Не плачьте о нас... - Качаев Юрий - Страница 5

— Спасибо, доктор.

— Не за что, лейтенант. А я к вам еще наведаюсь.

Когда ребята вернулись к пещере, Марков уже сидел с забинтованной ногой и болезненно улыбался.

— Мне надо идти, — сказала Анна Ивановна Эдику. — Ты не провожай.

— Я Нине Елистратовне обещал доставить вас туда и обратно. До свиданья, товарищ лейтенант.

— Спасибо, Эдик. Уж не знаю, как вас и благодарить. Из-за меня ведь рискуете.

— Ничего, перезимуем, — отмахнулся Эдик. — Пока.

— Погоди. — Спартак полез за пазуху и достал толстый пакет. — Это листовки. Обращение крайкома партии.

— Откуда?!

— Наши с самолета сбросили. Бери. Расклейте в людных местах, только осторожно. И без лихачества. А то прошлый раз знаете, что они учудили? — Спартак повернулся к Маркову. — На дверях немецкой казармы свои самоделки расклеили. Спрашивается, зачем?

Марков, нахмурившись, покачал головой.

— Ребячество, — сказал он. — Эдик, передай Нине Елистратовне, чтобы она строжайше запретила подобные выходки. Это не смелость, а глупость. Понял?

— Понял, — буркнул Эдик, радуясь, что в пещере полутемно и не видно, как краска заливает ему лицо. Листовку на дверь казармы приклеил он.

Когда Анна Ивановна с Эдиком ушли, Марков сказал:

— Ну что ж, продолжим разговор. Кто эта Полина?

— Жена парторга колхоза имени Тельмана, Лисоволова ее фамилия. Папа до войны был хорошо знаком с ее мужем. Да и мама говорит, что Полина Федоровна наш человек.

— Значит, партизаны к ней заглядывают?

— Бывает. Они хотят наладить связь с городским подпольем.

— Каким образом?

— Пришлют в Пятигорск своих людей. Полина Федоровна предлагает временно поселить их у своих родственников, Корабельниковых. Митя Корабельников дружит с нашими ребятами.

— Ты поговори с ним, Спартак. Остальных ребят не посвящай. Если связники придут, пусть знает о них один Митя. А дальше поглядим. Возможно, с ними придется встретиться Нине Елистратовне или твоей матери. Кланяйся им обеим. — Марков протянул Спартаку руку: — Ну а теперь ступай.

ИЗ БЕСЕДЫ П. И. ДЕНЬГУБОВА С УЧАСТНИКОМ ПОДПОЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДМИТРИЕМ ПЕТРОВИЧЕМ КОРАБЕЛЬНИКОВЫМ

«В 1942 году мне было 14 лет. Мать умерла, отец ушел на фронт, и жил я с бабушкой. Друзьями моими были: Дурнев Виктор (мы звали его „Шагораш“), Виктор Колотилин, Вася Лисичкин (Лиса), Бондаревский Юра, Попов Эдик — учились в 17-й школе, где сейчас Дом пионеров. Да, и еще парень по кличке Артист. Все они были ребята боевые, как говорится, сорвиголовы. Особо дружил я с Бондаревским, Дурневым и Лисичкиным.

После ухода наших войск в доме моей двоюродной сестры Полины, проживавшей тогда на хуторе имени Тельмана в восемнадцати километрах от Пятигорска, появился знакомый участковый уполномоченный. Он когда-то работал вместе с дядей Ваней, мужем Полины, а теперь был в партизанах.

В середине августа я приехал к ней на велосипеде за продуктами. Полина познакомила меня с двумя мужчинами. Фамилий их она не знала, одного звали Федором, а другого Анатолием. „Их надо переправить в город, — сказала Полина, — забери их с собой, пусть они некоторое время поживут у бабушки“.

Пошли мы с ними глухой дорогой, через мясокомбинат, мимо соленых озер. Я сказал бабушке, что этих двух товарищей просила приютить тетя Поля, последнюю она очень уважала».

В городе

— Эх, ложка узка — берет два куска, развести б пошире, чтоб брала четыре, — пошутил Анатолий, вылезая из-за стола. — Спасибо, Агафья Никитична. Давненько я так не едал. Вот если б еще закурить, то и помирать не страшно.

— А чего помирать, — откликнулась старуха. — Сейчас пошарю.

Она сходила в горницу и принесла пачку «Беломора».

