Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 6

— Питер! Сьюзен! Это все взаправду! Эдмунд все видел. Туда можно пройти через шкаф. Эдмунд и я, мы оба там были. Мы встретились в лесу. Давай, Эдмунд, расскажи им.

— О чем это она, Эд? — спросил Питер.

Тут и произошло самое скверное во всей этой истории. Эдмунда подташнивало, он был мрачен и злился на Люси за то, что она оказалась права, однако сам еще не знал, что собирается сделать. И вот когда Питер обратился к нему, он вдруг решился на такую гадость, на такую подлость, хуже какой не бывает. Он взял и предал Люси.

— Давай, Эд, рассказывай, — торопила Сьюзен.

И Эдмунд напыжился и оглядел всех так, словно был гораздо старше Люси (на самом-то деле они были погодки), и затем, усмехнувшись, проговорил:

— Это все глупости! Я с Люси играл… ну, в эту самую, в ее страну, как будто она находится в шкафу. Просто так, ради смеха. На самом деле там ничего нет.

Бедная Люси только разок взглянула на него и выбежала из комнаты.

А Эдмунд злорадствовал все больше, думая, что одержал великую победу, и добавил вслед:

— Ну вот, опять пошло-поехало! Ох, уж эта мне малышня — морока с ней!

— Послушай, ты, — разъярился Питер, — а ну-ка, заткнись! Ты и так вел себя с ней как последняя скотина, а теперь еще играть вздумал! Зачем? Чтобы она снова завелась? Уж кто-кто, а я тебя знаю, вреднюга.

— Но ведь она болтает чушь! — опешил Эдмунд.

— Конечно, чушь, — согласился Питер, — в том-то и дело. Дома с ней было все в порядке, а здесь она то ли потихоньку ума решается, то ли научилась здорово врать. Но так оно или этак, а ты — ты что же, думаешь, ей станет лучше от того, что сегодня ты издеваешься над ней, а назавтра наоборот — поощряешь?

— Я думал… я думал… — бубнил Эдмунд, но так и не смог придумать, что сказать.

— Ничего ты не думал, — подхватил Питер, — ты просто вреднюга, вот и все. Тебя хлебом не корми, дай младших помордовать; так и в школе было.

— Хватит вам! — вмешалась Сьюзен, — От того, что вы поругаетесь, тоже мало пользы. Надо пойти поискать Люси.

Искали ее долго, а когда нашли, сразу увидели, что она все это время, понятное дело, плакала. И слушать не желала. И стояла на своем:

— Мне все равно, что вы думаете. Мне все равно, что вы говорите. Хотите, пожалуйтесь профессору, хотите, напишите маме. Что хотите, то и делайте. Я-то знаю, что встретила там фавна и… и очень жалею, что не осталась там насовсем… а вы все — гады, гады.

Это был печальный день. Люси горевала, а до Эдмунда дошло, хотя и не сразу, что все получилось совсем не так, как ему думалось. Потому что Питер и Сьюзен не на шутку испугались: а вдруг у Люси и вправду нелады с головой? Она уже спала, а они еще долго стояли в коридоре и перешептывались.

На следующее утро они решили, что, пожалуй, надо посоветоваться с профессором.

— Если с Лу что не так, профессор напишет отцу, — сказал Питер. — Сами мы с этим не справимся.

И вот они постучали в дверь профессорского кабинета, и профессор сказал: «Войдите!» — и встал им навстречу, и пододвинул им стулья, и сказал, что он в полном их распоряжении. Потом он сидел, сложив ладони лодочкой, и слушал, ни разу не прервав, покуда они рассказывали. И потом, когда они все рассказали, он долго-долго молчал. Наконец, прочистив горло, он произнес нечто совершенно неожиданное:

— А почему? — спросил он, — почему вы, собственно, полагаете, что ваша сестренка лжет?

— Да как же? Ведь… — начала Сьюзен и осеклась. По лицу старого профессора было видно, что он не шутит. Тогда Сьюзен собралась с духом и продолжила: — Ведь Эдмунд говорит, что они просто играли.

— Вот именно, — покивал профессор своей лохматой головой. — Именно об этом надо подумать. И подумать хорошенько. Зададимся вопросом — и я заранее прошу прощения за этот вопрос, — кому вы больше доверяете, брату или сестре? То бишь кто из них честнее?

— В том-то и штука, профессор, — ответил Питер. — Раньше я твердо сказал бы — Люси.

— А что вы об этом думаете, душенька? — обратился профессор к Сьюзен.

— Вообще-то я согласна с Питером. Но ведь все эти леса и фавны — этого не может быть!

