Голубые капитаны - Казаков Владимир - Страница 98

— Перестань, — махнула на него рукой Лехнова.

— Почему? Я не прав…

— Может, и прав. Только зачем кричать, да еще здесь, где слышу только я да боги на потолке… Конечно, труд подобных Руссову, не мозолящих «подвигами» глаза начальству, должен оцениваться и нравственно. Михаил Михайлович рассказывал, что в войну по специальному приказу за подбитый танк, например, полагался орден, за несколько уничтоженных самолетов — звание Героя. Награждают и сейчас, но четкость оценок труда иногда, Антоша, расплывается в суете, кампанейщине…

— Вот я и говорю! Под праздник длиннющие списки в газетах. Некоторые достойные вылетают из них, как птицы из спутной струи от самолета! Кампания! Праздник! Хорошо, что именно в праздник оценивают труд человеческий, но за дело, а не за отчеты на бумаге. За дело, а не за чин! За дело, хорошо сделанное, а не вообще! Тогда человек будет отблагодарён при жизни, а не в поминальной речи.

— Обобщаешь?

— Говорю о Федоре!

— Уверен, что его уже нет?

Разговор прервал радиоголос, усиленный куполом колокольни. Он звал «Льдину» — позывной Спасательной эскадрильи. И, получив отзыв, приказал:

Я «Льдина»-один, подготовить все исправные вертолеты и самолеты к полету. С интервалами и эшелонированно поднять на поиск по прямому маршруту Маточное — Бабье море, ширина поиска двадцать километров в обе стороны от линии полета вертолета 36180. Цель — экипаж вертолета: люди, парашюты. Надо уточнить цвет взятых экипажем парашютов.

Голосом Горюнова динамик еще дважды повторил приказ. — Всем колокол! — закричала Лехнова. — Всем! Громче! Громче!

Белое море дышит, говорят поморы. Зимой и летом вздымается и опускается море два раза в сутки. Изо дня в день тысячи лет. А Бабье море — большая «лужа», соединенная с морем Белым двумя узкими порогами, и полощет пороги через каждые шесть часов вода: в прилив исчезают в «луже» некоторые островки и отмели, в отлив к множеству островков прибавляются другие, будто вылезая серыми бородавками со дна.

Вертолет упал между светлыми песчаными лудами[8]. Прилив закрыл кончик хвостовой балки, ранее торчавшей из воды. Но на этом месте плавал стеклянный шар-буй, поставленный рыбаками. Шар был красный, казалось, капелька крови дрожит на мелкой зяби, не растворяясь в большом масляном пятне. Вокруг шара на катерах и лодках люди. Переговаривались вполголоса, как будто громкий говор мог нарушить чей-то покой.

Ждали вертолет-кран Ми-10. Ждали отлива. А пока с плоского большого катера спустился водолаз, и белесые воздушные пузыри, лопаясь на сизой мелкой волне, показывали его путь. Уже через десяток минут после спуска послышался его голос в судовом динамике, и слова, сказанные негромко, породили тягостную, недоумевающую тишину наверху. То, что сказал водолаз, выходило из рамок обычного. Оцепенел даже боцман, руководивший спуском под воду. В течение минуты, не получив отзыва, водолаз повторил:

— В кабине людей нет… Начинаю заводить трос. Вы что, оглохли там?

— Не может быть! — прервал очнувшийся боцман.

— Кабина сплющена. Я говорю, нет и не было здесь людей!

— Не может быть! — почти прошептал Горюнов и медленно повернулся к председателю комиссии, смотрел на него мутными льдинками зрачков, пока тот не увел свой взгляд в сторону. — Скажите, пусть ищет! Пусть ищет!

— Пусть ищет, — быстро сказал председатель боцману.

— Пусть ищет! — заорал боцман в микрофон и, поняв, что не так выразился, смачно сплюнул за борт. — Ищи кругом! Травлю шланг до кончика. Поворачивайся живее, недотепа!

Людей обуяло нетерпение. Они вдруг загомонили, забегали вокруг боцмана, подавая ему советы, в большинстве несуразные. Все забыли, что если на дне и найдут кого, то уже мертвого, все почему-то считали, что сейчас, как никогда, дороги секунды, что надо очень спешить, что действия водолаза преступно медленны. Даже Батурин, давно презревший людскую суету, поторопил:

— Отец, спусти-ка еще одного, четыре глаза лучше.

— Не предусмотрено. Системы на двух нет, паря. Что, твои молодцы утопли?

