Мстители двенадцатого года - Гусев Валерий Борисович - Страница 9

– Сахар-то бери.

– Да и то уж брала. – Параша хрустнула кусок белыми зубами, улыбнулась. – Да и зябко у вас, барин. Протопить, что ль, еще?

– Ну, протопи. – Алексей взялся за перо, краем глаза наблюдая Парашу. Чувствуя, как все сильнее бьется сердце.

А Параша все ловко и сноровисто проделала, будто в этом доме хозяйкой была. Вымыла чайную посуду, ветошкой смахнула со стола и стрясла ее возле печи, принесла из сеней дров, с грохотом вывалила охапку на пол. Растопила, поглядела, как занялись дрова. Обвела шалым взглядом избу.

– Иде ж я лягу? Разве что в сенях. Да, поди, холоднo тама.

Алексей не ответил, убрал перо и бумаги. Потянулся, раскинув плечи. Лег на лавку, укрылся шинелью, которую все-таки не забыл занести огорченный барским отказом Волох.

Скрипнула дверь, стало совсем тихо. Дверь скрипнула снова. Неслышные шаги, горячее дыхание.

Параша откинула борт шинели, легла рядом, горячо дохнула в щеку.

– Глянулся ты мне, барин. Ох, как же глянулся. Пропадай моя головушка невенчанная.

Она легко повернулась и дунула на свечу в изголовье. Огонек упал, исчез и долго ало тлел фитилек в темноте…

Едва рассвело, Алексей, уже умытый и собранный, вышел на крыльцо. Шермак, оседланный Волохом, нетерпеливо бил копытом, тряс гривой, ронял губами, удилами намятыми, желтую пену-слюну на холодную, вялую, в утренней росе траву. Волох, одобрительно глянув на Алексея, тронул пальцем седеющий ус, скрывая улыбку, подвел лошадь.

Эскадрон собрался, выстроился, вытянулся по дороге. Алексей подобрал поводья, сел поплотнее, легкой рысью пошел в голову отряда. Из-за обвалившегося сарая – груда черной соломы – выбежала Параша, догнала, взялась за стремя и пошла рядом, время от времени взглядывая Алексею в лицо.

Он обернулся – ну, табор! Возле каждого гусара шагала, приноравливаясь, а то и слезы утирая, либо девка, либо баба. Повеселились ребята…

Дорога шла вначале лесом, потом полем, снова лесом, сумрачно ожидавшим неизбежную осень. Тишина свалилась округ, накрыла все ровно периной. Только нет-нет каркнет невидимый ворон, да прострекочет суматошная дура-сорока. Земля на дороге затвердела, копыта лошадей стучали гулко и бодро, будто по булыжной мостовой.

Бабы с девками давно отстали, только Параша все еще упрямо шла рядом, незвучно и твердо ступая новыми лаптями.

– Все, – сказал, наклоняясь к ней, Алексей. – Возвращайся.

Параша выпустила из замлевшей руки стремя, остановилась, улыбнулась слабо? словно больная.

– Оченно вами благодарны, барин, – проговорила застывшими губами. – Особливо за чай да сахар. Оборони вас Бог.

Алексей несколько раз оборачивался, будто оглядывая растянувшийся отряд – ровно ли идет, не отстал ли кто по какой причине, да все вглядывался, как недвижно стоит на пригорке Параша и, заслоняясь ладонью от встававшего солнца, все смотрит и смотрит вслед.

«Русские отступают, все время уходят от нас, отказываясь от генерального сражения, которого так жаждет Император и каждый из нас. Победа несомненно была бы нашей – мы много превосходим русских и в силе, и в артиллерии. Однако в скоротечных сражениях мы чувствуем их умение и отвагу – это достойный противник.

Битва под Боярщиной (черт свой язык сломит этими русскими именами и названиями) началась рано утром и продолжалась до пяти часов вечера. Русские храбро защищались, отстаивая свои позиции, понесли большие потери и были вынуждены отступить.

