Дорога дорог - Мороз Игорь - Страница 15

– Драться я с тобой не буду. Тебя… – Закончить фразу он не успел – длинная стрела ударила его в грудь, и он, взмахнув руками, рухнул на каменный пол, и там завозился, стараясь подняться.

Вскрикнула принцесса, и Мгал, не теряя ни секунды, рванулся к стене. Затянул под мышками веревочную петлю и тут же ощутил, что Эмрик и Гиль начали поднимать его.

Снизу, подобно разъяренному глегу, взревел проснувшийся атаман; ворча и рассыпая проклятия, начали пробуждаться ничего не понимающие рыкари. Кто-то подкинул в очаг хворосту, кто-то бросился помогать раненому, а Эмрик с Гилем дружно рванули веревку – взметнувшиеся вверх языки пламени осветили внутренность пещеры едва ли не до потолка.

– Вон он, поднимается! Ловите его! Стреляйте, стреляйте! – бесновался атаман, заметивший наконец беглеца, однако рыкари еще не вполне очнулись ото сна, и к тому времени, когда в воздухе засвистели первые стрелы, руки Мгала коснулись спасительного края карниза. Мощным рывком он забросил свое тело на уступ, прикрывавший его товарищей от стрел, и, глядя, как они тяжело переводят дух, сказал:

– Вовремя!

– Зря ты рисковал. А жаль, никогда не видел вблизи ни одной принцессы. Здорово я этого длинного сбил, верно? А кто его подослал?

– Не знаю. Только, сдается мне, что Заруга ты не убил, – заметил Эмрик, сматывая веревку и прислушиваясь к доносившимся из зала воплям рыкарей. – Надо быстренько к храму Дарителя Жизни пробираться. Как бы нас не опередили!

– Успеем. – Мгал закинул за спину переметную суму, поднял светильник и первым двинулся в узкий лаз.

Глава вторая

Святилище Амайгерассы

1

Принцесса Чаг лукавила, говоря, что святилище рода Амаргеев мало чем отличается от других храмов Исфатеи, посвященных Небесному Отцу. Несмотря на многочисленные достройки, с первого взгляда было ясно, что строение это неизмеримо древнее окружавших его домов и, очень может статься, воздвигнуто еще в те времена, когда здесь и города-то не было. Храм стоял на холме и низким, заслоненным колоннадой главным входом своим обращен был к юго-восточному склону Гангози – горе-великану, печально известной жуткими тварями – обитавшими в ее недрах и нападавшими на рудокопов, – прозванными жителями Исфатеи кротолюдами. На небольшой террасе перед входом Владыка города время от времени устраивал открытые моления, приглашая на них жрецов и смотрителей из других святилищ. В обычные же дни здесь играли босые и голые, вечно чумазые дети ремесленников, хижины которых облепили холм и упорно карабкались все выше по отрогам Гангози. Задний фасад храма выходил на рыночную площадь, где горожане продавали свои изделия заезжим купцам и жителям окрестных деревень, привозивших в Исфатею фрукты и овощи, мясо и рыбу, муку и мед. Здесь всегда толпился народ, было шумно и весело, особенно когда выступали циркачи, песельники и сказители, а по праздникам городские богатеи учиняли для своих менее имущих соседей обильные пиры, неизменно сопровождающиеся восхвалениями Небесному Отцу – Дарителю Жизни, пением малопристойных куплетов, плясками, боем петухов, потешными бегами в мешках и прочими безыскусными забавами, до которых так охоч трудящийся люд.

Невзирая на запреты, к задней стене святилища были пристроены всевозможные лавки, навесы, сараи и амбары. В общем, жители Исфатеи привыкли не замечать диковинность здания, которое более двух веков назад кто-то из предков Бергола стал (без каких-либо на то оснований) называть своим родовым храмом. Караванщиков и заезжих купцов, многое повидавших за свою беспокойную кочевую жизнь, святилище это тоже не особенно поражало, тем более что проникнуть в него было невозможно, а внешние формы здания изумляли разве что своей простотой. И все же, приближаясь к гигантскому, чуть приплюснутому кубу, Мгал всегда испытывал невольный трепет. Так было и на этот раз, когда в сопровождении Эмрика и Гиля он подошел к храму со стороны торговых рядов. Теперь, правда, у северянина были основания волноваться, и друзья полностью разделяли его тревоги и надежды.

