Призраки приходят в дождь - Усачева Елена Александровна - Страница 2

— Часто, часто, — согласился Каору.

Санёк сощурился. Странная нация. Ну ладно, улыбаются. Ну ладно, старших уважают. А соглашаются-то постоянно с какого перепугу? Не хотят обидеть? И главное — они все время вместе. Толпой. Что на улице толпа, что в метро. Не протолкнешься.

— Ну, чего ты там закопался? — пнул по шевелящемуся заду Санёк.

— Я тапки потерял, — отозвался из-под кровати Вадя.

Что-то прошелестело по окну. Санёк и сам не ожидал, что вздрогнет. От этого еще больше испугался. По телу пробежали неприятные мурашки. И чувство появилось, словно он ждал вот такого подвоха: сейчас что-то произойдет, поэтому и испугался. Пугаются, когда знают, что может быть страшно. А Санёк знал, ждал: откуда-то кто-то должен был выйти. Или вылезти. Или влезть…

— Чего это у вас там? — прошептал Санёк.

За окном стояла морось. Но на мгновение Саньку показалось, что дождь старательно замазывает на стекле отпечаток ладони.

— Ветер. Высоко находимся, — изрек Каору и на мгновение расширил глаза.

Что-то это, вероятно, должно было означать. Но Санёк в тонкости мимики японцев не вникал и вникать не собирался, поэтому толкнул Вадьку, заставляя вылезти на свет и явить миру свою вытянутую физиономию, и грубо произнес:

— Пошли страшилки рассказывать!

Когда они выходили из номера в узкий коридор, по стеклу снова провели пятерней. Но этого уже никто не увидел.

За дверью их ждал сюрприз. Высокий тощий парень с длинными черными волосами, прядками, выкрашенными в коричневый цвет, и очень худым, резко очерченным лицом. Смотрел он не в пример всем остальным — сурово, даже как будто с недоверием. Взгляд исподлобья, губы недовольно поджаты. Вот-вот достанет киянку и с воплем кинется в бой.

Санёк под этим взглядом сломался первый.

— Конничива, — резко произнес он, неловко прижимая ладонь к груди.

Влажную ладонь к влажной футболке. Сердце бабахнуло. Лучше бы дома сидел, честное слово.

Лицо японца мгновенно переменилось. Он вдруг склонил голову, лукаво прищурил глаз и легко улыбнулся.

— Конничива! — взвизгнул он, выкидывая вверх ладонь.

Услышав визг, Вадя, уже почти вышедший из номера, бросился в него обратно. Каору тихонько засмеялся.

— Как я? — бурно зажестикулировал незнакомец, а потом быстро-быстро залопотал по-японски. Они с Каору сцепились руками, стукнулись плечами, обнялись.

— Конничива! — снова пропели у Саньки над ухом, заставив вздрогнуть.

Рядом с ним стояла смерть. В виде высокой японки в черном. Черные волосы собраны в два длинных хвоста. Черная жилетка, черные шорты, черные ботинки на высокой платформе. Черные гетры до колен, перетянутые несчетным количеством ремней. Через голову перекинута черная сумка, бряцает цепочка на замке, с пояса свисает еще пяток цепочек. На шее черное бархатное ожерелье с большим кольцом. Глаза — один сплошной белок с черной точкой зрачка.

Чистая смерть. Без вариантов.

Должно было пройти несколько тактов, несколько тяжелых ударов сердца, прежде чем сквозь парализующий страх дошло, что это линзы. Очень неудобные линзы.

Девушка смотрела не моргая. И улыбалась.

— Мать твою! — ахнул появившийся на пороге Вадя и снова грохнул дверью.

— Не бойтесь, не бойтесь, — замахал рукавом Каору. — Это Гайрайго!

— Конничива, — повторила девушка, кивнула и присела в легком реверансе.

Крашеный парень зажмурился, показав крепкие белые зубы, и что-то крикнул.

— А чего это у нее? — из-за двери подал голос Вадя.

В сердцах Санёк стукнул кулаком по тонкой перегородке — необязательно себя выставлять придурком перед хозяевами в чужой стране.

— Линзы это, выходи!

— Правда, что ли? — выглянул Вадя. Волосом черен, лицом бел — чистый японец.

Гайрайго кивала, не пытаясь издавать звуки. Ее приятель ржал, широко распахнув рот.

— Они извиняются, что испугали, — торопился Каору. — Это мои друзья. Они тоже участвовали в конкурсе, но ничего не выиграли. Это Хироси, а это его партнерша Гайрайго. Сложное имя, да?

