Пленники вечности - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 29

— Было что-то эдакое.… Где-то на периферии сознания…

— Вот-вот, — закивал головой Герман. — Мы, тени, и созданы быть на периферии сознания.

— Зачем?

— А это ты у начальства спроси, — ухмыльнулся Герман. — Спросила пуля у пороха — зачем мы созданы Творцом…

Они некоторое время сидели молча.

— И сколько лет ты за мной наблюдаешь?

— Не сильно много, да и то — урывками. Служба, знаешь ли, у нас всегда в параллель с обучением. Помог дядя Саша. Да и вообще — это его затея. Тени пару не выбирают.

— Значит, это не контора вовсе, типа Лубянки, а научная лаборатория, где в колбах выращивают новый вид чекиста? Двухголовый монстр — терминатор госбезопасности?

— Глупости. — Герман сделался удивительно печальным, что ему совершенно не шло. — Не хватает тебе головокружительных погонь, слежки, подслушиваний и прочей лабуды? Будет. И слишком много. А пока что — мне пора на дежурство.

— Дежурство?

— Банально сидеть на телефонах. От оперов получать сообщения и разруливать всякую рутинную чепуху.

— За «зелененькими человечками» следят ваши оперативники?

— Точно. За ними, супостатами. Готовятся, понимаешь, Землю-матушку оккупировать.

— А я когда…

— На настоящую службу заступишь? — ухмыльнулся Герман. — Не боись, хватит и на тебя нарядов!

Глава 12. Погоны и лошади

— И все же, товарищ полковник, — почти жалобно попросил Стас, — почему я не разрабатываю дело об исчезнувшем «фестивале». Ведь знаю, роете вы землю, может — чего уже нарыли?

— Нарыли не нарыли, — бухтел дядя Саша, упрямо глядя невидящими глазами в телевизор, вечно включенный в его кабинете. — Чего не служится-то? Попрекает кто-то, бездельем, или с первой получкой проблемы были? Или общага хуже вашей?

— Я и не вижу никого, кроме длинноногого прапорщика, да изредка — Германа. И еще этих горе-терминаторов на вахте. Некому попрекать. Жилищные условия — прекрасные, честно если, я и не рассчитывал на такое. Деньги — пыль для чекиста…

— Пыль?

— Ну — не главное.

— И все же приятно, что они есть, не так ли? И почти столько же, сколько и было.

— Спасибо, конечно…

— Нет, ты и мертвого достанешь, — полковник выключил футбол, яростно отхлебнул газировку прямо из горлышка. — Докладывай, как проведена тобой последняя неделя! Как на духу.

— Дважды сидел «на телефонах». Какую-то дурость записывал и передавал, куда велено. Нареканий нет.

— Похвально, возьми с полки пирожок.

— В остальное время следовал рекомендациям капитана Германа.

— То есть?

— А то вы не знаете. По утрам — пробежка, вечером — спортзал. Кстати — на какие-такие шиши вы его отгрохали? Неужто нельзя просто снимать какой-нибудь на стороне? Дешевле и лучше.

— Что значит — лучше?

— Ну, — замялся Пшибышевский, — сауны там всякие, массажные кабинеты, тренажеры. И инвентарь посовременнее бы.

— Мечи не нравятся?

Речь шла о бамбуковых, деревянных и алюминиевых имитаторах разного рода холодного оружия, и доспехов к ним.

— Почему же не нравятся, — пожал плечами Стас. — Даже весело. Разнообразие какое-то. В перечне людей, с которыми я общаюсь, забыл упомянуть двух достойных узкоглазых джентльменов, которые регулярно со мной фехтуют. Вернее — избивают меня всякими палками, и дрынами. Да еще и пинаются. Очень достойные господа.

— Знал бы ты, во сколько обходятся нашему государству эти узкоглазые господа, — промямлил полковник, оттянув нижнюю губу и глядя в пустоту, — ценил бы эти пинки и палочные удары.

— Я ценю. Но все же, вместо экзотики, мне бы штангу да парочку гирь, а три раза в неделю — нормальный тир со встающими мишенями. Так недолго одичать и разучиться владеть табельным оружием.

Полковник пропустил его последние замечания мимо ушей.

— В таком же духе прошла и прошлая неделя?