— Наши, отец.

— Это верно, наши. Разыщем.

Не нашли. Перемещали катер по спирали от буя, прочеса ли дно метров на триста вокруг — не нашли. Тогда с одной из лодок по зову на катер поднялся рыбак, увидевший вертолет в небе первым. Вокруг него сгрудились плотно. Здесь были и инспектора Воеводин с Гладиковым, и политотдельские работники, и инженеры управления.

— Расскажите все сначала и подробно. Как можно подробнее, — попросил рыбака председатель комиссии.

— Та хлопотала робя с сетками. Я тютюн набивал, — он показал черную прокуренную носогрейку, как вещественное доказательство, — запалил. Курнул. Лег на ухо — стук чаплинный какой-то. Чап-чап-чап-чап! Завроде лягуш за лягушем плюхаются в тину. Слухаю. С моря вроде. Ан нет — сверху чап идет. Ярило высоко! — рыбак ревматически согнутым пальцем показал, где стояло солнце. — Вон оттудова чап. Высмотрел — вертолет. Гула-то мотора не слыхать, а слыхать как по небу бьет. Такое нам знамо, не раз в поселенье махалки прилетали. Которые с реактивным движком. Гляжу, чапает к нашей артели. Тут вся робя башки подняла. Цигарить начали. Он долгонько летел. Крупно стало видать. Почти над нами вниз пошел. Потом лег на лопатки, закрыжился и нырнул. Вода бомбой хлобыстнула. Мы туда…

— Никто не выпрыгнул?

— Не. Мы далеко его видели.

— А может быть, раньше?

— А чо же он летел?

— Вы видели хоть раз парашют?

— Сам прыгал в армии!

— Не обязательно парашют, точки какие-нибудь падали?

— Не. Робя подтвердят.

Рыбак не успевал поворачиваться от одного к другому, а вопросы все сыпались: «Как летел?», «Какой был звук, пожалуйста, поточнее?», «Прямо летел или рыскал по курсу, по высоте?», «Каким было небо? Я про погоду спрашиваю», «В воздухе никаких частей не отпадало?»

Вспотевшего рыбака отпустили. Посовещались. Решили, что экипаж не воспользовался парашютами.

— Павел Горюнов мог и не надевать парашюта. Он пассажир, — сказал Гладиков.

— Не поддерживаю, Эдвард Милентьевич. Руссов всегда строго соблюдал правила полета, — возразил Батурин.

Гладиков отмахнулся:

— Знаю, как вы их соблюдаете! Но, пожалуй, действительно Руссов был самым дисциплинированным и осторожным из всех ваших пилотов. Поэтому предполагаю, что пассажир все-таки был без парашюта, а пилот не мог его оставить и боролся с машиной до последнего!

— Примем как одну из рабочих версий. Если в кабине найдем парашют в сумке, — сказал председатель и внимательно, подняв предупреждающе палец, прислушался. Вроде бы шел по воде плицовый пароход. Но это вода, отражая звук, усиливала хлопки несущего винта вертолета-крана Ми-10.

Вертолет просвистел над катером и, будто раскорячившись широким шасси-платформой, пошел на ближайший остров.

— Всем в лодки! К вертолету.

Подъемные работы прошли довольно быстро. Небесный кран подплыл на воздушной подушке к катеру и завис над красным шаром. Струя от винта погнала кочковатые волны по кругу. На толстом стальном тросе опустили мощные зацепы, похожие на гигантские изогнутые губы гвоздодеров. Они вошли в воду без всплесков. Водолаз навел их, и по его команде они опустились на смятый фюзеляж и замкнули пасть. Трос натянулся, завибрировал. Вибрация была такой мелкой, что трос вроде бы растаял в воздухе, стал похож на тонкий нечеткий вертикальный мазок серой акварелью. Ми-10 легко поднимался вверх, не чувствуя тяжести. Из воды вынырнули обломанные лопасти хвостового винта, длинная балка, а потом и сплющенное яйцо кабины. Из нее ручьями стекала вода с серым песком, падали мокрые водоросли, склеенные тиной.

Ми-10, слегка опустив нос, потащил своего маленького изувеченного собрата к острову…

А водолаз и приплывшие к нему на помощь аквалангисты продолжали обыскивать дно.

Когда аварийный вертолет вынули из зацепов и Ми-10, отлетев в сторону, сел, все бросились к останкам машины 36180, Белый номер ярко выделялся на мокрой, согнутой в дугу хвостовой балке.