Корсары Балтики - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 21

— Распустили языки, — прикрикнул на воинов князь, — ровно бабы базарные! Чтобы не слышал я больше баек этих!

Но по углам еще долго шептались о страшной кончине и сожжении старухи.

Покушения на князя не повторялись: Ярослав взялся круто за охрану, никому спуска не давал.

Тревожное творилось вокруг града Иоаннова. Но было ли то связано с присутствием опричника, или с предвоенной лихорадкой всего края, даже Аника не мог сказать наверняка. То найдут стрельцы в камышах за чертой города челн, на дне которого колчан да лук тугой, то снимут со стен веревку с узлами, по которой будто кто-то вон из города бежал, или внутрь проникал…

Басманов с головой ушел в дело подготовки войска и уже чувствовал отдачу. Полки палили и перестраивались ладно и слитно, кони ходили сытые да ухоженные, огненного зелья в город свезли — на три войны Казанские.

Из глубины Руси подходили и подходили новые рати — валила диковатая мордва с луками, шли казачки с печальными песнями, разряженные в отбитые у татар наряды, величаво ступали закованные в броню да чешую боярские дети из Ярославля, Тулы да Ростова.

А государь, ожидая такого же притока ратников к Пскову, добра на начало рати не давал.

С Ливонской стороны вести все приходили не тревожные, скорее успокоительные. Замки рыцарские никто спешно к осаде не готовил, не съезжались н? защиту орденских земель рыцари-крестоносцы с далеких стран, на дорогах не видать ни шумных таборов ландскнехтов, потянувшихся из центральной Европы, ни иных наемников.

— Чудное дело, — удивлялся Басманов. — Тут и слепой бы понял — готова Русь орден прихлопнуть, пора бы в набат стучать да оружными спать, а у них ярмарки да турниры, охоты да пиры.

— Зато у ляхов неладно, — пробурчал Аника. — Оттуда туча грянуть может. Не с немецкой земли, а от братушек-славян, будь они неладны.

Басманов поджал губы и насупился.

Первое время он ярился, когда новый его дружинник встревал во все разговоры да раздумья. Однако загадочный атаман Безликий обладал кругозором — куда там иным думским сидельцам, а думал вслух удивительно схожим ладом, что и сам князь.

— Трансильванец уже прибрал под себя семижды семь языков, — протянул опричник. — Шляхта готова крикнуть его на царство, литвины души не чают. Ловок, гад, гладко стелет…

— Не торопиться он оттого, — заметил Аника, — что не столько целится в короли литвинские да ляхетские, а навострился земли Ливонские у нас перехватить.

— Откуда ему силищу такую взять, — отмахнулся Басманов, — чтобы супротив нас выступить? В Москве клич кликнут, и тут же запылают все земли православные под Баторием. Полыхнут так, что никаких шляхетских хоругвей не хватит тушить.

— В Трансильвании своей этот упырь уже имел дело с пожаром, — покачал головой Аника-воин. — Тут дело такое — если не убоится вновь кровь реками проливать, затушит любой пламень.

— Типун на язык тебе, Аника.

Басманов смотрел в окно на стаи черных птиц, кружащих над военным лагерем. Могло показаться, что одно лишь воронье во всей прибалтийской земле знает, что война не за горами.

— Надобно мне если не государю, то хоть Курбскому про дела баториевы шепнуть, — тут он махнул рукой по воздуху, словно была в ней сабля невидимая.

— Так знает же светлый князь, упокоитель Казани! Не может не знать!

— И молчит на сей счет, — докончил за него Аника сухо. — Имеет на то, видать, особое разумение.

— А ты, — напустил на себя боярский гонор Басманов, — атаман станичников донских, говори-говори, да не заговаривайся. Дела княжьи — не твоего скудного ума дела. И думки также.

— Так я же не спорю, — легко согласился Аника.

— Князья высоко, прямо под Богом ходят, а мы змеями меж камней пресмыкаемся.

— Больно покорен ты, — подозрительно сверлил его взором опричник. — Я же ведаю: норов у тебя крутой. Но как речь о Курбском — ты уже не лютый казак, а и не Богу свечка, и не черту кочерга.

— Могу ли я напраслину на казанского покорителя возводить? — пробормотал Аника-воин. — Мне на Белоозеро в колодках неохота.

