Призраки приходят в дождь - Усачева Елена Александровна - Страница 12

Словно дождавшись внимания к себе, тень шевельнулась, прошла вдоль залитого дождем окна. Идущий оперся о стекло, отпечатав на нем пятерню.

Первой заорала Анель. Она свалилась с дивана и, визжа, на четвереньках поползла подальше от окна. Следом вскрикнула Даша.

— Ага! Вон он! Вижу! — радостно заголосил Вадя.

Кристина, прыгнув через спинку дивана, рванула к лифтам. Задетая свеча закачалась. Плеснул парафин. На мгновение все стало предельно четко — мечущиеся девчонки, вытянутое лицо Алисы, хмурое Ильи, радостное Вади и припечатанное со стороны улицы лицо человека, подошедшего вплотную к стеклу.

Свеча погасла, погрузив закуток в глухой мрак. Анель орала за диваном — на нее попал расплавленный воск. Грохотали удаляющиеся шаги.

Мгновенная темнота всех ослепила.

— Я с тобой в номере поговорю, — донеслась угроза Алисы.

— Да не бери ты в голову, — отозвался Илья и чертыхнулся. — Телефон мой кто видел?

Вздрагивал диван: кто-то на него постоянно налетал. Вадя ржал.

Санёк вдруг почувствовал на своей руке холодные пальцы, а потом из темноты выплыло белое лицо Каору. Черные глаза горели как уголья.

— Это был призрак.

Санёк дернулся, но Каору держал насмерть. Он говорил, поджимая губы, словно сдерживал рвущиеся на язык слова.

— Ты заработал проклятье.

— Какое проклятье? — Санёк стал отгибать железные пальцы японца. — Отвали!

Сквозь стекло как будто просочился дождь. Влажная футболка прилипла к плечам, стала холодить. Промаршировали по телу резвые мурашки, возобновляя военные действия.

— Ты посмеялся над стариком. Он на тебя обиделся. Теперь ты проклят. Обида… Он теперь каждый раз посылает к тебе свою обиду. В Японии это самое страшное — носить в себе обиду. Ты должен ее искупить.

Санёк вырывался, но Каору оказался неожиданно силен. По руке прокатился жар.

— Подумаешь, — еще пытался храбриться Санёк. — Я могу и прощения попросить.

Глаза у Каору были черные-пречерные, как будто два колодца, и в каждом по призраку.

— Нет. Старика уже нет. Есть его обида. Она будет жива, пока ты жив.

— Я не один был. Все ржали, — оправдывался Санёк.

— Он выбрал тебя. Пока идет дождь, призрак будет рядом.

— На русских ваша зараза не распространяется, — прошептал Санёк.

— Будь осторожен, — повторил Каору и разжал руку. На Санькином запястье расцвел красный отпечаток. — Вы странно себя ведете. Каждый раз пытаетесь друг друга задеть. У нас так не принято. За такое отношение — смерть.

Он что-то коротко бросил друзьям, и они поднялись с дивана. Стояли, смотрели на Санька, как два болванчика. Хироси поклонился. Гайрайго натужно улыбнулась.

— Чего сразу смерть-то? — тер запястье Санёк. — Дали бы неделю, как во всех нормальных страшилках.

— День, два, не больше, — покачал головой Каору.

И так спокойно это сказал! Он бы еще меч предложил, чтобы Санёк себе харакири сделал. Для них же смерть — обычное явление. Через день себе головы отрубают.

— Ты погоди! — теперь уже Санёк цеплялся за Каору, но тот изящно убирал от него руку. — Куда торопишься! Ты объясни. Чего за призрак?

За спиной Каору быстро заговорил Хироси.

— Им надо уходить, — перевел извинения Каору. — У них сегодня выступления. Они приглашают. Если хотите, я через час за вами зайду. Это клуб. Я вас могу туда отвести.

— Нам сейчас только клубов не хватает! — отозвалась Алиса. — Свет здесь где включается?

— Нет здесь света.

Что-то заскрежетало, и у Санька по душе пробежала толпа кошек с острыми когтями. Каору двигал стеклянную ширму. Без нее в закутке стало чуть светлее. Бросились в глаза валяющиеся на полу подсвечники.

— Я позвоню, Алиса-сан, — поклонился тренеру Каору. — Спасибо за хорошо проведенный вечер. Это была достойная игра.

— А кто выиграл? — Вадя ногой гонял подсвечник, пытаясь его подцепить мыском, но тот постоянно укатывался от него.

