Большая семья - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 2

В одной руке у него были зажаты обе телеграммы, другой он захватил бороду и дёргал её так, как будто хотел вырвать.

Гандзя и Люда спали у стенки на матраце. В ногах у них свернулся Орешек. Один чемодан торчал, как башня, другой разинул пасть — из него выглядывал кусок скатерти. В углу на радиоприёмнике лежали в салфетке оставшиеся с дороги холодные котлеты.

— Хоть воды попить, что ли? — с горечью сказал Геннадий Петрович, взял с окна термос — чашки были ещё запакованы — и пошёл на кухню.

Тут он громко вздохнул, сунул под кран сперва голову, потом подставил термос.

— Да что же им сырую? Давайте я вам чаю налью, сказала Ольга Ивановна. — Девочки ваши уже легли?

— Ох, не говорите! — ответил Геннадий Петрович. — Голова идёт кругом! Уж вы меня извините. Что делать, не знаю. Вот, полюбуйтесь. — Он протянул Ольге Ивановне обе телеграммы. — Эта — от жены. Говорил ей: зачем на практику в такую даль забираться? Должна была вылететь в Москву одновременно с нами, и вдруг… Эта — с завода. Договорились: перевезу дочек, вещи, сдам их жене, а сам вернусь на два дня по делу. И вот теперь… — Он отчаянно махнул рукой и грустно улыбнулся.

Ольга Ивановна взяла телеграммы и прочитала.

В первой было написано: «Задерживаюсь связи нелётной погодой. Снежная метель. Вылетаю первой возможности. Целую Люду Гандзю тебя. Благополучна».

Во второй: «Сборка генератора второй очереди закончена. Срочно выезжайте по договорённости в комиссию приёмки. Директор завода Слонов».

— Не поняла, — сказала Ольга Ивановна. — Снежная метель — на метеорологической станции, где ваша жена, студентка, проходит практику, это мне девочки уже рассказали. А почему «благополучна»?

— Мой приказ, — уныло ответил Геннадий Петрович, — просил: если прямой опасности нет, телеграфа одно слово: «благополучна». — Он опять махнул рукой. — Мать из Саратова выписал, думал — она тоже здесь, а её нет ещё… Верно, задержалась. Что делать, что?..

Геннадий Петрович Петровых надел очки, поставил термос на плиту и схватился за бороду обеими руками.

— Заберу девчонок и собаку и поеду принимать генератор вместе с ними, вот что, — мрачно решил он наконец.

— Нет, — сказала Ольга Ивановна.

Она сняла с плиты термос, подвинула Геннадию Петровичу табуретку:

— Садитесь и слушайте внимательно. Жена ваша, как только кончатся заносы, немедленно прилетит в Москву, так? Мать ваша из Саратова тоже приедет рано или поздно, так? Девочки ваши большие, хлопот с ними немного. А потому — поезжайте-ка вы спокойно на свой завод, а мы с сыном как-нибудь присмотрим за ними. Идёт?

— Вы? С сыном? Невозможно!

— Почему невозможно?

— Вы не знаете Люду. Это такой ребёнок… — Геннадий Петрович подвинулся к Ольге Ивановне и оглянулся. — Такой ребёнок!..

— Ничего, узнаю. Обыкновенный ребёнок, — ответила Ольга Ивановна. — Серьёзно, оставляйте девочек и поезжайте по вызову. Идёт?

Геннадий Петрович не стал садиться на табуретку, усадил Ольгу Ивановну, пожал ей руку, и очки у него подозрительно заблестели.

Рабочий день начинается

— Ну-с, начали, — сказала Ольга Ивановна. — Раз, два, левой… Дышите глубже, становитесь на носки…

В открытую форточку весёлыми клубками врывался морозный воздух, вместе с ним в комнату залетели две снежинки. В репродукторе через коридор кто-то громко сказал тоже. «Раз, два, левой!..» и заиграла задорная музыка.

— И Орешку зарядку делать? — спросила Люда, слезая с матраца.

— Пусть и Орешек попробует. Все по порядку!

Ольга Ивановна хлопнула в ладоши, и по коридору задвигалась такая колонна физкультурников: первым шёл Глеб, как полагается — в трусах, майке, тапочках. За ним — Гандзя. Косички, чтобы не мешали, были связаны тесёмкой у неё над головой и торчали хохолком. Так как туфли были ещё в чемодане, а в валенках нельзя же делать зарядку, она шла в шерстяных носках, а поверх рубашки Ольга Ивановна надела ей свой новый купальник. Люда потыкала пальцем в пришитый к нему красный четырехугольник и сказала:

— Буковка! Я знаю — «С».