— И позапрошлая, и два других месяца. Про походы в кино и на редкость нерегулярную половую жизнь можно не докладывать?

— Уволь, — полковник вытащил из стола какую-то папку, уставился в могучий график, пестреющий синими и красными карандашными пометками. — А ты молодец!

— В чем, интересно? Может, я не гожусь в отличники боевой и политической, но как знатная макивара и главный дуракавалятель в конторе требую внеочередного воинского звания. И талоны на усиленное питание.

— Талоны — вот они, — меланхолично заметил дядя Саша, предъявляя взору изумленного Стаса цветастый рулон каких-то бумажек. — Диетическая столовая при… В общем, недалеко отсюда, прапориха объяснит. Два раза в день питаться по полной. Считай это приказом Родины.

— Есть. — Стас сглотнул. — А как насчет расследования? Я же как опер скоро буду просто несостоятелен. Можно хоть пропажу носового платка вашей секретарши расследую? Мозг затупится ведь.

— Тебе не повредит, востер больно. Не по-военному это, шибко грамотным быть. А с платком — проще некуда. Это Герман его увел, а точнее велел ей положить на плафон. Прямо над ее рабочим столом. За что получил от меня лишний наряд и урезанный отпуск.

— А что же ей не скажете? Мается, бедная. Хороший индийский платок. С каким-то шитьем хитрым.

— Нечего ей хлебалом мух ловить. Она, между прочим, тоже Тень. Неважно — чья, но Тень. И не должна поддаваться на провокации Германа, как…

— Некоторые бывшие контрразведчики, — докончил грустно Стас.

— Именно, племянник, — палец полковника устремился в зенит. — Она обязана не поддаваться никакому ментальному контролю! Или спишу в обоз! В пехоту! В маркитантки!

Стас помолчал. Потом несмело намекнул:

— Если нет во мне особой нужды, может — насчет отпуска…

— Отставить давить на родственную жилу. Кумовство разводить в органах? Не позволю, не будь я твой дядя и полковник.

Пшибышевский наблюдал этот разговор словно бы со стороны, как будто смотрел странное тягомотное кино. Но все же была в этой киноленте какая-то особенная притягательность, изюминка.

Ему было сложно представить в роли полковника своего прежнего начальника, Сан Саныча. Тот был по-своему неплохим командиром, но чтобы вот так дурачиться! Никогда! Всегда собранный и серьезный, как собственный памятник…

А дядя Саша не служил, а как бы играл в службу.

Подобная манера общения водилась почти за всеми работниками безымянной конторы, с которыми довелось свидеться Стасу. Они из каждого мига служебного взаимодействия делали какое-то театральное представление, странно подбирая слова, меняя мимику и тембр голоса.

Поначалу это утомляло, потом он привык. У каждой марфушки, рассудил капитан, свои игрушки. На Лубянке все микро-феликсы. А здесь — макси-станиславские. Бывает.

— С питанием и тренировками все ясно, — сказал полковник, еще раз проглядев график. — Тиры и тренажеры отменяю своим волевым командирским решением. Что насчет ментальных тренировок?

— Герман говорит, — честно признался Стас, — что я полный бездарь.

— Мне он пишет совсем иное.

— Шуткует, наверняка, озорной наш.

— А как тебе сама практика?

— Да никак. Нудно и скучновато.

Битых два месяца капитан Пшибышевский разгадывал какие-то головоломки, разглядывал бесформенные кляксы на листах писчей бумаги, пытался одновременно следить за бьющейся о стекло мухой в одной части своего кабинета, и кривляющимся собственным отражением в кривом зеркале по другую сторону от стола.

— А еще, — настаивал полковник, словно желающий сделать научную карьеру на болезни пациента педиатр, — какие впечатления?

— Башка болит и кружится. Полным дураком себя ощущаю. Стал запоминать длинные последовательности бессмысленных знаков и пить водку напополам с вермутом.

Полковник уткнулся в график, потом переспросил:

— При чем тут вермут?

Стас хлопнул себя по лбу:

— Ах да, прошу прощения. Это уже из моей частной жизни и досуга.

— Ты мне это брось! Вермут — отставить! Только водку, можно с пивом. И только по выходным… Или после дежурства.