— Победила дружба! — Илья шел от рецепции, на ходу открывая пластиковую упаковку с бутербродами. — Что, будем теперь этих гавриков собирать обратно, чтобы на ужин вести?

— Дружба — это неинтересно, — недовольно протянул Вадя. — Вон у Санька какая история была! Все сразу разбежались.

— Сидеть надоело, вот и разбежались, — не согласился Илья. — А ты чего, Санёк, такой бледный? Японцу этому поверил?

Санёк сглотнул, невольно дернув головой.

— Да ладно тебе! Это ж игра! Еще скажи, что ты кошку с двумя хвостами видел. Нормальную ты историю придумал, дельную. Видишь, как всех подняло! Шишкина только зря вылезла со своими экспериментами. Японцы могли обидеться. Они здесь все, видишь, какие обидчивые. Так что ты с ними поосторожней. Нам еще возвращаться. Это дома можешь все, что угодно, делать. Конечно, цирк вы им сегодня показали. Не могли хотя бы пару часов нормально себя вести. Прыгали, дрались, ругались.

— А они чего, правда экспериментировали на людях? — спросил Вадя.

Илья подхватил выпадающий из бутерброда огурец.

— Еще как экспериментировали. И побольше немцев. Ты давай метнись, собери девчонок, скажи, что после ужина идем в клуб на танцоров смотреть.

Вадя «метнулся» к лифтам. Все жили на одном этаже, много бегать не придется.

— Илья! — недовольно позвала Алиса.

Илья боролся с вылезшим из бутерброда кетчупом, поэтому ничего ответить не мог, только глаза округлял.

— Я против клуба!

— Пускай посмотрят, как местные танцуют, — облизал он губы. — Сидят по номерам, придумывают страшилки, вот им и не спится по ночам. Пацанчик этот позвонит, скажи, что мы пойдем.

Он надкусил бутерброд. С одной стороны рта у него вылез белый соус, с другой попытался выскочить кружок соленья. Илья застыл, выпучив глаза и пытаясь продышаться.

— Какая гадость! — припечатала Алиса.

Она почему-то пошла вдоль окон прочь от лестницы, словно собиралась о чем-то поболтать с администратором на входе. Илья, давясь бутербродом и пытаясь сквозь сжатые зубы говорить, потопал за ней.

Рот Санька наполнился слюной. Неприятное чувство. Очень. Вроде как тошнит, а может, и не тошнит — может, сердце бьется. И как будто что-то скребется внутри. Шурк, шурк… норку роет, хочет дырку прокопать, чтобы кровь вылить, воду влить, самого призраком сделать.

— Сань, ну, ты чего? — дернул его за подол футболки Вадя. — Как неживой стоишь.

— Чего это я сразу неживой? — отшатнулся Санёк. — Нормальный. А ты уже за девчонками сбегал?

— Они вот там все стоят, выйти боятся. — И он кивнул в сторону лифтов.

Лифт сломался. Он то бесшумно открывал створки, показывая сгрудившихся в глубине кабины девчонок, то закрывал их. Еле слышно дрынькал колокольчик, сообщая о том, что кабина на этаже. Створки открывались. Глаза у девчонок были огромные, словно прямо перед ними расхаживала сильно уменьшенная, но от этого не менее страшная копия Годзиллы, убитого последний раз в американском фильме больше пятнадцати лет назад.

— Сань, а чего они не уезжают?

— Не хотят.

Санёк отодвинул непонятно чего испугавшегося Вадю и направился к лифтам. Первые несколько метров он прошел спокойно. Девчонки все так же смотрели на него широко распахнутыми глазами. Створки все так же открывались и закрывались. Но стоило ему войти в круг света, падавшего из лифта, они завизжали. Шишкина первая. Видимо, Санькина ненависть на нее начала действовать — психика необратимо разрушалась. Сейчас за костылями в аптеку побежит.

— Дуры, — коротко бросил Санёк, перешагивая границу кабинки. Створки дернулись, но передумали закрываться и с легким шипом вошли в пазы. — У вас кнопка запала.

Он щелкнул по клавише. Кругляшок недовольно цокнул, выходя из своего гнезда. Над головами брякнул колокольчик, предупреждая о приходе лифта.

— Вам куда? — как ни в чем не бывало спросил Санёк.

— На десятый, — икнула Кристина.

— Вот и валите на свой десятый!

Он нажал на кнопку и вышел в холл.

Створки сомкнулись, зашипел в пазах воздух. Вадя, стоящий рядом, напряженно засопел. Лифт еле слышно загудел, взбираясь наверх.