— Сама она… сложная, — пробормотал Вадя, стеночкой пробирающийся из номера.

— Не хотела испугать, не хотела, — успокаивал Каору.

Гайрайго продемонстрировала ровный ряд зубов. Ой, лучше бы она это не делала.

— Гот, что ли? — кивнул в ее сторону Санёк.

— Они потом в клуб пойдут работать, — объяснил Каору. — А пока с нами поиграют.

— И как она не уплыла в своей бижутерии? — проворчал Санёк.

Тяжело было осознавать, что ты испугался. Как девчонка. Как Вадя, приравниваемый к девчонкам. Ну, ничего, он им такую страшилку забабахает. Сами испугаются.

— Дождь — хорошо, — заевшей пластинкой пропел Каору и заспешил по коридору.

За ним длинноногой цаплей выступал Хироси. Он все время строил рожицы — то супя брови, то показывая зубы, то жмуря глаза. Видать, был рад сегодняшнему дню. Санёк тоже был рад. Очень. И чем дальше — тем больше.

— Ви надёлго? — прошептали у Санька под боком.

Гайрайго шла на почтительном расстоянии и говорила еле слышно. Санёк знал, что она за ним идет, но все равно вздрогнул, словно со спины подкрался кто-то неизвестный и…

— На неделю, — буркнул Санёк, передергивая плечами, заставляя разбушевавшиеся мурашки отправиться куда подальше. И тут же встретился с вздернутой бровкой, прищуренным сумасшедшим глазом.

Вспомнил! Говорить надо — четко, смотреть — на собеседника. Масса условностей — как говорить, как стоять, как вести себя. Например, они очень уважают жизненное пространство. Никогда не будут говорить по телефону, если вокруг люди. Если чихают, никто не кинется желать здоровья. Даже в толпе они ухитряются идти, не задевая друг друга. Но при этом они всегда вместе. Коллективное сознание. Рис сеять в одиночку нельзя.

Вспомнив все это, Санёк решил показать воспитанность и разнообразить ответ.

— На неделю мы, — крикнул Санёк, боясь, что его не поймут. — Премировали. За хорошее выступление. А вы что танцуете?

— Данс, — закивала Гайрайго. — Кам!

— А где танцуете? — старательно поддерживал беседу Санёк.

О танцах он мог говорить часами. И танцевать. Точно! Вот почему скучно, они уже три дня не репетировали. Надо было ехать с выступлениями, а не просто так.

— Клаб.

Гайрайго была немногословна. Или не так хорошо говорила по-русски, чтобы свободно болтать. Или?.. Да черт с ним, с «или». Что он с ней, говорить, что ли, будет?

Но мысль о танце зацепила. Хотелось посмотреть. Хотелось самому выступить.

Лифт бесшумный. На первом этаже никого. Странная вещь. На улице не протолкнешься. Когда на перекрестке загорается зеленый свет, идет толпа на толпу. А в гостинице тишина и пустота. Даже на завтраке все сидят так, как будто их нет.

За дверями дождь. Тот самый… обама, освежающий зеленую листву. На диванах около лобби-бара девчонки. Заботливый администратор отгородил их от длинного коридора деревянной трехстворчатой черной ширмой.

— О! Какие люди! — протянула Шишкина, перегибаясь через низкую спинку дивана. Ее длинное лошадиное лицо в полумраке выглядело особенно неприятно. Светлые волосы коснулись пола. Специально распустила, чтобы покрасоваться. Сейчас ей Алиска вставит. — Что вы делали?

— Монстров мочили, — буркнул Санёк.

Девчонки захихикали. Дуры. Вцепились в слово «мочить» и стали кивать на окно.

Девчонки у них в танцевальном коллективе «Ласточка» — сила. Солистка — Юлька Шишкина, долговязая, лицо с крупными чертами — гордится своей длиннющей шевелюрой. Ей в затылок дышит Кристя Васильева, мечтает быть на месте Юльки. Ростом не вышла, и двигается она не так хорошо. А потом — у Юльки лицо запоминающееся, а Кристя — отвернешься, забудешь, с кем говорил. Даша Абрамова и тихая Анель Хусаитова — вторая и третья линии. Они ни с кем не спорят, просто танцуют. У Анель блестящие черные волосы, а у Дашки короткий ежик светлых волос. Алиса ее за это ругает — у танцовщицы должны быть длинные волосы, чтобы удобно было собирать в разные прически, но Дашка упрямится. Она и в танце такая же — упрямая, но без фантазий. Вот и сейчас — пришла, села, молчит, смотрит в пол. Муравейник.