Голубые капитаны - Казаков Владимир - Страница 79

— Напомните, что у него на борту?

— Спирт. Должен разгрузиться и — обратно.

— Никаких дополнений, полет точно по заданию! — зычно крикнул Горюнов, и мощь его голоса удвоили гулкие своды церкви.

«Тут телефона не надо, — улыбнулся Донсков, — пискни, и во всех клетушках мыши откликнутся!»

Горюнов отложил в сторону книжку, и на скуластом желтом лице прищурились маленькие светлые глазки.

— Как вижу, вы начали летать планеристом. Это хорошо! — Будто вспоминая, Горюнов смотрел в потолок. — Точный расчет без подтягивания двигателем и положить крыло на посадочный знак, верно? В этом своеобразный шик! Много славных и знаменитых летчиков начинали с планеров. Я тоже немного попарил в аэроклубе… — Теперь глаза смотрели в глаза. — Налет у вас, по аэрофлотским понятиям, не очень велик, но машин вы освоили много, а вертопланы даже испытывали, давали им путевку в небо.

— Нет, Михаил Михайлович, я не из тех испытателей, кто «учит летать самолеты», а из тех, кто преднамеренно ломает их.

— Да! Слышал, но ни разу не видел, как это делается. В общем, опыт летчика у вас приличный. А опыт политической работы?

— Нулевой, — усмехнулся Донсков.

— Вы хотите сказать?..

— Никогда не был политработником и смутно представляю службу на этой должности у вас.

Горюнов мял рукой бороду, пристально всматривался в улыбающиеся глаза Донскова.

— А ведь нам нужен не столько летчик, сколько политработник. До вас был… приборист. Как инженер — умница. Стал замполитом — характер испортился. Раздражаться начал, злиться по пустякам. Почему? Залез не в свою тарелку и понимал, что политработник он никчемный, а сознаться в этом даже самому себе боялся. Гордость и еще что-то не позволяли… Мучился сам и терял уважение людей…

— Вы бы взяли меня просто командиром вертолета?

— По документам вы неплохой пилот.

— Так вот, товарищ командир, если невмоготу будет, я сам попрошусь в рядовые. Давайте считать наш разговор только начатым. Пока попробуем выполнить приказ. Я с сегодняшнего дня приступаю к работе. Не возражаете?

— Хотя бы теоретически вы представляете свои обязанности? — не считая разговор исчерпанным, спросил Горюнов и выбил о край пепельницы сгоревший табак из трубки.

— Немного учили. Теоретически! — Донсков услышал в своем голосе резкие нотки, решил сгладить их, но это ему не удалось. — Зачеты принимать будете? Или нет?

— Каждый человек, готовясь занять пост, ставящий его над людьми, получая власть, должен подумать о ближней и дальней своей цели. Если цель не ясна, зачем же тратить горючее на взлет. Ваша цель или хотя бы общее понятие о ней? — Горюнов затянулся дымком из свеженабитой трубки; поджав нижнюю губу, выпустил клуб в бороду. Борода стала серой. — Не надо молчать, Владимир Максимович!

— Политработник — организатор жизни. Считаю: на такую работу стоит тратить горючее. Извините, товарищ командир, но больше на эту тему я пока говорить не готов.

— Ясно… Не обижайтесь. — Горюнов передернул плечами, будто его знобило. — В гостинице для вас выделен номер. Нужна ли будет квартира — со временем решим. Пойдете через площадь, увидите кирпичный двухэтажный дом с вывеской «Нерпа». Отдыхайте. До встречи! — Встав, Горюнов протянул руку, и она не показалась Донскову теплой, как при первом пожатии.

Донсков шел по площади, думал о разговоре с Горюновым, и вдруг его внимание привлекла доска «Лучших людей подразделения». Она красиво была собрана из дикого розового камня, алюминиевого уголка и стекла, в меру расцвечена, прямоугольный фундамент затянулся мохнатыми перьями зеленоватого лишайника и желтыми лепешками мха. Вот только фотографии висели на ней равного размера и качества. На самой большой красовалась физиономия Ожникова, он был в форменном кителе, при погонах майора, с ордена ми и медалями на груди. Видно, демобилизовался из армии с правом ношения формы и очень гордился этим.

Донсков, чуть задержавшись, двинулся дальше. До вечера бродил по улочкам. В «Нерпу» заявился голодный, уставший, но в хорошем настроении.

В гостиничном холле его встретили женщины. Впереди статная рыжая красавица средних лет, с лицом добрым, но отчужденно застывшим. В руках она держала деревянную статуэтку девушки-саами. Поодаль от «русской павы», как окрестил про себя женщину Донсков, пара симпатичных старушенций со швабрами в руках.

— Я штурман эскадрильи Лехнова Галина Терентьевна. — А вы — товарищ Донсков? — Сухо, служебно звучал ее голос — Горюнов приказал встретить. Добро пожаловать!.. Берите свои вещи, провожу.

