья представляли утром. Да и сейчас, наверное, выглядят не лучшим образом. Интересно, шрамы останутся?

Эх, нормальные мужья дарят женам дорогие украшения и наряды, а мне от супруга все больше достаются проблемы мирового масштаба и отметины на теле!

«При всем желании тебя сложно назвать нормальной женой». Не больно-то и хотелось…

Стены приемной загудели от вибрирующего звука гонга. Бесцельно бродившие по комнате люди поспешили принять соответствующие торжественной встрече позы согласно собственному разумению: начальник замкового гарнизона застыл каменным истуканом у выхода, Эона судорожно расправила платье, Верьян сдернул с головы шляпу, я по здравом размышлении последовала его примеру.

Двойные двери распахнулись. Вытянутый в струнку дворецкий промаршировал в открывшийся проем и зычно отрапортовал:

– Ее светлость госпожа Ольхеза рю Яандер, баронесса Лешеро, прекраснейшая, добрейшая, щедрейшая, мудрейшая, благороднейшая, несравненная владетельница бесчисленных полей, трех лесов, пяти поселений и…

Возникла небольшая пауза – дворецкий набирал в грудь побольше воздуха, чтобы эффектно закончить представление госпожи.

– Двух болот! – нетерпеливо зашипели откуда-то из-за левой створки двери.

От такого подлого удара в спину по его гордости дворецкий поперхнулся и закашлялся до слез.

– И двух болот, – повторил он, смахнув влагу с ресниц с видом священника, присутствующего при оскорблении святыни язычниками, и посторонился.

Зазвучали фанфары (на слух детская дудка) – в залу, высоко задрав и без того вздернутый нос, вступила нарядно одетая молодая женщина. Мы затаили дыхание: тяжелые, приторно-сладкие духи баронессы не то чтобы перебили вонь портящейся астаховой головы, но придали этому «аромату» неповторимый головокружительно-удушающий оттенок. Пока от этой непередаваемой смеси запахов не потемнело в глазах, я поторопилась разглядеть сей светоч неземной красоты и добродетели, что почтил нас своим вниманием.

Крепенькая. Рост – не больше метра шестидесяти. Не достающие до модельного стандарта сантиметры с лихвой компенсировало самомнение, судя по всему выходящее далеко за границы разумного. Фигурой госпожа Ольхеза уродилась в любовно ошкуренное бревно – с какой стороны ни подойди, особой разницы не заметишь, а изобразить на нем талию оказалось не под силу даже туго затянутому корсажу ярко-голубого атласного платья в рюшах. Аккуратную головку баронессы отягощал каскад буйных локонов всех оттенков рыжего – от золотисто-медного до безбожно-красного. И, если я что-нибудь еще понимала в женских уловках, большая и, честно сознаемся, лучшая часть этого рыжего великолепия ранее кудрявилась на головах подвластных барону Лешеро селянок.