Откровение в грозе и буре - Морозов Николай Александрович - Страница 31

Каким образом удалось заставить Иоанна (после того, что он писал в своём «Откровении») согласиться занять место константинопольского верховного епископа? По всей вероятности, всеобщие слёзы, раскаяние и просьбы народа сильно размягчили его сердце, и он решил молить за них бога среди вызванной им самим всеобщей паники и ожидания кончины мира[224].

Но факты говорят, что и это он сделал не сразу. Он не хотел принять назначения, пока не созовут в Константинополе собора из всего духовенства Византийской империи, и это требование было тотчас исполнено императором Аркадием. Все первостепенные епископы были вызваны тотчас же в столицу. Даже закоренелый враг Иоанна, Теофил Александрийский, принуждён был согласиться из страха собственного осуждения… «и сам рукоположил Иоанна».

Рассматривая этот необычный собор в связи с тем фактом, что Иоанн был привезён насильственно и что в «Откровении» он грозно обличал господствующую фракцию Феофила (т. е. николаитов), нам понятна неохота Теофила и других его сторонников, ещё не совсем потерявших голову, ехать на этот собор. Как бы ни уверяли нас ортодоксальные историки, что собор этот был созван лишь потому, что «император хотел торжественного поставления Иоанна»[225], но это простые слова, потому что ни для кого другого не собирали вселенских соборов, ни раньше, ни позже Иоанна, а посвящали прямо, вызывая для этого фракийского епископа[226]. Да и собор созвать в те времена, при плохих путях сообщения, было далеко не легко.

Причина же съезда в данном случае становится вполне понятной, как только мы припомним некоторые места «Откровения». Очевидно, что автор его не хотел и не мог принять должность главы восточной церкви, пока лица, с которыми ему придётся сообщаться как с собратьями, не дали ему торжественного обещания не делать более поступков, за которые он метал на них громы и молнии.

И когда все эти обещания были ему даны епископами, поражёнными ужасом от перспективы скорого пришествия Христа, как оно описано в «Откровении», Иоанн, вероятно, и согласился считать их за своих.

На панику же среди христиан и, как её результат, необычное религиозное настроение при его водворении единогласно указывают все источники. «Ристалища и амфитеатры, – говорит высокопарно Муравьёв в своей „Истории первых четырёх веков христианства“[227], – временно опустели (в первый год его пребывания), как осушаются берега от волн, сгоняемых сильным ветром. Волны народные хлынули в церковь. Кафедра сделалась слишком отдалённой, чтобы можно было слышать его слова, и он «был принуждён говорить с амвона посреди церкви».

Что же он проповедывал в это время? Я уже не раз говорил, что идентичности дошедших до нас речей всех древних ораторов совершенно нельзя доверять. Все они сильно искажены древними корректорами, обтесывавшими речи всех, кому они сочувствовали, по образу и подобию своих собственных проповедей, а из слов врагов непременно делавшие глупость и чепуху, не говоря уже о множеств прямых подлогов. Но если мы допустим, что те речи, которые приписывались Иоанну за этот период, не особенно искажены, то они очень характерны. Во многих из них он прямо говорит о близком пришествии Иисуса, и раз или два намекает на 400 год после его рождения, что и соответствует вычисленному нами 399 году, так как время рождения Егошуа считалось за год или за два до начала нашей эры.

«Властелин близок: ждите его. Мы не далеки от исполнения (пророчества), и мир уже склоняется к концу. Это возвещают войны, бедствия и землетрясения. Это возвещается иссяканием любви. Как тело в предсмертной агонии испытывает всевозможные боли, как здание перед крушением роняет отваливающиеся доски крыши и стен, так и бедствия, нахлынувшие со всех сторон, возвещают кончину мира». Такие же места мы находим и в других приписываемых Иоанну речах[228].

