Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Окно выходит в белые деревья...

Евтушенко Евгений Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Окно выходит в белые деревья... - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 68

Изменить размер шрифта:

ПОЭТ И СВЯЩЕННИК

Памяти Папы Римского

Я шел по Иерусалиму,

и воздух звенел, как стекло.

Жарой меня просолило

и совестью пропекло.

Пошатываясь от упорства,

проулок нашел, где Христос

ладонью о стену оперся,

молчанием речь произнес.

Вот признак, что в сердце есть сердце, —

Стоять за других до конца.

Неважно на что опереться,

но лишь бы на чьи-то сердца.

И столькие поколенья

от детскости и от любви

в то самое углубленье

вжимали ладони свои.

В религии я своенравный.

Был бабушкой тайно крещен,

но как пионер православный

за все ли я Богом прощен?

Поэт и священник из Польши

не мог отменить все, что пошло,

но кажется мне по всему —

что с неба — ни меньше, ни больше

сошло покаянье к нему.

В содоме политики, денег,

когда неподкупного нет,

поэт — это тайный священник

и тайный священник — поэт

Судьбой на распятие вброшен,

убийцу он обнял, как брат,

и даже покаялся в прошлом,

в котором был невиноват.

Над бедностью не вознесся —

в себе ее с болью носил,

и даже за крестоносцев

прощения попросил.

А мы не устали возиться

с оправдыванием чумы.

За наши костры инквизиций

еще не докаялись мы.

Что ждет нас? Пока все мы в яме

интриг, воровства и войны.

Что может спасти? Покаянье

и неповторенье вины.

Застряли мы в нравственной лени,

но верую, что неспроста

я чувствую в том углубленьи

тепло от ладони Христа.

4-7 апреля 2005

ПОЗАБУДЬ

По-сиротски люблю я тебя.

Ты одна мне жена —

не толпа.

Если пальчиком позовут

и легко попадусь —

позабудь!

Позабудь,

что я сверхзнаменит,

что мой голос, как мяч, звенит,

но мне некому пасануть

слово звонкое.

Позабудь!

Позабудь, что отец твой и мать

тебя все-таки могут обнять.

А меня только ты…

Как-нибудь.

Ты с детьми да с детьми…

Позабудь!

Позабудь, что я всех несвятей —

сотворец наших общих детей,

что меня, как за позу, бьют

за бескожесть мою…

Позабудь!

Позабудь, что в больничном окне

богоматерью виделась мне,

что венчались под сенью креста.

Не забудь то, что я — сирота.

14 июня 2005

Переделкино

"То язвительная, то уязвимая…"

То язвительная, то уязвимая,

мой защитник и мой судья,

мне сказала моя любимая,

что она разлюбила себя.

Есть у женщин моменты загнанности,

будто сунули носом в хлам,

тайный ужас от собственной запусти,

злость ко взглядам и зеркалам.

Мною вылепленная, мной лепимая,

меня вылепившая, как судьба,

мне сказала моя любимая,

что она разлюбила себя.

Время — это завистливый заговор

против юности и красоты,

но в глазах моих время замерло,

и в них лучшая женщина — ты.

Так зазывно играют разлуки мной,

но в тебя я хочу, как домой.

Не позволь себе стать разлюбленной

мной

и даже тобою самой.

7 августа 2005

ПОСЛЕВКУСИЕ

Послевкусие счастья чуть-чуть, но горчит,

все прощальнее сердце неровно стучит.

Но покуда любовью нагрета кровать,

в потягушечки можно еще поиграть

и вдышать в твои волосы так горячо:

«Боже, как хорошо! А тебе хорошо?»

Послевкусие счастья чуть-чуть, но горчит.

Свет жесток по утрам.

Счастье шепотом ночью кричит.

И толкает отчаянье — больше, чем страсть,

словно к матери в детстве, приткнуться, припасть,

понимая всем страхом шагреневых лет —

после жизни уже послевкусия нет.

20 февраля 2006

ЗАБЕРИ МЕНЯ, ЗАБЕРИ

У реки, где тайга вся выжжена,

возле станции Залари

из обкатанной гальки выложено:

«Забери меня, забери!»

Вертолетчик — он как нарисованный.

Я ресниц не видал длинней:

«Я, товарищ, в любви образованный,

но девах не встречал дурней.

Ну, была она в общем трахнута,

говоря по честному, мной.

Но я вкалывал раньше на тракторе —

так его же не брал я домой.

И уж слишком она приставучая,

как завидит — обнимет, сжимат.

Знает, где я летаю, и мучает.

Разве я виноват, что женат?

Вдруг, рехнувшись от бабьей надобности,

прыгнет в реку — пускать пузыри?

Все гогочут над этой надписью:

„Забери меня, забери!“»

И лицо его длинноресницее

оползло с нелюдским хохотком:

«Да куда забирать-то? В милицию?

Там и так все набито битком…»

Здесь, где царской и сталинской каторги

приснопамятные места,

люди, будто бы камни обкатанные,

но в камнях прорастают уста.

И становится все угрюмее,

все истерзанней и больней

наше кажущееся смирнодумие,

крик выдавливая из камней.

Всем на шаре земном в одинокости

от жестокости зверской, нагой

только мнится, что в райской далекости

жизнь — другая. Но нету другой.

С пепелищами и погостами

мир — огромные Залари.

Удержусь ли от просьбы к Господу:

«Забери меня, забери!»?..

18 марта 2006

Талса