Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Окно выходит в белые деревья...

Евтушенко Евгений Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Окно выходит в белые деревья... - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 33

Изменить размер шрифта:

У ТЕЛЕФОНА-АВТОМАТА

Возле гагринского пыльного сквера,

возле гипсового старца-пионера,

в автомате: «Приезжай, ты слышишь, Вера?»

телефон целуя — странная манера! —

этот пьяный гражданин кричал, хрипя.

Брел я ночью и шептал у поворота,

заглядевшись на рубины самолета:

«Пусть ко мне приедет вера во что-то,

пусть ко мне приедет вера в кого-то,

пусть ко мне приедет вера в себя».

Октябрь 1972

Гагра

О, ТОЛЬКО БЫ НЕ ПРИВЫКНУТЬ

О, только бы не привыкнуть

к Господнему чуду глаз

и в тысячный раз приникнуть

к губам, словно в первый раз!

Привычка со скукой на морде,

со спичкою в дуплах зубов,

как пресное море — не море,

привычка — уже не любовь.

Пусть лучше не вместе, а порознь,

но только не задави,

привычки товарный поезд,

живого ребенка любви!

Октябрь 1972

Гагра

«Жизнь, ты бьешь меня под вздох…»

Жизнь, ты бьешь меня под вздох,

а не уложить.

Я до девяноста трех

собираюсь жить.

Через сорок три годка —

потерпи, казак! —

вряд ли станет жизнь сладка,

но кисла не так.

Будет сорок семь тебе,

мой наследник Петр,

ну а батька в седине

все же будет бодр.

Будет он врагов бесить,

будет пить до дна

и на девочек косить

глазом скакуна.

Будет много кой-чего

через столько лет.

Результатец — кто кого —

будет не секрет.

Встретят улицы и рю

общую зарю.

Я в Мытищах закурю,

в Чили докурю.

Телевизор понесут

под колокола

на всемирный Страшный суд

за его дела.

Уничтожат люди рак,

бомбу, телефон.

Правда, выживет дурак,

но не так силен.

Зажужжат шкивы, ремни.

Полный оборот —

и машина времени

Пушкина вернет.

1972

«Бессердечность к себе — это тоже увечность…»

Бессердечность к себе —

это тоже увечность.

Не пора ли тебе отдохнуть?

Прояви наконец сам к себе человечность —

сам с собою побудь.

Успокойся.

В хорошие книжки заройся.

Не стремись никому ничего доказать.

А того, что тебя позабудут, не бойся.

Все немедля сказать —

как себя наказать.

Успокойся на том,

чтобы мудрая тень Карадага,

пережившая столькие времена,

твои долгие ночи с тобой коротала

и Волошина мягкую тень привела.

Если рваться куда-то всю жизнь,

можно стать полоумным.

Ты позволь тишине

провести не спеша по твоим волосам.

Пусть предстанут в простом освещении лунном

революции,

войны,

искусство,

ты сам.

И прекрасна усталость, похожая на умиранье, —

потому что от подлинной смерти она далека,

и прекрасно пустое бумагомаранье —

потому что еще не застыла навеки рука.

Горе тоже прекрасно,

когда не последнее горе,

и прекрасно, что ты

не для пошлого счастья рожден,

и прекрасно какое-то полусоленое море,

разбавленное дождем…

Есть в желаньях опасность

смертельного пережеланья.

Хорошо ничего не желать,

хоть на время спешить отложив.

И тоска хороша —

это все-таки переживанье.

Одиночество — чудо.

Оно означает — ты жив.

1972

Коктебель

«Я не играю в демократа…»

Я не играю в демократа,

когда от Родины вдали

всей шкурой чувствую как брата

любого нищего земли.

Я не играю в гуманиста,

когда у драного плетня

под переборы гармониста

крестьянской песней ранен я.

Я не играю в либерала,

когда хочу, чтобы сперва

жизнь у людей не отбирала

их небольшие, но права.

Я не играю в патриота,

когда под волчье улюлю

хриплю в тайге в тисках болота:

«Россия, я тебя люблю».

Я не играю в гражданина

земного шара, если мне

так жаль тебя, парижский рынок,

с Арбатом старым наравне.

И ни в кого я не играю,

ни у кого не в кабале,

или в избе, или в вигваме,

на сцене или в кабаке.

Ни тем, ни этим не в угоду

я каждый день бросаюсь в бой

и умираю за свободу —

свободу быть самим собой.

1972