Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 37

И тут лошадь сделала самую естественную в мире вещь. Ей захотелось пить (что ничуть не удивительно — вспомните, сколько несчастному животному пришлось пережить), и она медленно подошла к ближайшему озерцу и ступила в воду. Дигори все еще держал ведьму за пятку, Полли крепко сжимала руку мальчика, кэбмен приложил ладонь к шее Ягодки, а дядя Эндрю, который едва стоял на ногах, вцепился в другую руку кэбмена…

— Скорее! — прошептала Полли. — Зеленые!

Лошади так и не удалось утолить жажду. В следующий миг вся компания очутилась в кромешной тьме. Лошадь заржала, дядя Эндрю испуганно заскулил.

— Везет же нам! — проворчал Дигори.

Остальные молчали. Наконец Полли спросила:

— А разве мы не должны были куда-то попасть?

— Мы и попали, — отозвался Дигори. — Я вообще-то стою на чем-то твердом.

— И я тоже. Как странно! А почему так темно? Может, мы забрались не в то озеро?

— Сдается мне, это все-таки Чарн, — сказал Дигори. — Просто сейчас ночь…

— Это не Чарн, — подала голос ведьма, — Это пустота, великое Ничто.

Мир, в котором они очутились, и вправду был поразительно пуст. На небе ни звездочки. Тьма непроглядная, не видно ничегошеньки, так что все равно — открыты у тебя глаза или закрыты. Под ногами что-то твердое и плоское — наверное, земля, но уж точно не трава и не дерево. Холодный воздух обжигал горло, но ветра не было и в помине.

— Пробил мой час, — отрешенно произнесла ведьма. — От судьбы не уйдешь.

— Моя дорогая юная леди, не говорите таких слов! — всполошился дядя Эндрю. — Умоляю вас, ради всего святого! Неужели все настолько ужасно? Кэбмен, друг мой, не найдется ли у вас маленькой фляжечки с чем-нибудь крепким? Капля спиртного, знаете ли, — именно то, что мне сейчас нужно.

— Ну-ну, — раздался спокойный голос кэбмена. — Не падайте духом, ребята! Кости у всех целы? Отлично! За одно это спасибо сказать стоит — вон мы с какой верхотуры грохнулись. Верно, в котлован свалились, может, где метро копают. Так ведь придут же, в конце концов, и всех вытащат, уж поверьте. Ну, а коли мы уже на том свете — на что оченно даже похоже, — что ж, всем помереть суждено, не мы первые. И бояться нечего, ежели честно жизнь прожил. А покуда давай-те-ка время скоротаем и гимн споем.

Не дожидаясь ответа, он завел благодарственный гимн, который обычно поют в пору жатвы, когда «весь урожай лег в закрома». Песня эта вряд ли подходила к месту, где от начала времен не выросло ни травинки, но других мест кэбмен толком не помнил. Голос у него был сильный и приятный. Дети стали подпевать — и немножко приободрились. Дядя Эндрю с ведьмой хранили молчание.

Внезапно Дигори почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Судя по запаху сигар и бренди, это был дядя Эндрю, и он пытался отвести мальчика в сторонку. Дигори нехотя подчинился. Отойдя на несколько шагов, профессор прошептал на ухо Дигори:

— Пора, мой мальчик. Надевай кольцо, и бежим отсюда.

Но ведьма, обладавшая на редкость острым слухом, отлично все расслышала.

— Глупец! — воскликнула она, спрыгивая с лошади. — Или ты забыл, что я читаю в сердцах? Отпусти мальчишку. Если ты замыслил предательство, оно тебе дорого обойдется. Я покараю тебя так, как еще не карали никого и никогда ни в одном из миров!

— А если вы решили, — прибавил Дигори, — что я брошу тут Полли и кэбмена с лошадкой, то здорово промахнулись. Не все такие свиньи…

— Ты избалованный, несносный мальчишка! — процедил дядя Эндрю.

— Тсс! — прошипел кэбмен.

Все замолчали.

В мире кромешной тьмы наконец-то начало что-то происходить. Из мрака донесся голос, выводивший песню. Трудно было сказать, откуда он доносился; этот голос то надвигался разом со всех сторон, то словно вырывался из-под земли. Низкие звуки были настолько глубоки, что невольно чудилось, будто их издает сама земля. Слов в песне не было, да и мелодии тоже. Но все равно, то была самая прекрасная из всех песен, какие когда-либо слышал Дигори. Ягодка тихонько заржала, будто после долгих лет в упряжи вернулась на луг, где играла еще жеребенком, и будто кто-то, кого она помнила и любила, шел к ней через луг с куском сахара в руке.

