Два Гавроша - Шмушкевич Михаил Юрьевич - Страница 10

Жаннетте было не до шуток.

— Бродим, бродим, а станции все нет да нет! — жаловалась она усталым, слабеющим голосом.

Павлик ее утешал:

— Найдем. Походим еще немного и найдем.

И вот перед самым рассветом, когда они совершенно обессилели, вдруг послышался короткий паровозный гудок. Через минут двадцать Павлик и Жаннетта уже подкрадывались к полустанку, вблизи которого смутно вырисовывался товарный состав. На открытых платформах стояли танки, длинноствольные пушки, пулеметы. Где-то впереди пыхтел, тяжело дыша, паровоз. Павлик и Жаннетта, промокшие до нитки, наблюдали за ним из-за водонапорной башни.

— Этот поезд обязательно пойдет в Париж, — заявила уверенно Жаннетта.

— Откуда тебе известно? — с любопытством взглянул на нее Павлик. — Догадываешься?

— Зачем гадать? Ворожка я, что ли? И так ясно: паровоз стоит с той стороны.

Довод не очень убедительный, однако у Павлика не нашлось возражений. Тем более что уже начало светать, небо серело и надо было спешить. Но как проникнуть в поезд? На открытой платформе не поедешь, а в закрытых вагонах — кто знает, может, там солдаты.

Крадучись по шпалам, они добрались до хвоста эшелона. Жаннетта не спускала глаз с шагающей у паровоза черной фигуры часового, а Павлик тем временем проник через верхний люк в вагон. Темно, тихо, никого нет. Пальцы нащупали какие-то ящики, сложенные ярусами до самого потолка.

— Эй, беги сюда! — шепотом позвал он Жаннетту, высунув голову наружу. — Залезай скорее. Дай руку.

— Часовой идет, — прошептала она еле слышно.

— Черт с ним! Подымайся, хватайся за железную скобу.

Они спрятались между ящиками и стали прислушиваться к тому, что делается снаружи, но, кроме шума дождя и шипения паровоза, ничего не услышали. Скорее бы тронулся состав!

Жаннетта долго сидеть молча не могла.

— Павлик, что в этих ящиках? — спросила она, отбивая зубами мелкую дробь.

— Не знаю, — ответил он. — Снаряды, мины, гранаты, а может быть, продукты.

— Продукты?! — обрадовалась она. — Я есть хочу.

— Потерпи, — буркнул Павлик. — Поезд тронется, тогда посмотрим.

Жаннетта огорченно вздохнула:

— А если придется долго ждать?

Наконец зазвенели железные тарелки буферов и под полом заскрипели колеса. Поезд с ходу набирал скорость. Павлик и Жаннетта кинулись к ящикам. Расцарапали себе до крови руки, но ни одного из них не открыли. Они были крепко-накрепко сбиты, а по краям обшиты толстыми полосами железа.

— Зря мучаемся, — с досадой сказал Павлик. — Продукты так ее упаковывают. Тут, скорее всего, мины… Ты согрелась?

— Еще бы! — ответила Жаннетта усталым голосом и забилась в угол между ящиками и стенкой вагона.

Она уснула. Даже слегка похрапывала. Павлика тоже клонило ко сну, но он пересилил себя. Его тревожила неизвестность. Он думал о том, как вырваться из этой ловушки, куда они добровольно забрались. «Тут опасно оставаться, — рассуждал он. — На какой-нибудь станции эшелон остановится, его начнут разгружать, и нас обнаружат. Тогда опять водворят в замок Веммера».

Надо что-то придумать…

Жаннетта крепко спит, подложив руку под голову. С ее губ срываются короткие, отрывистые фразы. Павлик наклоняется над ней и осторожно дотрагивается до ее лба. Горячий, и щеки пылают.

— …У них мундиры синие и сабли на боку… Ха-ха-ха! Кошон. Круппке, ты кошон!

Бред. Жаннетта заболела. Этого еще недоставало!

Поезд идет быстро. Колеса ритмично отбивают: «Бред-бред-бред». Изредка напоминает о себе паровоз. Он не гудит, а истерически кричит, будто кого-то на помощь зовет.

— Пить…

— Нет у меня воды. Потерпи немного.

Она не слышит. Повторяет настойчивее:

— Пить… пить…

Потом Жаннетта умолкает. Павлик испуганно прислушивается к ее дыханию, берет за руку. Рука горячая. Это его немного успокаивает. Он отползает к двери и сквозь щель выглядывает наружу. Дождя уже нет. По ту сторону полотна проносится густой лес. По глянцевитой от дождя каменной ленте дороги едет на велосипеде человек. Он в синем комбинезоне, темном берете, с дымящейся трубкой во рту.

— Француз! — решает Павлик. — Жаннетта, Франция!

Девочка открывает глаза. Взгляд у нее отсутствующий, безразличный.

— Франция, — повторяет он. — Посмотри, отсюда все видно.

Жаннетта пытается поднять голову, но не может.

— Что с тобой? — участливо спрашивает Павлик.

Она устало закрывает глаза и снова погружается в глубокий сон.

Павлик, взобравшись на верхние ящики, выглядывает в щель с другой стороны вагона. За ровными линиями ив и кустарника, посаженных между узкими полосками полей, все чаще выплывают каменные ветряные мельницы, белые домики с высокими крутыми крышами.

Утро, проникшее в вагон через верхний люк и щели, осветило слабым светом худенькую фигурку Жаннетты. Глядя на нее, Павлик невольно вспомнил, как Гаврош прятался от дождя в брюхе гигантского деревянного слона, стоявшего на площади Бастилии в Париже.

Незаметно Павлик уснул и проспал весь день, до самого вечера.

Он не слыхал, как поезд остановился.

Шум моторов, лязг железа и говор людей разбудили Павлика. Снаружи доносились отрывистые, повелительные возгласы:

— Быстрее, быстрее! Куда лезешь?.. Налево! Следующая, подъезжай!

Где-то впереди полным ходом шла разгрузка эшелона..

Павлик осторожно выглянул наружу. Ночь. Заброшенный домишко. Шлагбаум. Картавый немецкий говор. Неужели это Париж? Лужа… По ней золотыми змейками скользит свет фонаря, приближающегося к хвосту эшелона. «Они сейчас придут сюда!» — Павлик отскакивает в глубь вагона и принимается будить Жаннетту.

Она не спит, ее глаза ее по-прежнему бессмысленно глядят прямо перед собой.

— Жаннетта, вставай! Они идут сюда! — теребит ее Павлик. — Скорее, они нас найдут!

— Оставь меня, — еле слышно говорит она. — Не могу подняться. Все болит.

Шаги. Со скрежетом и свистом открывается дверь. Луч фонарика шарит по верхнему ряду ящиков. Павлик замер. Немцев он не видит, но слышит их дыхание. Ему кажется, что он чувствует на себе, их тяжелый взгляд.

— Последние три вагона отцепите. Паровоз потянет их к Эрделю.

Уходят. Шаги постепенно замирают.

Часто в минуты смертельной опасности самый слабый человек становится сильным. Павлик с лихорадочной поспешностью схватил Жаннетту на руки и понес ее к выходу. Выпрыгнув из вагона, он взвалил девочку к себе на спину и перебежал через железнодорожное полотно. Но и там было опасно. Рядом, по дороге, неслись груженые машины, расхаживали часовые в касках. Оставался один выход: незаметно спуститься с насыпи и пересечь шоссе.

Дойдя до обочины дороги, он остановился, перевел дыхание и пошел дальше. Он брел в темноте, наугад, брел в неизвестность. Но тревожило его другое: он чувствовал, что выбивается из сил, а положить больную на мокрую землю не хотел. Сгибаясь под тяжестью ноши, он шатался. «Еще немного. Чуть-чуть. Досчитаю до ста и тогда передохну», — старался он ободрить самого себя.

Теплое дыхание Жаннетты согревало его. «Как бы мне ни было тяжело, — думал он, — но я ее не оставлю, донесу до места». До какого места? Где их ожидало безопасное место? Кому было дело до украинского паренька и французской девочки?

Начался подъем. Идти вверх по скользкой почве стало еще труднее. Жаннетта, к которой изредка возвращалось сознание, требовала, чтобы он ее опустил на землю.

— Ты устал, опусти меня, — умоляла она его. — Я полежу, а ты отдохнешь. Прошу тебя… Мне уже лучше, я сама…

— Ладно, — согласился Павлик, — только не садись, простудишься.

Он осторожно опустил ее. Но стоять она не могла, зашаталась. Павлик успел вовремя ее подхватить.

— Сядем здесь, — указал он на поваленное дерево. Тут сухо.

Едва они сели, их начало клонить ко сну. Жаннетта положила голову на плечо Павлика.

Между облаками блеснул изумрудный луч. Вслед за ним выплыла полная луна. Она залила землю мягким светом. Павлик огляделся. Из темноты выступали контуры станции. Эшелон, из которого они только что выбрались, издали казался медным. Над ним, за насыпью, раскинулись розоватые, точно высеченные из светлого гранита, домики. «Там живут французы, но это далеко», — с тоской подумал Павлик.