— Вот, от Митиного отца еще остались. Кури, сынок, хоть мужиком в доме запахнет, а то дух-то стал вовсе нежилой. И все эта война проклятущая. Ты сам-то откуда?

В разговоре она обращалась к одному Анатолию, а перед Федором, видимо, робела: он был не по годам серьезен и неразговорчив.

— Да мы, бабуся, здешние, из Ставрополья.

— Я не про то, — сказала старуха. — Идешь-то откуда?

— Из окружения.

— На окруженца ты не больно похож. Ишь, одежка-то на тебе будто из магазина. Ну да дело не мое.

— Правильно, бабуся: меньше знаешь, крепче спишь.

— Я вам в горнице постелила, — сказала Агафья Никитична.

— Это нам в самый раз, подушку под ушко — и прощай заботы.

Митя спал как убитый. Разбудил его Анатолий. Лицо у него было свежее и румяное, в белокурых волосах блестели капельки воды.

— Па-адъем, — сказал он и, приставив к губам ладони, «сыграл» побудку.

— Дядя Федя где? — спросил Митя.

— Федор наш — ранняя пташка, его уже и след простыл.

— Куда он пошел? Он же не знает города.

— Авось не заблудится, — уклончиво ответил Анатолий.

Наскоро перекусив, Митя и Анатолий тоже отправились в город. Шли не торопясь. Анатолий с безразличным видом поглядывал по сторонам и чуть щурился, когда ему на глаза попадались вывески немецких учреждений. Мимо дома 19 по Университетской они прошли несколько раз. В доме разместилась городская полиция.

— Слушай, — вдруг сказал Анатолий, — у тебя есть друзья?

— Конечно.

— А такие? — Анатолий показал большой палец. — Я имею в виду — настоящие.

— Есть и такие. — Митя сразу подумал о Бондаревском и Дурневе, но, помня наказ Спартака не называть никаких имен, промолчал.

— Мне не нужно знать, кто они, — словно угадав Митины мысли, продолжал Анатолий, — но ты им только передай, что они могут здорово помочь…

— А чем?

— Да как тебе сказать. Видишь, сколько везде легковушек? И все без охраны. Немцы пока еще ведут себя беспечно: в машинах оружие и, главное, документы, а на бортах грузовиков и бронетранспортеров эмблемы всякие и номера. Что, скажем, означает белый круг, перечеркнутый желтым крестом? Или скрещенные шпаги? Или бурый медведь, или слон? Для нас с тобой темный лес, а для людей, знающих наименования воинских частей и подразделений, это, брат, сведения о передвижениях вражеских войск, и сведения очень важные, я бы сказал, стратегического порядка. Понял?

— Чего ж тут не понять, — отозвался Митя.

— Только ты учти: действовать в одиночку нельзя. В крайнем случае, вдвоем, с подстраховкой, и лучше выбирать раннее утро или сумерки. Теперь темнеть начинает еще до комендантского часа. Ну а если… — Анатолий смущенно покашлял, — если кто, не дай бог, попадется, то стоять должен на одном: дескать, хотел украсть что-нибудь из еды, голод-то не тетка, пирожка не подаст. И в слезы: больше, дяденька, не буду, нужда заставила.

С Ниной Елистратовной Спартак встретился в условленном рдесте — в кинотеатре «Глория». Шел германский фильм «Ева». Сюжет его был слащав до тошноты. Молодой фабрикант как рабочий трудится на собственном предприятии и влюбляется в красивую девушку из бедной семьи. Любовь, естественно, кончается счастливым браком.

Спартак и Нина Елистратовна смотрели на экран, но слушали только друг друга.

— Я принес чистые бланки документов. Держите, — прошептал Спартак.

— Ты молодец. У меня камень с души свалился: теперь начнем переправлять людей к Маркову…

— Пришли связные из отряда, живут у Мити Корабельникова.

— Боюсь провокации…

— По маминым сведениям, исключено. Но на всякий случай она сначала встретится с ними сама.

— Ладно. Теперь вот что: листовки, которые ты передал, сегодня же пустим в дело. И второе: начала работать биржа. Завтра идем туда и поступаем на мотороремонтный. Не спорь. Так надо. Там мы найдем нужных людей. На бирже ко мне не подходи. На заводе тоже: мы с тобой незнакомы.

— Ясно. А что с приемником?

— Приемник уже у Артиста.

Они договорились о новой встрече и разошлись.

«Почему они на свободе?»

Эти листовки горожане находили в почтовых ящиках, в дверных ручках. Они белели на заборах и афишных тумбах, их передавали из рук в руки.