В сутках двадцать четыре часа - Киселев Владимир Сергеевич - Страница 34

— То есть как — разобраться? — не понял Косило. — Мы сотрудники органов. Вы что, форме не доверяете?

— Теперь форму многие носят. Будете скандалить — вызову охрану.

«И вызовет, — подумал Косило. — Телефонной связи с Волковыском нет. Пока выясняют личность, то да се, денежки могут пропасть. Ищи потом».

В горотделе НКВД, кроме дежурного, никого из начальства не было. Рассказывать ему о своих бедах Косило не стал. Сунулся в горком партии — секретари в отъезде.

Чем больше будет знать людей о деньгах, на столько же убавятся шансы их сохранить. Косило вздохнул: «Как же это мы об этом раньше не подумали?» Трое уже знали о брезентовых мешках: бухгалтер, кассир, шофер… Теперь — управляющий. Вот как дело-то обернулось…

— На автомашину нам рассчитывать не приходится, — задумчиво проговорил Семенчук. — Какие имелись в городе, уже укатили. Коней надо искать. Такое мое предложение, Петр Иванович, их много шастает.

Конечно, кони! Как же он сам об этом не подумал! Еще с машины он приметил на поле недалеко от города несколько лошадей, брошенных, видно, хозяевами. Может, среди них были и раненые, и больные, но были и здоровые.

Три лошади понуро стояли недалеко от обочины, две спокойно паслись на огородах. А если хорошенько пошарить по дворам, отыщутся и седла, которые запасливые мужики снимали с убитых красноармейских лошадей.

Косило сразу повеселел от таких мыслей. Даже о неприятном разговоре с управляющим забыл. Теперь он знал, что им с Павлом делать.

Не ахти каких раскормленных рысаков, но трех коней милиционерам удалось поймать, отыскали и седла. Даже реквизировали у мальчишек кавалерийский карабин с десятью патронами. Его Косило отдал Павлу Семенчуку.

Лошади милиционерам попались смирные: две гнедые, третья, серая в яблоках, чуть припадала на заднюю левую. Конечно, с конями морока немалая: прокормить, напоить, следи, как бы холку не набить. Но теперь у милиционеров был свой транспорт.

Днем они сворачивали с большака в укромное место; стреножив лошадей, пасли поочередно. В темноте все-таки двигаться было надежнее, села и деревни обходили стороной, лишних глаз избегали.

На окраине Шклова перед шлагбаумом милиционеров остановили красноармейцы-пограничники. Потребовали документы, поинтересовались, откуда и куда путь держат, что за груз в мешках.

— Мы выполняем особое задание, — коротко объяснил Петр Косило.

— Какое?

— Об этом могу доложить только комиссару, и никому более.

— А вот он и сам едет, — показал сержант-пограничник на приближающуюся со стороны города «эмку».

Выслушав доклад старшего по контрольно-пропускному пункту, комиссар кивнул в сторону милиционеров.

— Что за люди?

— Сотрудники Волковыской милиции, ждут вас.

При виде красной с золотым шитьем звездочки на рукаве гимнастерки, сердце у Косило радостно забилось.

— Слушаю вас, товарищи, — нетерпеливо бросил батальонный комиссар.

Косило предъявил удостоверение и рассказал, что за груз они везут в мешках, возле которых стоял с карабином Семенчук. Комиссар пощупал их.

— Если бы не увидел, ни за что бы не поверил в вашу одиссею. Сказка, да и только! — удивлялся он. — Вы даже не знаете, не представляете, что спасли для страны! И верю — и не верится! Садитесь в мою машину, берите для охраны автоматчика и сдавайте поскорее свой груз.

— Товарищ комиссар, пусть пока наши кони возле КПП побудут. Они нам еще пригодятся.

— Не возражаю.

Комиссар подошел к машине и переговорил с шофером. Он и не пытался скрыть своего восхищения двумя неизвестными милиционерами. «Надо будет фамилии записать. Не часто такое встречается, да и бойцам не лишне узнать о патриотах», — решил комиссар.

Деньги сдавал Косило, а Павел Семенчук поджидал его на скамейке напротив банка. Из окон высовывались люди, что-то рассматривали. Павлу и невдомек было, что они хотели посмотреть на него.