— Чего не знаю, того не знаю, — продолжал профессор, — а вот обвинить во лжи кого-то, о ком известно, что он не лжец, — это не шутка, совсем, совсем не шутка.

— На самом деле мы боимся другого, — заявила Сьюзен. — Мы боимся, что у Люси с головой… не все в порядке.

— Сошла с ума, вы хотите сказать? — Профессор оставался совершенно невозмутимым. — Нет, этого можете не бояться. Достаточно взглянуть на нее и поговорить с ней, чтобы удостовериться — девочка совершенно нормальна.

— И что же получается? — воскликнула Сьюзен и примолкла. Ей и не снилось, что кто-то из взрослых станет разговаривать с ней так, как этот старый профессор. И она растерялась.

— Логика! — сказал профессор как бы самому себе. — Почему им в школе не преподают логику? В данном случае есть только три возможности: или Люси лжет, или она безумна, или она говорит правду. Итак: известно, что она не склонна ко лжи, и очевидно, что она не сумасшедшая. Вывод: до тех нор, пока не появятся какие-либо новые факты, следует полагать, что она говорит правду.

Сьюзен воззрилась на профессора, но по лицу его было видно, что он говорит совершенно серьезно.

— И все же, профессор, этого не может быть! — воскликнул Питер.

— Почему вы так полагаете, юноша? — спросил старик.

— Хотя бы потому, что каждый из нас должен был увидеть эту страну, если бы она там была. Я хочу сказать, мы залезали в шкаф, и там ничего такого не было, и даже Люси не спорила с этим.

— И что это доказывает? — спросил профессор.

— Да ведь если что-то где-то существует, оно существует всегда.

— Так-таки всегда? — прищурился профессор, и Питер не нашелся что ответить.

— А как быть со временем? — вступила Сьюзен. — Даже если бы было такое место, куда Люси могла уйти, у нее просто не хватило бы на это времени. Она выбежала из комнаты сразу вслед за нами — минуты не прошло. Она же говорит, что пробыла там несколько часов.

— Что как раз и подтверждает правдивость ее слов, — подхватил профессор. — Если в этом доме действительно есть дверь, ведущая в некий иной мир, и девочка вошла туда (а я должен сказать вам, что это очень странный дом, и даже я далеко не все о нем знаю), так вот, ничего нет удивительного в том, что где-то, в ином мире, течет иное, свое собственное время — я бы, во всяком случае, ничуть этому не удивился. И сколь долго вы ни пробыли бы там, в том мире, в нашем пройдет всего ничего. С другой стороны, я полагаю, что девица ее возраста никак не могла дойти до подобной идеи своим умом. И если бы она решила разыграть кого-то, она просидела бы в шкафу куда дольше, чтобы ее история выглядела правдоподобной.

— Профессор, вы и вправду считаете, что существуют другие миры? — спросил Питер. — Такие, чтобы прямо здесь, рядом, сделал шаг — и ты там?

— Это более чем вероятно, — отвечал профессор. Потом снял очки и, протирая их, пробормотал: — Интересно все-таки, чему их учат в школе?

— И что же нам делать? — спросила Сьюзен. Ей показалось, что разговор завел их куда-то не туда.

— Милая вы моя, — взгляд профессора вдруг стал пронзительным, — мне кажется, я придумал нечто такое, до чего еще никто не додумывался, и нам стоит попробовать…

— Попробовать что? — не поняла Сьюзен.

— Заниматься каждому своим делом, — откликнулся профессор.

На том разговор и завершился.

С этого дня все как будто наладилось. Питер присматривал за Эдмундом, чтобы тот больше не дразнил Люси, а сама Люси и все остальные старательно избегали разговоров о гардеробе — слишком уж он всем досадил. Время шло, и казалось, что приключения кончились. Однако это было не так.

Дом, в котором жил профессор и о котором он сам знал далеко не все, был такой старинный и такой знаменитый, что со всей страны приезжали люди, чтобы посмотреть на него. О таких домах говорится в путеводителях и даже в учебниках; об этом же доме рассказывали множество диковинных историй, и моя — не самая необычная из них. Иногда любопытные приезжали целой компанией. И если они просили разрешения осмотреть дом, профессор никогда не отказывал, а госпожа Макриди, домоправительница, водила гостей повсюду, рассказывая о картинах, рыцарских доспехах и редких книгах. Госпожа Макриди не любила детей и терпеть не могла, когда ей мешали излагать посетителям все, что она знает. Потому в первое же утро она сказала Питеру и Сьюзен (это было лишь одно из великого множества указаний):