Пленники вечности - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 42

Басманов невесело улыбнулся:

— Нагайки не миновать, точно.

— Вот потому и останусь я лучше на своем шестке.

— Шесток вскоре поменять придется, — заметил походя князь. — Есть про вас думка одна. Стосковались по морю?

Дрель едва не взвизгнула и не захлопала в ладоши, вовремя спохватившись и укутавшись в платок.

— Если правду говорить, на суше не место нам. Да и судовой рати, верной царю, на Руси не так много. Новгородцы, поморы, да мы, с каперского флота датчанина.

— Тебе волю дай, — заметил князь, — так ты еще и поучать начнешь. Впрочем, дело говоришь — не ко времени нам разбрасываться морским людом.

Басманов помолчал. Тележины кукольников медленно двинулись по площади, окруженные всколыхнувшейся толпой, и встали напротив ратуши. Артисты выбрались из своих походных жилищ и принялись деловито раскладывать большой шатер, для которого у них было все заранее заготовлено.

— А с театром — мысль верная. Надобно мне поговорить с этим заморским гусем. Толмач! Где толмач?

Появился краснолицый немец, метнулся к строящемуся шатру. Вскоре явился и руководитель труппы.

— Спроси его, — велел князь, — что надобно, чтобы и на Руси подобный балаган завести, да по Ев-ропам разъезжать?

Некоторое время маэстро оторопело слушал. Потом, не стесняясь присутствия грозного московитского вельможи, принялся хохотать. Басманов кусал губы и терпеливо ждал, пока артист успокоится. Немец, выглядевший явно перепуганным, принялся переводить:

— Говорит он, что никак варварам… э… народам, до которых не дошел гений великого Ариосто, не освоить древнего площадного искусства. Нужно знание грамоты, люди, что смогут уразуметь и запомнить десятки стихов.

— Ариосто — это такой рифмоплет западный, — пояснил ангмарец.

Басманов на его комментарий только бровью дернул.

— Что еще этот наглый человек говорит, толмач?

— Если и найдутся те, кто выучит поэмы, вряд ли кто сможет изготовить подобных кукол. Сей человек утверждает, что на его родине секрет создания кукол держится в величайшей тайне. Ни за какие деньги не купить мастера, что возьмется сделать кукол для тех, кто не принадлежит к цеху бродячих комедиантов.

— Так уж и ни за какие деньги? — Басманов уставился прямо в глаза комедианту. — Не слыхали они на Западе о щедрости русской?

— Слыхать слыхали, да только знают, что согласившийся создать кукол на сторону будет исключен из артели, а то и умрет лютой смертью. Гильдия актеров не поскупится на наемных убийц или колдуна. Так что не найдется желающего.

Похоже, князя задело за живое.

— Он что же, напрашивается, чтобы я кукол у него отобрал?

Комедиант выслушал угрозу с понравившимся ангмарцу стоическим спокойствием. Видно, привык он к выкрутасам власть предержащих особ.

— Без умелых рук, — бормотал толмач, косясь на разгневанного вельможу, — куклы сии — куча хлама.

— Так я вместе с артистами кукол забрать могу, со всей их колесной чепухой расписной.

«А зачем забирать? Можно ведь оплатить гастроли…» — хотел сказать назгул, но сдержался, чуя, что Басманов может на нем сорваться.

Та же мысль, видимо, пришла на ум и опричнику.

— Хорошо, — сказал он. — Нужно знание какого-то Ариосто и его латинских виршей, куклы и умелые руки. Еще что?

Артист, по тону уловив, о чем речь, принялся жестикулировать и говорить, приплясывая от возбуждения.

— Балаганщик глаголет — ни за что не согласится гильдия на иностранный, не сицилийский театр. Будут чинить великие препятствия, ославят на весь белый свет.

— А отпускную возьмут? — поинтересовался назгул.

Толмач, уловив одобрение во взгляде князя, перевел вопрос. Артист на миг замолчал и перестал дергаться. Потом вновь затараторил.

— Говорит, что весьма много злата надо доставить в Геную, где сейчас верхушка гильдии проживает.

— Значит, за взятку примут в артистическое сообщество, — удовлетворенно кивнул назгул. — Артисты во все времена продажные, как отважные. Ничего не меняется.