До столицы менее 500 верст, нам очень хотелось победно войти в эту императорскую резиденцию. Попрать, как иногда говорится, солдатским сапогом янтарный паркет царских покоев. Но – трудные препятствия пересекали наш путь и сдерживали наше продвижение. Отступая, русское войско оставляло за собой пустое пространство. Во всех местах, куда мы ступали твердой ногой, съестные припасы были вывезены или варварски приведены в негодность; деревни были пусты, жители почему-то бежали, унося с собой провизию и утварь, и укрывались в необозримых и непроходимых лесах. Чаще всего жалкие хижины (их называют избами) были сожжены хозяевами. Скот, обозы со съестными и боевыми припасами, предназначенными для нас, были захвачены и уничтожены дикими ордами казаков. Они постоянно кружат возле, подобно стаям злобных ос, кусают неожиданными нападениями и, надо бы заметить, весьма отважны в силу своей дикости и первобытного пренебрежения к смерти и пленению.

Однако легкая прогулка превращается в тяжкий поход. Длинные переходы в преследовании неприятеля, частые дожди и, следственно, непроходимая грязь на дорогах, порою страшная жара, недостаток пищи и ее недоброкачественность, голод, нарастающая усталость, болезни. Сражений было не так уж много, но армия понесла значительные потери. Армия ослабевала с каждым днем, в то время как русские, похоже, набирались сил. Их сопротивление становится все более ощутимым и значительным. Подобно сжимаемой пружине. Да все до поры – настанет момент, сорвется с упора и даст отдачу всей накопленной силой…

Император отказался вести нас на русскую столицу. В одной из бесед он скорее для себя, чем для своих маршалов и генералов, так обосновал свое решение:

– Если я займу Киев, я буду держать Россию за ноги. Если возьму Петербург, я ухвачу Россию за голову. Если я покорю Москву, я поражу Россию в самое сердце.

Очень образно. Но, по молчаливому мнению многих, такое рассуждение более пристало поэту, нежели полководцу.

Итак – на Москву! Говорят, что это прекрасный и богатый город. В нем много домов и женщин.

Путь на Москву лежит через древний русский город Смоленск. Его наверняка будут отчаянно защищать. Это мы почувствовали уже перед Полоцком, где мы атаковали русских, которые встретили нас сильным и умелым артиллерийским огнем. С семи часов утра до трех часов пополудни длилась битва без окончательного результата. К вечеру мы вступили в город. В надежде отдохнуть и привести в порядок расстроенные части. Однако не сбылось: русские вновь энергично атаковали нас. Откуда у них берутся силы? Сражение сильно растянулось по фронту и длилось три дня сряду.

Русские несколько отступили; на поле боя, на протяжении шести верст, остались недвижимы свыше тридцати тысяч наших солдат. О потерях русских мне не известно, но, полагаю, они были гораздо выше.

Число раненых ужасно велико, число больных все время увеличивается. Солдатская пища: мясо без хлеба и соли. Дышать невозможно из-за огромного количества незахороненных разлагающихся трупов.

Секретно: на наш бивак вблизи Полоцка солдаты привели трех русских пленниц, видимо, мать и двоих ее дочерей. Что сказать? Краснощеки, с длинными густыми ресницами, в ужасной плетеной обуви. Смотрят исподлобья, теребят длинные, в два ряда заплетенные волосы. Солдаты позабавились с ними, а потом закололи штыками, поскольку крики их были невыносимы».

Из дневника Ж.-О. Гранжье

А между тем…

Между тем Нижегородский полк влился в 1 ю русскую армию и растворился в ней. Поручик Щербатов остался командовать эскадроном, которому придали назначение летучего отряда; задачей эскадрона определили «тревожить фланги и тылы противника, дабы по мере сил сдерживать его продвижение, а также противодействовать ограблению мародерами русского населения». Расторопного корнета Буслаева командующий армией Барклай де Толли назначил в свой штаб, чем Буслай остался крайне огорчен. Он уже полюбил вкус молниеносных атак, азартных сшибок, познал упоение боем. Ему стал музыкой бешеный стук копыт, свист пуль, вскрик поверженного противника, блеск и звон встречающихся сабель. Но он смирился и до поры исправно нес немилую службу.

Первая армия отступала, маневрируя, имея целью соединиться со второй, дабы, усилившись этим соединением, дать неприятелю решающее сражение. Ведь силы были очень не равновелики, и, вступив в бой с основными силами Наполеона, определенно можно было лишиться всей армии.