Не обращая внимания на любопытных, Семенчук ждал. Он потерял счет времени, когда увидел наконец в дверях сияющего старшего милиционера Петра Косило.

— Что-то ты долго. Приняли?

— Пересчитали до последней бумажки и приняли. Все нормально. Зайдем теперь, Павел, в столовку, пообедаем по-настоящему.

— А на какие шиши? У меня копеек пятьдесят наберется.

— Да у меня около рубля будет, — прикинул Косило. — Порядок. На борщ и котлеты хватит. Деньги от учебников еще остались: в воскресенье с дочкой собирались учебники купить, — пояснил он приятелю. — Как они там? В Волковыске уже немцы, я ничего не сумел узнать о наших семьях.

— Скверно! — только и сказал Семенчук и помрачнел.

Утешать Косило его не стал. Сам отойдет. Так оно и случилось. В столовой Павел поинтересовался:

— Петр Иванович, много ли денег в тех мешках было? Может, мытарств наших не стоили, зазря таились?

— Ой, много, Павел! Страшно даже выговорить — два миллиона пятьсот восемьдесят четыре тысячи рублей. Вот какая грудища!

— Ух ты! И верно, много. Расписку дали?

— А как же, благодарность объявили. И расписку по всей форме вручили. Акт, вот смотри. — Косило протянул документ с гербовой печатью. — Полный порядок. Читай…

Павел Семенчук внимательно прочитал всё, и подписи тоже.

Хлебные карточки

Зеленоватые, красноватые, серые листки, расчерченные на аккуратные квадраты. В годы войны они были буквально жизнью для каждого городского жителя. Теперь же их можно увидеть только в музеях. Если бы эти бумажки могли вдруг заговорить, ты услыхал бы суровую историю о том, что они впервые появились 1 июля 1941 года. В этот день московские газеты опубликовали сообщение Московского Совета о введении в городе карточной системы торговли хлебом, мясом, сахаром, крупами, жирами и промышленными товарами, одеждой, обувью.

Это была вынужденная мера. Она означала, что с этого дня страна переходит на строгий режим экономии. Как никогда, надо было беречь каждый килограмм хлеба, так необходимого для воинов Красной Армии, для тружеников тыла, для нашей победы.

Дневная норма хлеба для рабочих и инженерно-технических работников устанавливалась 800 граммов, для служащих — 600 граммов, а для неработающих и детей до 12 лет — 400 граммов. Рабочим полагалось на месяц: крупы — 2 килограмма, сахару — 1,5 килограмма, мяса — 2,2 килограмма, рыбы — 1 килограмм, жира — 800 граммов. Для служащих, неработающих и детей нормы были значительно ниже. Что делать? Это было все, чем тогда располагало государство. Хлеб и другие продукты можно было купить по карточкам не в любом, а только в определенном магазине, к которому был прикреплен человек.

Скромные пестренькие бумажки. Побежал Ленька с ними в булочную. А на улице столько интересного: красноармейцы с винтовками в строю идут, кони пушки тянут, аэростаты воздушного заграждения… Мальчишка отщипывал корочку от теплой еще буханки хлеба — хлеб такой вкусный! — засмотрелся на пушки. А хлебные талоны мимо кармана сунул. Лишь дома обнаружил, что карточек нет. Потерял.

— Что ты наделал?! Без карточек как жить будем, где хлеба возьмем! — плача, причитала мать.

Испугался Ленька. Побежал в карточное бюро, постучал в окошечко. Из него выглянул симпатичный старичок в очках, с седой бородкой. Лицо у старичка в маленьких морщинках, доброе.

— Что тебе, мальчик?

— Дядя, я карточки хлебные потерял, мама плачет. На меня не выписывайте, я обойдусь, а на папу с мамой выдайте…

— Ай, ай, ай! — заохал старичок. — Такой большой, а порядка не знаешь. И рад бы помочь, да не могу. Взамен утерянных карточки не выдаются и вперед не выдаем. Придется ждать нового месяца. Так и объясни маме.

Что ей объяснять? Она сама знает. Задумался мальчишка. Может быть, впервые за свои двенадцать лет. Увидел отец, что сын переживает, даже ругать его не стал. Только и сказал: