Спасти Ангела - Паттерсон Джеймс - Страница 40

Не может быть, чтобы они погибли. Голова раскалывается при одной мысли об этом. А Газзи все хрипит и говорить по-прежнему не может. Мне и раньше случалось думать, что я теряю Ангела или Клыка. Скажем, совсем недавно, когда Клык улетел, я была уверена, что больше никогда его не увижу. Но тогда я хотя бы знала, что он жив. А теперь? Что будет со мной, если он…

Я тщетно гоню от себя страшные мысли. Но они засели в голове и, точно битое стекло, на части рвут мой мозг.

Не успел Дилан приземлиться на краю кратера, Клык, черный от сажи, в разодранной в клочья рубашке, вырвался из клубов дыма и пыли.

— Газзи! Живой!

— Ангел! Она летела за мной, — в отчаянии всхлипывает Газзи. — Понимаете, прямо за мной. — Он смотрит на нас, озирается вокруг, точно все еще надеется, что Ангел где-то спряталась и вот-вот вынырнет у кого-нибудь из нас из-за плеча.

Подлетаю к Клыку вплотную, хватаю его за плечи, будто чтобы убедиться, что это он, что он живой.

Мгновенная вспышка острой радости тут же погасла. Мои руки сами собой упали с его плеч. Я отпрянула:

— Где она?

— Не знаю…

— Как ты посмел ее бросить? — взвизгнула я.

— Макс! Газ сказал, что он почти все закончил. Я думал, Ангел сказала…

Смотрю Клыку прямо в лицо. Оно совсем серое, а в глазах, обычно таких непроницаемых, стоят слезы. Я попятилась от него в воздухе. В груди клокочет отчаянный вопль. Клык молчит. Но его молчание яснее ясного говорит мне: он не знает, где она. Он боится, что случилось непоправимое.

Кровь стынет у меня в жилах. Горло свело. Может, ее завалило повторным взрывом? Но это маловероятно. Я вспоминаю ее нежное открытое личико. Вспоминаю, как она храбро сказала, что ей нипочем любая опасность.

— Ангел, где ты, — белугой ревет Газзи, размазывая по щекам грязь, сажу и слезы. Мой отважный специалист по взрывчатым веществам на самом деле просто девятилетний мальчонка, только что потерявший свою сестру.

А я потеряла свою кроху.

78

— Макс, прошло уже пять часов. — Тихий голос Дилана для меня точно скрежет ножа по тарелке.

— А я все равно не верю. Не может быть, чтобы она там погибла. — Я стою на своем и снова и снова вместе с Кейт переворачиваю развороченные плиты и камни на месте взрыва.

Мы с Диланом даже отыскали место, где был когда-то люк. И попробовали пробраться сквозь развалины обратно в канализационную систему. Но туннель обрушился, от него остались одни руины. Газзи рыдает без остановки. Говорит, что это он во всем виноват. Что пропустил какие-то провода, что не все разминировал, что их там очень много было, что там еще отравляющие газы остались. И опять плачет и снова твердит про бомбы, взрывчатку и про то, что он не справился, не спас и что это из-за него Ангел теперь пропала.

Я глажу его по голове, прижимаю к груди, вытираю ему слезы, но ничего не помогает. Он только пуще ревмя ревет.

А у меня в голове одно — последние слова, которые сказала мне Ангел: «Макс, что бы ни случилось, все будет в порядке. Не бойся, Макс, я в тебя верю». Что она хотела мне сказать? Она что, предчувствовала, что оттуда не выберется? В жертву себя принесла? Может, недаром она обо всех моих жертвах говорила? Вдруг она сама решила себя принести в жертву?

Кейт села рядом со мной на камень. Звезда принесла ей откуда-то бутылку тепловатой воды, и Кейт сидит и молча, запрокинув голову, пьет. От усталости на ней лица нет. Вздыхаю и наклоняюсь оттащить очередную гранитную плиту.

Полиция оцепила весь район. На Площади Согласия разгребают руины. Из каждого еще стоящего в округе здания эвакуируют людей. Одно могу сказать — команду Клык собрал классную. Они человек двадцать вытащили из-под развалин, детей помогали в больницы доставить. За пять часов ни на минуту не остановились и только сейчас свалились, совершенно обессиленные. А рядом с ними такие же изможденные и опустошенные Надж, Газзи и Игги. Одни мы с Диланом и Клыком еще держимся. Да и то едва-едва.

