Ирод - Мордовцев Даниил Лукич - Страница 23

Известие о загадочной смерти «аскалонского водолаза» укрепило Александру и Мариамму в уверенности, что Аристовула утопил в бассейне Иерихона этот водолаз по приказанию Ирода, а Ирод же убил его как своего обличителя.

После этого Александра вновь написала Клеопатре, требуя суда над Иродом.

Со своей стороны ни старая Кипра, мать Ирода, ни Саломея, его сестра, не забыли, как Мариамма во время похорон Аристовула назвала Ирода «плачущим нильским крокодилом», а их самих, Кипру и Саломею, «ядовитыми змеями пустыни Петры». Раз Ирод навестил мать вскоре после похорон Аристовула.

— Здравствуй, нильский крокодил! — встретила сына старая Кипра.

— Что такое, матушка? — удивился Ирод.

— Я не мать тебе, — отвечала старуха, — ядовитая змея Петры не может быть матерью нильского крокодила.

Слова матери поразили Ирода. Он подумал, что рассудок Кипры помешался.

— Нильский крокодил, ядовитая змея Петры, — бормотал он в недоумении.

— Да! Так называет нас твоя жена: тебя — нильским крокодилом, который плакал над Аристовулом, а нас, меня и твою сестру, — ядовитыми змеями Петры.

Ирод побледнел: крокодил, плачущий над своей жертвой, — это он, Ирод.

— У Мариаммы тогда с горя помутился рассудок, — сказал он.

— Он у нее помутился давно, еще тогда, когда она посылала свой портрет Антонию, — возразила старуха.

— Как! — вспыхнув, как огонь, вскочил Ирод, безумно любивший свою жену.

— О, простота, как всякий мужчина, — презрительно улыбнулась Кипра, — разве ты не знаешь, для чего похотливая женщина посылает свое изображение мужчине, да еще какому!

Ирод был поражен. В нем забушевала ревность. До сих пор он мог упрекнуть жену только в холодности к нему: она не только не разделяла его страстных порывов, но даже как бы с брезгливостью отдавалась его ласкам. Он и считал ее холодною, мраморною красавицей с рыбьей кровью. У него не выходил из памяти случай, когда он, пригрозив распять на кресте всех жителей Иерусалима и потом помиловав их, встретил в тронном покое двора Мариамму, тогда еще маленькую девочку, и, желая приласкать ее, спросил: «Разве ты не узнала своего Давида?» — то на это получил гордый ответ девочки: «Нет, ты не мой!» Потом, взрослой, выйдя за него замуж, она оставалась все такою же холодной, с неохотой отдававшейся его ласкам, хотя и имела от него уже двух сыновей и одну дочь. Но чтобы ревновать ее к кому бы то ни было, этого ему и в голову не приходило. И вдруг теперь мать заронила в его душу такую искру, в его-то огненную душу!.. Мариамма, этот мрамор, похотливая женщина!.. Это для него целый ад терзаний! Для него Мариамма до сих пор казалась почти девочкой. Ей и теперь всего восемнадцать лет. Он взял ее к себе в жены, когда она была еще совершенным ребенком с едва заметными признаками женщины. Он и теперь видел в ней девочку с инстинктами и темпераментом ребенка, и вдруг! неведомо для него, она похотлива! С тайной похотью своей она обращается к Антонию! Она в мыслях и чувствах уже неверна мужу! Она уже за глаза отдалась Антонию!

И как бы в подтверждение этих ужасных подозрений Ирод через несколько дней получает от Антония приказ явиться в Александрию. Отослав обратно в Египет гонцов с донесением, что он немедленно исполнит волю дуумвира, Ирод стал готовиться к отъезду с мучительными думами. Теперь он всего мог ожидать от Антония. Но кому доверить Мариамму, это сокровище, которое терзало его душу? Ферор в Заиорданье. Остается его любимец, Иосиф, муж Саломеи, за которого эту последнюю Ирод выдал силою. Саломея тайно любила другого, хотя не видала его в глаза. Это был таинственный «сын Петры», спасший ее и всю Масаду от смерти, когда осажденные умирали от безводья.

Ирод отправился в покои Иосифа. Его встретила сестра со злорадной улыбкой.

— Ты что, Саломея, такая радостная? — спросил Ирод.

— Напротив, я готова плакать, — ехидно отвечала Саломея, — бедная Мариамма!

— Что такое? — испугался Ирод.

— Она слепая, бедняжка! — уклончиво отвечала лукавая идумейка.

