Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона - Кей Марвин - Страница 10

— Может быть, Гарри Гибни просветит нас, — произнес я.

— О, я рассчитываю на это! — отозвался Холмс с необычайно грустным выражением лица, словно моя недавняя меланхолия постепенно передалась ему, как замедленный яд. — Здесь есть над чем поразмыслить, правда, Ватсон? — спросил он. Я понял, что вопрос был риторическим, и промолчал. — Ведь, возможно, человек — это всего лишь… — он поднял чашу с каким-то быстро испаряющимся веществом, — …сумма химических элементов, от которых зависит его физическая форма? Может быть, мы сталкиваемся с неупорядоченностью броуновского движения, всего лишь молекулами в пространстве, имеющими общую массу. Может быть, наши побуждения рождаются из страстной химии наших собственных умов и сердец определенными элементами, которые являются объектами изучения врачей, таких, как вы. Но кто-то же может осадить побуждения человека так же, как я эти кислоты, — разве не так?

Я не знал, что сказать. Никогда прежде я не рассматривал человеческое бытие на таком микроскопическом уровне. Но прежде чем я придумал какой-либо ответ, его настроение резко изменилось, и он со вновь обретенной энергией занялся своим экспериментом, передав меня во власть беспокойного сна.

Мы приехали в Сент-Панкрас ровно в 9:20 и увидели, как Энн Кенни Гибни села в заранее приготовленную для нее карету. Затем последовали за ней в Ист-Энд и высадились из нашей двуколки в квартале от нее, чтобы остаться незамеченными. Зажав чемодан в одной руке и расстегивая плащ другой, она прямиком направилась к захудалому постоялому двору, находившемуся всего в шаге от того дома, где умер Виктор Линч. «Все возвращается на круги своя», — мелькнула у меня недобрая мыль. Благодаря скромной сумме, врученной хозяину постоялого двора, мы узнали номер комнаты, в которую она вошла. Постучав, Холмс быстро назвал наши имена и сказал, что мы здесь без сопровождения полиции.

— Ах, Гарри, мне так жаль! — воскликнула миссис Гибни, узнав нас. — Я была предельно осторожна, клянусь!

Гарри Гибни стоял возле кровати, на которой лежал чемодан с его сменной одеждой; он как раз переодевался, и его одеяние теперь было полно контрастов: сияющие туфли, изящные коричневые гетры и хорошо сшитые жемчужно-серые брюки под изорванным твидовым пиджаком, точно таким же, как у Виктора Линча. Когда мы вошли, он положил шляпу на спинку мягкого стула. Это был высокий крепкий мужчина, более худая копия покойника, которого мы видели вчера утром. Создавалось впечатление, что их общее дело, чем бы оно ни было, сделало их похожими. Он устало провел одной рукой по лицу, мрачному из-за суровых испытаний, и успокаивающе обнял жену другой рукой.

— Это не твоя вина, любимая, — мягко сказал он, затем посмотрел на Холмса. — Как вам удалось…

Миссис Гибни сдерживала рыдания.

— Это из-за меня, понимаешь, это действительно моя вина, — твердила она. — Мне нужно было рассказать тебе. Я была так растеряна… Я обратилась к мистеру Холмсу, знаю, это было глупо с моей стороны, но я боялась, что ты в опасности, боялась спросить тебя о письмах…

Гибни был явно озадачен, но его замешательство быстро сменилось подозрительностью.

— Какие письма? Он писал тебе? Линч писал тебе из Лондона? Чего он хотел?

— Наверное, нам всем лучше присесть, — предложил я, прежде чем атмосфера могла накалиться еще больше, — и попытаться разобраться во всем этом.

Гибни колебался, не в силах сдерживать растущий в нем гнев. Затем он словно выпустил пар и опустился на стул, будто ему стало сложно держать тяжкий груз.

— Это были письма от тебя, — пояснила его жена, присаживаясь на край кровати, едва скрипнувшей под ее легким весом. По ее щеке скатилась слеза и упала на желтовато-серое покрывало. — Это были любовные письма к какой-то женщине, живущей здесь. Написаны твоим почерком. Я бы узнала твою руку везде. Но я знала, что ты не смог бы… не стал бы… никогда бы…

К удивлению, как мне показалось, каждого в этой комнате, Гарри Гибни разразился диким, лошадиным смехом, от которого сотрясалось все его тело и который в конце концов, перерос в своего рода рыдание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ах, Энни, моя дорогая Энни! Не удивительно, что ты настояла на своем приезде сюда! Хотела найти мою английскую любовницу, да? Письма были от него, не от меня. Он может подделать почерк кого угодно и что угодно. Он лучший подделыватель… он был лучшим подделывателем… который когда-либо жил.