Поднялись в воздух, покружили над площадью — вдруг сверху что-нибудь увидим. Ничего. Еще часа через два в двух кварталах от площади нашли розовую кроссовку Ангела. Точнее, остатки ее кроссовки. И хуже всего, что на ней следы крови.

Тут-то я и сломалась.

— Я их все старался разминировать, — всхлипывает Газзи. — Я думал, там больше их не осталось. Там, может, где-то еще взрывчатка была. Может, где-то еще, в каком-то другом отсеке. Я не знал…

Перед глазами у меня встает опутанная проводами фигура Марка. Меня колотит. Что мне сделать, чтобы Газзи перестал себя винить? Ведь это я приняла решение, я разрешила ему попробовать. Это мне надо было настоять, чтобы мы оттуда ушли все вместе.

И пусть бы концесветники… Если б не я…

Если б не я, стая бы выжила, но погибла бы тьма людей. Париж, Лувр были бы уничтожены. То, что случилось, показалось бы детскими игрушками.

Говорят, лидер принимает решения. Говорят, лидер спасет мир. Но как быть, когда правильных решений не существует? Когда кровь проливается, что бы ты ни решил? Это-то и есть для меня самое непереносимое.

Стемнело. Пора признать, что больше нам ничего не найти. Ребята плачут. То успокоятся, то снова слезы текут по щекам. Держатся только Клык и Дилан. Откуда у них только силы берутся весь день плечом к плечу со мной развалины разгребать да еще в руках себя держать?

Стою на краю котлована и не понимаю, какой безумец это затеял? Как мог Марк годами вынашивать эту идею?

Все. У меня наступил полный перегруз. Ни голова, ни сердце больше ничего не воспринимают. Хочу домой. Но где он, наш дом? И где моя мама, Джеб, Элла? Я о них ничего не знаю. А ведь они тоже во всем этом как-то замешаны. Как? Я уже больше ни в чем не уверена. Ни в чем и ни в ком. На кого положиться? Кому верить? Нет в моей жизни ни одной надежной опоры. Ни одной.

Я почти полностью от всего отключилась. Вдруг кто-то ласково берет меня за плечи и прижимает к себе. Клык. Моя щека прижимается к его груди, и его драная рубашка намокает от моих молчаливых слез. Он такой теплый и такой сильный. И до боли знакомый. Но разве могу я на него положиться?

Нет, на него — меньше, чем на кого бы то ни было. Клык мне тоже не опора.

79

Что бы с тобой ни происходило, какие бы страшные катастрофы с тобой ни случались, жизнь идет вперед. И это самое странное. Ты замер, окоченел от горя. Больше жить невозможно. Но земля продолжает вращаться, и секунды по-прежнему бегут вперед.

Прошло всего несколько часов с того момента, как Ангел исчезла, а мне с каждой минутой становится только больнее. Но Париж уже понемногу приходит в себя. На Площадь Согласия нагнали очистительные машины. Какие-то люди в форме меряют уровень радиации. Клык сообщил им про бомбы, взрывчатку и отравляющие газы под площадью, и теперь сюда съехалась целая армия военных и бесчисленные отряды саперов. А утром Газзи был один. У него было только пять минут. И ему всего-навсего девять лет.

Мы прочесали все госпитали и все отделения травмы. Врывались в каждую палату. Отодвигали каждую занавеску в надежде, что с какой-нибудь койки на нас глянет чумазое, все в синяках и ссадинах личико Ангела. Но ее нигде нет.

Закат уже окрасил город кроваво-красным светом. На улицах появились люди. Мне хочется хватать за грудки каждого встречного, трясти как следует и кричать: «Вы понимаете, что случилось!» Только зачем? Бесполезно. Я вполне отдаю себе отчет, мне просто нужно выплеснуть на кого-то свое горе.

Я без сил упала около котлована. Не помню, сколько я там пролежала. Помню только, что в конце концов Клык меня там нашел.

— Если мы до сих пор не нашли ее тело, — говорю я ему, — значит, она жива.

Он опускается рядом со мной на камень и медленно качает головой. Лицо у него осунулось, и глаза потускнели. За последние двадцать четыре часа он словно на десять лет повзрослел. Клык берет меня за руку:

— Нет, Макс. Скорее всего, нет.