— Красотища-то какая! — прошептал кэбмен.

В следующее мгновение случились одновременно два чуда. Во-первых, к поющему голосу присоединились и другие, и этих голосов было не счесть. Они вторили первому, но поднимались гораздо выше; звонкие голоса, похожие на серебристые льдинки. Во-вторых, мрак над головами усеяли мириады звезд. И появились звезды не постепенно, не одна за другой, как обычно бывает летними вечерами; нет, они высыпали все сразу. Только что небо было черным и пустым — и вот уже на нем сияют тысячи и тысячи огоньков. Звезды, созвездия, планеты, все ярче и крупнее, чем в небе над нашим миром… Услышь ты эти голоса и увидь звезды, как услышал и увидел их Дигори, ты бы тоже наверняка решил, что поют сами звезды и что явиться на небосклоне и петь им велел Первый Голос.

— Господи! — выдохнул кэбмен. — Знал бы, что такое бывает, глядишь, по-другому бы жизнь прожил.

Между тем Первый Голос становился все громче, теперь в нем звучала торжествующая нота; а другие голоса делались все тише, словно уступая и отдаляясь. И начало происходить кое-что еще.

Вдалеке, у самого горизонта, небо посветлело; задул легкий, почти неощутимый ветерок. С каждой минутой становилось все светлее, из темноты понемногу проступали очертания далеких холмов. А Первый Голос продолжал петь.

Вскоре уже можно было разглядеть лица. Дети и кэбмен взирали на происходящее широко раскрытыми глазами. Они упивались торжествующей песнью, и вид у них был такой, словно они потихоньку вспоминали нечто давно позабытое. Дядя Эндрю имел ошарашенный вид. Казалось, еще чуть-чуть — и у него от изумления отвалится нижняя челюсть: так широко он разинул рот. Колени профессора подгибались, голову он втянул в плечи и вообще выглядел так, будто готов забраться в крысиную нору, только бы не слышать Песни. А ведьма, чудилось, понимала Голос лучше, чем кто-либо другой. Губы ее были плотно сжаты, пальцы стиснуты в кулаки. Едва началась Песнь, Джадис ощутила присутствие магии, куда более могущественной, нежели ее собственная. И эта магия была ей ненавистна. Если бы только она могла, она разнесла бы сумрачный мир в клочья, уничтожила бы саму память о нем, лишь бы остановить Песнь. Лошадь прислушивалась к Песне, прядая ушами, время от времени фыркала и била копытом. Кстати сказать, Ягодка более не была похожа на заморенную животину; теперь при взгляде на нее как-то сразу верилось, что ее отец служил в кавалерии.

Небо на востоке сделалось розовым, затем приобрело золотистый оттенок. Голос сотрясал воздух громовыми раскатами. Когда же он обрел немыслимую мощь и взлетел на невероятную, недосягаемую высоту, над сумрачным миром взошло солнце.

Такого солнца Дигори в жизни не видел. Светило Чарна выглядело умирающим, а это было совсем юным. Казалось, оно смеется от радости, поднимаясь над горизонтом. Когда его лучи упали на землю, сумрак бежал и наконец-то стали видны окрестности. По широкой долине текла река, неся свои бурливые воды на восток, к солнцу. На юге высились горы, на севере виднелась гряда холмов. И кругом, куда ни посмотри, камни да голая земля — ни деревца, ни кустика, ни даже былинки. Только пестрые краски земли, живые, сочные, жаркие, веселили сердце.

Тут появился Певец — и все остальное было мгновенно забыто.

Это был Лев. Огромный, косматый, с золотистой гривой, он стоял неподалеку, повернувшись к восходящему солнцу. Из его разверстой пасти лилась Песнь.

— Какой ужасный мир! — проговорила ведьма, — Бежим отсюда, немедленно. Приготовь свои чары, шут.

— Полностью с вами согласен, мадам, — отозвался дядя Эндрю, — Приличным людям тут делать нечего. Никакой цивилизации. Будь я помоложе и прихвати с собой ружье…

— И что тогда? — перебил кэбмен. — Неужто вы бы его пристрелили?

— Пускай бы только попробовал, — пробормотала Полли.