Сама Люда шла в старых Глебкиных тапочках. Орешек — как был: в рыжей шкурке.

А Ольга Ивановна не шла, а стояла и приговаривала, хлопая в ладоши под музыку:

— Раз, два, левой! Дышите глубже. Гандзя, шире плечи, Глеб, не лови ртом мух!..

Потом делали упражнения: приседания с разворотом туловища и плеч, потом бег на месте и прыжки. А потом Ольга Ивановна крикнула:

— Теперь быстро в ванную, мыться! — и пошла на кухню разогревать завтрак, потому что Глебу было время итти в школу.

За столом в их комнате Ольга Ивановна сказала:

— Глеб, сейчас напишу записку, придётся тебе уйти с последнего урока и помочь мне немного. Я свободна только до двух часов. И, кроме того, надо узнать насчёт школы для девочек — пусть Гандзя тоже начинает учиться. Так?

Люда, с полным ртом и округлившимися глазами, спросила:

— А я? Ш кем я буду, ешли Гандзя пойдёт в школу?

— С Орешком, — сказала Ольга Ивановна. — Ведь ты уже большая девочка. У тебя какой последний урок, Глеб?

Глеб поднял к потолку глаза, пошевелил губами и сказал:

— Чтение. У меня последний чтение.

Тогда Ольга Ивановна, пока ребята кончали завтрак, написала на листке из блокнота:

Важные же хозяйственные дела были такие:

1. Съездить на вокзал и узнать, когда придёт багаж — мебель, книги, охотничьи принадлежности Геннадия Петровича. (Он, правда, просил об этом не беспокоиться, но…)

2. Разобрать вещи носильные и постели, чтобы девочки до приезда родителей могли жить в человеческих условиях. (Так сказала Ольга Ивановна.) Глеб поможет перенести с чердака раскладную койку и ещё один матрац.

3. Купить и сварить обед — теперь не на двоих, а на четверых. Здесь помогут Гандзя и Люда: Люда, например, почистит картошку, а Гандзя может пойти вместе с Ольгой Ивановной в магазин.

4. Кроме того, масса всяких мелочей, не говоря уже о собственных обязанностях Ольги Ивановны: она преподавала плавание в Институте физической культуры и работала тренером в бассейне.

Глеб ушёл в школу. Хлопнула парадная дверь, и пошло отдаваться по лестнице эхо. Радио замолчало: его, дослушав последние известия, выключила Ольга Ивановна, чтобы не отыскаться от дел.

За двойными рамами окон, где-то внизу, слабо гудели машины, звенели трамваи — в Москве тоже начинался рабочий день…

Люда

Люда уселась на опрокинутую табуретку.

Большие и маленькие картофелины наезжали на неё полукругом, как войска. На самой главной вместо головы торчала шишка.

Люда поболтала валенком, подвинула таз с водой.

Чистить картошку! Конечно, её заставили чистить картошку! В тысячу раз интересней залезть опять в ванную — там можно по очереди открывать краны. Или, например, забраться на подоконник и смотреть в окно…

Но Ольга Ивановна, уходя с Гандзей в магазин, сказала:

— Люда, даю тебе поручение. Вот специальный ножик, ты им не обрежешься, потихоньку вычисти нам это к обеду. Смотри, вот так…

Конечно, ножик был специальный — со щёлкой и зазубринками. Может, всё-таки попробовать и сказать, что ничего не получилось?

Люда повертела ножик и положила его в таз. Орешек подошёл и обнюхал его. Где-то в конце коридора прозвонили часы.

Люда не выдержала, встала и зашлёпала валенками из кухни.

Дверь в их комнаты была открыта. Все вещи Ольга Ивановна с Гандзей уже расставили по местам.

Люда пошла по коридору. Заглянула в комнату Ольги Ивановны и Глеба. Глаза у неё сразу разбежались. На стене висели фотографии — маленькие, длинные, даже разноцветные. По полу прыгали солнечные зайчики. Солнце светило с разгулявшегося неба, отражаясь в каких-то блестящих стаканах на столике у окна. Над диваном висела самая большая фотография — военного с орденом на груди. Смотрел он совсем как Глеб, точно спрашивал что-то.