Поблагодарив, Донсков с двумя тяжелыми чемоданами, неизвестно кем доставленными с квартиры бортмеханика, поплелся вслед за Лехновой на второй этаж.

— Мушшина-то холостой! — услышал он за спиной старушечий шелест.

«Откуда такие сведения? Уж не от Ожникова ли?» Показав ему дверь номера, Лехнова попрощалась:

— Ближе знакомиться будем на работе. Если вдруг неожиданно возникнут вопросы по жилью — к старушкам. Если недовольство — ко мне. Я квартируюсь на первом этаже.

— Спасибо, Галина Терентьевна!.. А статуэтка саами у вас замечательная! По-моему, я ее видел в кабинете Ожникова?

— Подарок! — буркнула Лехнова и, не сказав больше ни слова, ушла.

Номер в гостинице-общежитии с экзотическим названием «Нерпа» оказался просторным и светлым. Вместо ковров на полу распластались потертые оленьи шкуры. Два кресла, маленький столик, узкое зеркало на подставке и умывальник в углу — вот и вся обстановка. Раскладушку обещала принести одна из старушек. Вместо шкафа для одежды в стене торчали два новых гвоздя. Открытое окно затянуто противомоскитной сеткой. За окном, почти заглядывая в него, шумели вершины молодых сосен.

Вот уже год утром и вечером Донсков занимался хатха-йогой. Не нарушил он свой распорядок и сегодня. Распаковал чемоданы, переоделся в спортивный костюм. Повосседал на оленьей шкуре в позе «лотоса», руками плотно обхватив лодыжки, резко опрокинулся на спину.

В дверь постучали. Донсков машинально крикнул:

— Войдите!

С мужчиной Донсков мог начать разговор и в позе «ролика», но, взглянув из-под локтя, он увидел Луговую. Мгновенно вспомнил, что брюки и носки у него не совсем в порядке: спортивные брюки еще в Городе порвал о гвозди в стуле, на пятке правого носка — дырка. Пусть простят его йоги, запрещающие прерывать упражнения, но они ведь тоже уважают женщин! И Донсков упруго, даже молодцевато, вскочил.

Луговая стояла к нему спиной. Под серым шелком халата вздрагивали плечи.

«В халатике! Экая непосредственность!» — подумал он и бодро выкрикнул:

— Добрый вечер!

Она смеялась. В разрезе синеватых глаз мерцали крошечные слезинки. Поднос со стаканом чая и бутербродами мелко трясся в ее руках.

«Первая трещина в твоем авторитете, замполит!» — усмехнулся про себя Донсков.

— Заказывали чай? Пожалуйста… Звонил командир эскадрильи, просил передать, если вы себя хорошо чувствуете, утром можете потренироваться с ним на вертолете. Машина поставлена в наряд на десять ноль-ноль.

— Благодарю… — Донсков поспешно копался в чемодане, разыскивая тапочки. — М-м-м, вы уже официанткой устроились?

— Галина Терентьевна велела послужить знатному постояльцу, я, как ваша соседка по этажу, делаю это с удовольствием. Вы почему не предлагаете мне сесть?.. Я включу настольную лампу для уюта. Можно?

— Пока умоюсь и приведу себя в надлежащий вид, позаботьтесь еще об одном стакане чая.

— Мигом, Владимир Максимович! Газеты сегодняшние принести?

— Неплохо бы, Наташа.

Через несколько минут они пили крепко заваренный чай с карамельками и жевали бутерброды. Наташа была переполнена впечатлениями и тарабанила без умолку:

— Клуб здесь приличный. На уровне районного. Танцуют часто. Люблю! Если музыка хороша. Я забрела туда случайно. Парикмахерскую искала. Открыла дверь в одну из комнат — вижу, человек малюет что-то. Я любопытная. Делаю: к-ха, к-ха, он — ноль внимания. Подошла к нему. На мольберте почти готовая картина. Красотища! Олень в прыжке, на рогах рваный кусок синего облака, под брюхом охряная половинка солнца. От него шерсть у оленя золотистая. Я опять: к-ха, к-ха. Захотелось познакомиться с волшебником. Он, как чугунная глыба, врос в пол и даже голову не поворачивает, пишет. Тогда я его по плечу ладонью трахнула. Он и говорит: «Девушка, убирайтесь отсюда вон!» Ведь не смотрел, а определил, кто сбоку стоит. Боковое зрение, значит, развито. Я заметила, что такое зрение сильно развито у художников и летчиков. У этого нахала — тоже. «Не выйду» — говорю, — мне очень нравится!» Медленно так, медленно поворачивается. Уставился невежа, в глаза смотрит пристально, аж мурашки пошли. Повертел кисть с зеленой краской и мазнул мне по носу. Я за зеркальце. Нос зеленый. Краска масляная, платочку не поддается. Тут я ему выдала! Не выражаясь, конечно. Тогда он сует мне пузырек со скипидаром. «Извольте, — говорю, — сами почистить мой нос!» Тут он в первый раз улыбнулся. Я считаю, Владимир Максимович, чем реже человек улыбается, тем он приятнее, так?