— Ты что говоришь вздор! — вспылил Ирод.

— Не вздор, а горькую истину, ей Клеопатра выколола глаза.

— Я не позволю тебе шутить с царем, Саломея! — сурово сказал Ирод. — Не забывай моих подземных темниц, где ты сама можешь лишиться зрения.

— Я не забываю, царь! — гордо отвечала Саломея. — Гонцы Антония привезли мне письмо от ее евнуха (он получает от меня подарки), он пишет, что Клеопатра, приревновав Антония к портрету Мариаммы, выколола ей глаза — так и пишет евнух «ей», а не ее портрету.

Это известие поразило Ирода еще больше, чем уверения матери, что его Мариамма похотлива и сама навязывается Антонию. В ослеплении ревности он не подумал даже проверить, не ложно ли показание Саломеи и действительно ли она получила письмо от евнуха Клеопатры, а не сама это измыслила, чтобы хоть этим мстить ему за то, что он насильно выдал ее замуж за нелюбимого ею Иосифа.

Отуманенному ревностью уму его теперь стало ясно, что Антоний прельстился красотою Мариаммы, что Клеопатра приревновала его к ней и что, в конце концов, Антоний теперь решил погубить его, Ирода, чтобы завладеть Мариаммой.

— Что же еще пишет тебе евнух? — спросил он, помолчав, в надежде, хотя косвенно узнать, что может ожидать его в Александрии.

— Ничего отрадного: Антоний, кажется, совсем потерял и волю, и рассудок, а Клеопатра делается все ненасытнее, — отвечала Саломея, — ты теперь ее подданный.

— Как подданный? — испугался Ирод, хотя страх ему почти не был знаком.

— Да, подданный, но не только ты, но и Антоний ее подданный: жрецы провозгласили ее богиней Изидой, и Антоний следует за нею, во время процессии в храмах, в толпе ее евнухов и считается главным евнухом.

— Но это безумие! Ясно, что он лишился рассудка. Но почему же я подданный Клеопатры? — спросил Ирод.

— Потому, что титул ее теперь «царица царей», то есть, она повелительница всех царей Востока: пергамского, парфянского, аравийского и иудейского.

— Не может быть! — воскликнул Ирод.

— Не знаю... Мне так пишут.

— Где это письмо? Покажи мне его.

— Какой ты наивный! — улыбнулась Саломея. — Разве такие письма оставляются в руках того, кому пишутся? Если бы гонец, доставивший его мне, не возвратил его тому, кто его писал, то топор отделил бы его голову от туловища.

Ирод заметался, как пойманный зверь. Он сразу решил, что ему делать.

— Где твой муж? — спросил он.

— Он у себя, — ответила Саломея.

— Знает он все, что ты мне сообщила?

— Муж не всегда должен знать, что знает и делает его жена, — ехидно отвечала Саломея.

Для Ирода это был жестокий укол. Он понял в нем намек и, не говоря ни слова, прошел прямо к Иосифу.

— Теперь, мой добрый Иосиф, выслушай мою последнюю волю, — заключил он, рассказав все, что узнал от матери.

— О, царь! — воскликнул Иосиф. — Зачем же последняя?

— Я предвижу, что мне уже не вернуться из Египта, — мрачно отвечал Ирод. — Антоний если и не поверит клевете Александры, будто я виновник смерти Аристовула, то покажет вид, что верит ей, лишь бы иметь предлог осудить меня и казнить. Ему нужна Мариамма. Мариаммы он жаждет. Клеопатрой он пресытился. Но я люблю Мариамму, она моя и здесь, и за гробом! Я не хочу, чтобы после моей смерти она принадлежала кому-либо другому. Иосиф! — страстно продолжал он. — Клянись исполнить мою последнюю волю!

— Но в чем же она, царь мой? — спросил изумленный Иосиф.

— Слушай: как только дойдет до тебя весть, что меня уже нет в живых, тотчас же собственноручно убей Мариамму! Клянись мне!

Иосиф отступил с ужасом.

— Царь! — мог он только сказать.

— Клянись! — повторил Ирод. — Клянись и небом, и землею, что ты убьешь ее!

— Царь мой и владыка! Пощади! — взмолился Иосиф.

— Нет! Клянись! Видишь, я умоляю тебя! — И Ирод упал на колени. — Без нее нет для меня загробной жизни! Без нее я не хочу зреть лицо Саваофа! Клянись!

— Клянусь! — простонал Иосиф, также падая на колени.