— О чем это ты? — подозрительно покосился на него Басманов.

Спохватившись, ангмарец прикусил язык и отошел к Дрели. Там они принялись жарко шептаться.

Князь взял комедианта за бутафорскую пуговицу на дублете, притянул к себе и сказал, глядя сквозь него:

— Сейчас же иди в лагерь русских, в шатер князя Басманова, и жди. Надобно мне подробнее тебя расспросить. Не бывает такого, чтобы Руси что-то надобно было, и руки коротки оказались.

В это время появился Ярослав, и ангмарец решил, что вахта по охране князя подошла к концу.

— Отпустишь ли меня к отряду, княже, или прикажешь при себе состоять? — спросил он.

— Ступай к своим воинам, но будь в моем шатре к вечерней трапезе. С этим балаганом нужно что-то решать.

И Басманов удалился вместе с засечником, недовольно поглядывая на растущий на глазах шатер комедиантов.

Толмач принялся что-то втолковывать кукольнику, указывая на широкую спину опричного воеводы. Тот разразился в ответ бурным потоком непереводимых итальянских идиом, закончив их во все времена известным жестом — рубанув себя по бицепсу сложенной руки ребром ладони.

Дрель, давясь от смеха, поспешила врезаться в толпу. За ней поспешил и назгул, размышляя, не на беду ли он завел разговор с грозным князем.

Глава 17. Балаганные разговорчики

Шатер князя, разбитый по приказу Никиты Романовича, ярко выделялся на фоне простых стрелецких палаток и крытых возов. У входа валялись гербовые рыцарские значки, собранные по всему тирзенскому ратному полю, так же, как и перед шатром Серебряного. Только стан Басманова не украшала геральдика: опричный воевода не любил сообщать целому свету о своем местопребывании.

Ангмарец не без удовольствия потоптался по вышитым серебряными и золотыми нитями грифонам и драконам, кивнул знакомым ратникам на входе и вошел. Толмач был тут как тут, равно как и экспансивный комедиант. Сам воевода восседал на лебяжьих подушках, в просторном татарском халате, прихваченном золоченым кушаком. Таким его назгул никогда не видел, отметив про себя, что богатырскую стать опричнику придавал отнюдь не контур доспехов. «Видно, — подумал ангмарец, — физкультурой баловался с детства, или от природы такой ладный…»

Прямо перед князем лежали несколько кукол, принесенные из театрального шатра. Басманов с нескрываемым интересом шевелил рычажками и приводными веревочками, хмурясь и что-то бормоча себе под нос.

— Хитро, — сказал он, поднимая глаза на вошедшего. — А я думал, что сложнее органной пищали или механического соловья крымского хана ничего и не бывает в целом белом свете.

Ангмарец присмотрелся. Ничего особенного, решил он, простые рычажки, правда, весьма изящно и тонко сделанные.

Это — в смысле управления фигуркой. А вот что касается доспехов и костюма… Да, образцовским куклам до этих далеко, заключил назгул.

В шатер вошел косящий на один глаз мужчина в солидном возрасте, в синем стрелецком кафтане. Тут же сорвал с головы лисью шапку и приноровился мести пол седыми кудрями.

— Оставь это, мил человек, — безразлично повел рукой Басманов, не отводя взора от распростертого «орландо». — Никита Романович говорил, ты всякую германскую машину разобрать можешь, и две новые собрать.

— Так мы, того-этого, княже, в пищальных замках разбираемся, воротах да всяком таком…

Мастер пушечного наряда бормотал, а сам буквально пожирал куклы горящими глазами. Видно было невооруженным взглядом, что страстно жаждет он их тут же разодрать, как тот Чикатило, посмотреть, что внутри, а может — даже подковать напоследок.

— Глянь пока, служивый, потом слово молвишь — осилит ли кто такое у нас, али закордонники нас обошли в умении?

Мастер под протестующие крики комедианта схватил «орландо», словно паук муху, и выволок из палатки. Толмач урезонивал причитающего сицилийца.

— Не знаю, — протянул Басманов, весело поглядывая на комедианта, — как эти бесовские фигуры шевелятся, и может ли кто уразуметь сие. Но что касаемо доспеха на истукане и платьицев — в моем поместье пара кузнецов да три девки за ночь подобное осилят.