Во всех них звучит, кроме того, ещё одна струна, совершенно соответствующая данному моменту. Он говорит везде о безграничном милосердии божием к кающимся грешникам и о необходимости не отчаиваться в своём спасении даже и при самых ужасных грехах, если кто успеете в них раскаяться своевременно: „Даже своего собственного предателя Иуду, – говорит он в своей первой же речи этого периода[229], – простил бы Христос, если б он не впал в отчаяние и не повысился. Раскаялся Иуда. Согрешил, сказал он, предав кровь неповинную. Услышал эти слова соблазнитель, узнал, что тот вступает на лучший путь и начинает идти к спасению, и испугался исправления. Милосердного, мол, имеете властелина: когда хотел Иуда предать его, он прослезился над ним и много увещевал его (этого увещания нет в евангелиях, дошедших до нас). Во сколько же раз скорее он примет кающегося… И пригнал его к повешению, и вывел из настоящей жизни, и лишил его стремления к покаянию. А то, что Иуда спасся бы, если бы остался жив, подтверждается распинателями, потому что Иисус спасал вешавших его на кресте и на самом кресте молил о них отца»…

Все девять речей, составляющих эту серию поучений, представляют только различные мотивы на ту же самую тему, вполне подходящую ко всеобщему ужасу и покаянию перед кончиной мира. Но есть и другие темы, можете быть, принадлежащие к тому же первому году его пребывания в Константинополе.

В одной из этих речей Иоанн советует, например, богатым людям «вставать ночью со своих пышных постелей и созерцать течение небесных светил посреди глубокого безмолвия и великой тишины ночи, освежающей и облегчающей душу, потому что мрак и спокойствие ночи пробуждают благоговение, а люди, лежащие на своих постелях, как в гробах, изображают кончину мира».

За два года, протёкшие с тех пор, как он составлял на уединённом острове своё «Откровение», ему, конечно, много пришлось пережить и передумать. В то время как всех остальных людей, с каждым новым месяцем приближения срока, охватывала всё большая и большая паника, у него самого всё более и более должно было возникать сомнение в том, что его предсказание исполнится в той самой форме, в которой он предполагал. В том, что оно было божественного происхождения, он, как мы увидим далее из нескольких его проповедей, не сомневался до самого конца. Но отсутствие многих из предсказанных им промежуточных событий уже должно было заставить его догадываться, что бог поступил с ним так же, как с пророком Ионой, которому он поручил возвестить гибель великого города Ниневии, а потом пожалел город ввиду всеобщего раскаяния его жителей и пощадил его, оставив Иону плакать под кустом. Жалел ли и Иоанн о том, что часть из предсказанных им бедствий была уже отменена богом? По-видимому, нет, потому что он был очень мягкосердечен. Его «великая твердыня Врата господни» теперь представлялась ему кающейся Магдалиной, какой она, несомненно, и была в эти промежуточные годы, когда все николаитские епископы воображали, что дамоклов меч уже спускается над их головами.

И вот, в конце концов, Иоанну, не видевшему исполнения предсказанных им бедствий, по-видимому, стало казаться, что бог смилостивился над грешными епископами и отменил большую часть назначенных для них в «Откровении» наказаний. По крайней мере, во многих из приписываемых ему за это время проповедей прямо говорится, что бог часто внушает своим пророкам такие пророчества, которым не суждено исполниться, с единственною целью напугать грешников, чтобы привести их к раскаянью и затем отменить назначенную для них кару. Чрезвычайно интересны несколько мест, находящихся в некоторых из этих речей, но я буду цитировать их далее, так как многие из них относятся уже к 399 и 400 годам, когда пророчество потерпело окончательное фиаско, и на Иоанна начала подниматься буря.

В это же время, т. е. от его насильственного водворения на константинопольской кафедре 26 февраля 398 года и до конца 400-го года (когда с благополучным окончанием четвёртого века все вдруг приободрились), его деятельность сводится главным образом на уничтожение всевозможных пороков, скопившихся в византийской церкви, на сокращение формальной стороны её богослужения, на введение вечерей по образцу древних христиан (как об этом и писал он в «Откровении» в послании к эфесскому собранию своих единомышленников) и на примирение между собою враждующих фракций христианского мира.