Несмотря на раннее утро, базарная площадь уже гудела, как растревоженный улей. Между прилавками, телегами, тентами и шатрами сновали мальчишки-рассыльные; хозяйки, пришедшие за снедью, придирчиво рылись в грудах серебристых рыбин, в разноцветных горах яблок, ранних арбузов, дынь и ференгов; подмастерье хлебопека, сторговавшись, выводил из рядов две телеги, груженные мешками с мукой. Прибывшие из Хануха караванщики, в одинаковых полосатых халатах, азартно спорили с продавцом тканей, присматривались к медным чайникам, сверкавшим как золотые, к ручным и ножным браслетам и более мелким изделиям из серебра – гордости исфатейских ювелиров. Но крупные сделки совершались не здесь. Богатые караванщики, чинные купчины и владельцы больших лавок и складов собирались в тенистых садах, рассаживались за резные деревянные столики у бассейнов и фонтанов, пили прохладительные напитки и легкие душистые вина, угощались засахаренными орехами, цукатами, истекающими соком фруктами – и тихими певучими голосами вели беседы о здоровье Владык, о семьях, видах на урожай, ценах на рынках в близлежащих городах и пограничных районах. Там купля и продажа совершались на пергаментах и листах толстой желтоватой бумаги, там не были слышны крики верблюдов, ржание тонгов и лошадей, прибаутки, ворчание, проклятия и смех базарного люда.

Хорош был базар в Исфатее – богат, шумен, весел и ярок по-южному, и не проходили обычно мимо Мгал и его товарищи, оказавшись в городе – и по делу заглядывали на него, и без дела, – подивиться чужим нравам и обычаям, послушать рассказы о делах минувших и дальних краях, о том, что делается в Исфатее и окрестностях. Однако в этот раз они не прислушивались к чужим разговорам, не обращали внимания на товары, лежавшие на земле, на повозках, лотках и прилавках, развешенные на столбах, оглоблях телег и над входами в шатры. Их влек к себе храм Дарителя Жизни.

Протискиваясь и проталкиваясь, отругиваясь и отшучиваясь, достигли они наконец его задней стены и по узкой отмостке начали пробираться к главному фасаду, где находился парадный, он же и единственный, вход в святилище. Вход, двери которого должна была открыть перед ними монета с изображением Маронды, висевшая на шее Мгала.

Как и следовало ожидать, на террасе перед храмом еще никого не было. Редкие прохожие, спешившие на базар по улочке у подножия террасы, посматривали на Мгала и его товарищей без интереса, – мало ли любопытных приходит взглянуть на родовое святилище Амаргеев. Осмотревшись по сторонам и удостоверившись, что никто не наблюдает за ними, Мгал шагнул в низкую галерею, образованную нависающей частью здания, которую поддерживали приземистые квадратные колонны, скользнул взглядом по их замысловатой резьбе и направился вдоль стены к порталу храма.

Вход в святилище представлял собой две арки, ступенями углубленные в толщу стены и украшенные фигурами различных диковинных тварей. Мощные бронзовые двери обрамляли изваянные из белого мрамора рыболюди, змеептицы, вишу и глеги. Каменная ящерица агурти выглядела в такой компании несколько простовато, однако именно ее изображение заставило глаза Мгала загореться торжествующим огнем. Голова ящерицы находилась на уровне его плеч, и, заглянув в ее пасть, северянин дрогнувшим голосом сообщил:

– Здесь и правда есть щель!

Расстегнув плащ и ворот меховой безрукавки, он снял с шеи массивную золотую монету и уже готов был опустить ее в щель, когда взгляд его упал на Гиля. Лицо чернокожего мальчишки посерело от волнения; чтобы скрыть недостойные воина чувства, он кусал губы и, разумеется, готов был отдать полжизни за право бросить чудесную монету в пасть агурти.

– Действуй. – Мгал протянул Гилю на раскрытой ладони монету Маронды.

– Я?! Но ведь…

– Давай-давай! – Эмрик легонько подтолкнул мальчишку вперед.

– Да поможет нам Самаат и все добрые духи его! – Гиль приподнялся на цыпочки, пробормотал непонятные слова, очевидно охранительные заклинания, и осторожно опустил золотой в пасть каменной ящерицы.