— Говори уж, что на сердце, — вяло махнул рукой Басманов. — У меня служба такая — всякую кривду, что в народе ходит, сквозь сито просеивать, для государя крупинки злата сыскивать.

— Не стану пока ничего наговаривать, — уперся Аника. — Начнется война, поглядим, примерещилась мне измена, или взаправду есть.

— Эк хватил — измена. И как ты дожил до седин, Аника, с таким языком змеиным, бескостным?

— Так и дожил, — усмехнулся казак, — что не со всяким темной думкой делился.

— А со мной, выходит, можно?

— С тобой — можно, княже, — серьезно ответил Аника, — ты не для напраслины слухи собираешь, не для наговора на достойных мужей. О Руси печешься. Во всякий век таких малая горстка была.

— Гладок как шелк, — почесал подбородок Басманов, разглядывая своего нового дружинника, — да тверд, как кремень. А ты о чем печешься?

— О том же, — вздохнул Аника. — Только с таких, как я, беспорточных станичников, за Россию спрос малый. Мы голову в зарубе сложим — вот и вся наша плата, а на том свете почет. Ты же — князь, и Курбский также. Вас даже смерть лютая не скроет пред небесами за то, в каком виде оставите Русь.

— Тебе бы в монахи идти, Аника, лезть на Афонскую гору и оттуда людей учить.

— Доведется, — с каменным лицом откликнулся Аника, — и надену вериги, коли руки не смогут уже саблю держать.

Чтобы сменить тему, Басманов кивнул головой на изуродованную кисть казачью:

— А сию отметину кто тебе оставил? Верно Козодой говорил — ногайцы?

— Булава ногайская была, — потемнел лицом казак. — Рука тоже басурманская люто творила. А попался я под ту руку через дела своих, русских.

— Предали тебя?

— Предали, княже.

— А кто же? В своей ватаге варнак нашелся?

— Не гневайся, — Аника вдруг замкнулся, — но не стану ничего говорить.

— Отчего же?

— Высоко сидит тот, кто меня и ватагу казачью нехристям продал. Очень высоко полет его. Даже тебе, княже, не дотянуться пока.

У Басманова вертелся на языке вопрос, но испугался он ответ услышать, который чаял, и смолчал. Про себя же думал: «Бывал Курбский на югах, аккурат ногайцев замирял. Много у него в их стане друзей-приятелей образовалось после похода на Дон. Неужто он повинен в калеченье Аники?»

— Не станешь говорить, так и оставим. — Князь поднялся. — Куда Ярослав провалился?

— Здесь я, княже, — вошел Ярослав.

— Сыскал ли ты мне капитана, что не убоится в море выйти, как война грянет?

— Нет такого в здешних землях, — развел руками Ярослав, — и у ляхов нету. И среди свенов в Ругодиве не сыскалось.

— Неужто все эти племена басурманские в вита-льеры подались, или ордену служат? — подивился Басманов.

— Многие в разбойники идут, это верно, — согласился Ярослав, — дурное дело — не хитрое. Но в основном идут к купцам в охранители. А воевать не желают. Жаль того датчанина, верой и правдой нам служил.

— А может — жив еще? — вскинулся Аника, который был уже поверенным во всех делах Басмановских. — Никто не видал тела его, остов корабля не берег не выкидывало.

— Море без остатка поглощает, — печально сказал Басманов. — Пучина людям вестей не шлет, коли пожрала христианскую жизнь. Уже и отпеть успели датчанина.

Глава 11. ЗАМОК

Второй день гостил испанец де Сото в замке благородного рыцаря Роже. Решив, что имеют дело с доверенным лицом фрау Гретхен, хозяин и его слуги не препятствовали свободному перемещению пирата внутри зубчатых стен ливонской твердыни.

С превеликим изумлением взирал кастилец на все вокруг. Ему начало казаться, что он находится в некоем месте, где Небеса вдруг остановили время, в заповеднике анахроничного рыцарства времен крестовых походов. Легкая полупрезрительная ухмылка трогала бледное лицо де Сото, когда взгляд его касался неуклюжих бомбард, установленных на ржавые вертлюги, камнеметных машин и даже древних катапульт, призванных защищать изящные башни.