— Кто? — всхлипнула Энн.

— Виктор Линч, — произнес Холмс.

Энн испуганно ахнула — очевидно, ей был известен этот человек, по крайней мере, его имя. Но она ничего не ответила, а Гибни просто кивнул, и Холмс продолжил:

— Возможно, он хотел, чтобы ваша жена донимала вас этими письмами, но скорее всего он надеялся, что это жестокое послание приведет вас в Лондон и тогда вы увидите его объявления. Предполагаю, что он задумал какой-то коварный план против вас — может быть, потому что вы имели доход от его работ? — и из мести хотел разрушить ваш брак.

— Злой умысел, — глухим эхом отозвался Гибни. — Да, вы правы на этот счет. Но не письма привели меня сюда — она никогда не рассказывала мне о них. Я был удивлен, увидев его объявления; я подумал, что он откуда-то знал, что я в конце концов приеду — приеду, чтобы найти его… И я заслужил его коварство. Это лишь моя вина.

— Вы убили Виктора Линча? — тихо спросил Холмс.

Гибни испуганно поднял глаза, словно забыл, почему собирался исчезнуть из Лондона.

— Убил? Что вы, конечно нет! Я пришел туда, чтобы встретиться с ним, дать ему денег, компенсацию, что ли. Я хотел все исправить, хотя ничего уже нельзя было вернуть. Я знал, что он сохранил некоторые свои работы. Но поскольку они так и не появились на рынке, я понял — он не знает, что все изменилось. Я приехал сюда рассказать ему, сколько они стоят, посоветовать продать их. Дать ему немного денег. И уехать. — Он обхватил голову дрожащими руками, вспоминая последствия своего визита.

— Наверное, будет лучше, если вы начнете с самого начала, — осторожно подтолкнул его Холмс.

Мужчина, казалось, заставил себя выйти из оцепенения; он собрался, кивнул и начал.

— Я был скромным клерком в аукционном доме в Дублине и едва сводил концы с концами, когда мне в руки попала одна из украшенных миниатюрами рукописей Виктора, чудесный молитвослов. Это была искусная работа — он не только использовал оригинальные материалы, но каким-то образом состарил страницы, некоторые повредил, некоторые выдернул, чтобы все выглядело, как подлинная находка. Я сразу же понял, что это подделка, — я гордился своим профессионализмом и расстраивался, что не продвигался вверх по карьерной лестнице на своей фирме. Но, посмотрев на эту работу, я понял, что это шанс. Я хотел большего, что в этом такого? Поэтому я продал ее через свою фирму, получил первое комиссионное вознаграждение и связался с изготовителем снова. Между тем Райан Кенни — отец Энн — увидел первую работу и спросил, есть ли еще что-нибудь подобное. Он предполагал, что где-то был открыт какой-то склеп или раскопана какая-нибудь частная коллекция, и поставил цель со временем собрать все предметы. — Он снова засмеялся, но сразу же резко закашлялся. — Специалисты выдвигали теории о церковниках голуэйского монастыря, скрывавших эту работу. Это был грандиозный обман, но все так поверили в него, что он стал жить своей собственной жизнью. Заинтересованные лица смирились с желанием продавца остаться анонимным. Все было так легко, даже очень легко!

Энн слушала с широко раскрытыми глазами; у этой пары было много секретов друг от друга, несмотря на то, что они были верны своим супружеским обетам.

— Что же стало причиной разрыва соглашения? — спросил Холмс, всем телом подавшись вперед — у меня было такое ощущение, что этот Виктор Линч просто притягивал его и он очень хотел понять суть этой истории.

— Энн, — сказал Гибни, неловко беря ее за руку, чтобы смягчить свое откровение. — Я повстречался с ней, когда вел переговоры с ее отцом, и мы влюбились друг в друга. Но однажды в офис в Дублине пришел Виктор — он редко приносил свои работы сам, чтобы избежать общения, но к тому времени он стал все более подозрительно относиться к посредникам. В тот самый день ко мне пришли Энн со своим отцом. Они встретились, и Виктор притворился, что очарован Энн, хотя на самом деле его привлекали сбережения ее отца. Видите ли, он был паршивой овцой из одной известной в Голуэе семьи, и его положение терзало его на протяжении многих лет, ведь он считал, что его талант не оценен по достоинству. — Гибни понизил голос, в котором чувствовалась давняя горечь. — Он начал оказывать ей внимание, а я остался не у дел — клерк не был соперником голуэйскому аристократу.