Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Сарнов Бенедикт Михайлович - Страница 67

Почти единодушно интеллектуальная элита поддержала Ельцина, и никто не сказал:

«Господин президент!

Почему Вы стреляли в свой народ? Верховный Совет плохой? Так это ВашВерховный Совет, это парламент Вашегонарода, и другого народа у Вас не будет. Потому что Вас выбрали президентом всея Руси, а не только своей команды…»

Мы не защищаем Верховный Совет. Иногда он был ужасен. Но это был первый, понимаете – первый парламент России, избранный на альтернативной основе. Хорошо англичанам: у них этой, как говорил тов. Ленин, «говорильне» уже почти 800 лет. Было время подучиться. А нам, что делать нам, если плохо умеем? Отказаться от этой идеи? Прикрыть по указу? Отключить свет и канализацию? Но даже Хасбулатов имеет право есть, пить и спускать за собой воду.Во всем цивилизованном мире отношения президента и парламента регламентируются не личными симпатиями, а только законом. Вот французский президент может распустить Национальную ассамблею, а американскому конституция такого права не дает, и если Клинтон завтра замахнется на конгресс – мы не завидуем Клинтону. Свое «Лефортово» ему обеспечено. Ибо, как сказал поэт, обращаясь к владыкам:

Склонитесь первые главой

Под сень надежную закона…

Надеемся, все знают, чей стих? А ведь мальчишка был, сопляк восемнадцатилетний, но как четко, как чеканно сформулировал, что нужно России…

Поэтому не перевыборы.

Только отставка.

Монастырь.

Грехи замаливать.(Под сень надежную закона… // Независимая газета. 1993. 16 октября)

Это было невероятно! Я не верил своим глазам. И не только потому, что и месяца не прошло с того дня, когда Марья метала громы и молнии: «В суд! В суд! Только в суд!»

То была, так сказать, кульминация их ссоры. А началом ее, как я знал это со слов Максимова (Синявские на эту тему говорить не любили), стало сразу же обнаружившееся несогласие по поводу местоположения каждой из этих звезд на небосклоне русской литературной эмиграции. Небосклоном же этим, по тогдашним их планам, должен был стать еще только зарождавшийся журнал «Континент».

Начиналось все это очень мирно и даже дружелюбно. Предполагалось, что Синявский и Максимов будут соредакторами этого журнала. Но Синявский будто бы сразу же заявил, что согласится на это только в том случае, если членом редколлегии будущего журнала станет и Марья.

Максимов возмутился: почему? С какой стати? Сегодня он жену пропихивает в редколлегию, а завтра, глядишь, потребует, чтобы в редколлегию ввели еще и его тещу или какую-нибудь двоюродную племянницу!

В общем, на этом они рассорились. И Синявские стали издавать свой собственный журнал «Синтаксис». И тут сразу же стало ясно, что причиной ссоры были не только литературные амбиции Марьи и уязвленное самолюбие Максимова, но и серьезные идейные разногласия. Лучше даже сказать, не разногласия, а – несовместимость.Но – что греха таить! – личные качества и свойства характеров обеих сторон тоже сыграли тут свою роль. И немалую.

Особенно ясно это проявилось

весной 1981 года, когда в Лос-Анджелесе решено было провести конференцию третьей русской литературной эмиграции.

По планам устроителей намечалось, что представлен там будет весь цвет русской литературной эмиграции так называемой третьей волны. За исключением разве одного Солженицына, который, конечно же, не унизится до того, чтобы включиться в какое бы то ни было коллективное мероприятие, хотя бы даже и самое престижное.

Из всех звезд третьей литературной эмиграции почему-то не приглашен был на этот форум только один Коржавин. Не по каким-нибудь там принципиальным соображениям, а просто потому, что «Фирса забыли». Но Войнович заявил, что без Коржавина он себе эту конференцию не представляет и готов даже из личных средств оплатить его присутствие и участие в ней. Так что был там и Коржавин тоже.

И только один из известных тогдашних зарубежных писателей (если не считать Солженицына, конечно) отказался почтить эту конференцию своим присутствием.

Это был Максимов.

О том, почему он решил так поступить, мы можем теперь узнать не по слухам и сплетням, а из письма, которое он тогда же написал одному из главных участников той конференции – Василию Аксёнову.

Письмо это теперь опубликовано (Вопросы литературы. 2013. № 3), и у нас, таким образом, появилась возможность узнать о причинах его отказа поехать в Лос-Анджелес, так сказать, от него самого.

...

Владимир МАКСИМОВ – Василию АКСЁНОВУ

4 апреля 1981 года

Дорогой Вася!

Только что получил афишу конференции в Лос-Анджелесе. Я и раньше чувствовал, что затея эта носит недобросовестный характер, но все же не предполагал, что до такой степени. Эту конференцию можно назвать не конференцией «писателей третьей эмиграции», а совещанием авторов «Ардиса» с двумя-тремя приглашенными из посторонних. Только, уверяю тебя, напрасно устроители взялись составлять свой список русской литературы за рубежом и определять, кто в ней есть кто…

Тенденциозность подбора участников бросается в глаза сразу. Выступлением Синявского открывается конференция, а затем о нем же следует целый доклад. Мало того, в списке участников дискуссии числится и его жена (почему и не твоя, и не моя, и не Войновича?). Тут же красуются его соратники по эмигрантским скандалам графоман Боков, окололитературный проходимец Янов, любитель Лимонов и т. д., и т. п.

Затем следуют доклады, судя по замыслу, о «ведущих» прозаиках и поэтах третьей эмиграции, но только об одном из них «про и контра», о других же лишь «про». Причем «контра» поручается субъекту, не имевшему и не имеющему никакого отношения к нашей литературе вообще. Даже сам себя он называет историком (хотя и историк липовый). Подвизается главным образом на поприще травли Солженицына, собирая за это дань с американских либералов, озабоченных судьбой своего более чем шестидесятилетнего флирта с Советами. В заключение я должен был бы выслушать доклад о гениальном творчестве таких могучих русских прозаиков, как Соколов и Лимонов. Нет уж, благодарю покорно, я такой художественной самодеятельностью в молодости-то брезговал, чего ж мне теперь в ней участвовать?

Разумеется, Ваш покорный слуга был приглашен на эти сомнительные литигры только в качестве редактора одного из эмигрантских журналов вкупе с Николаем Боковым и Марией Розановой. Это уж, дорогой Вася, слишком!.. Дорогой Вася, мне пятьдесят лет, из них почти тридцать на глазах у всех вас я – в литературе. Зарабатывал литературную репутацию не в мутном болоте эмиграции, а там – на родине, где всегда числился не последним. Книги мои (плохи или хороши, покажет время) переведены почти на двадцать языков и вышли примерно в шестидесяти иностранных изданиях (кстати, и переводиться я начал еще в России, печатаясь там), у меня вышли или находятся в процессе выхода четыре собрания сочинений (русское, шведское, немецкое)… Критики, прессы и научных исследований обо мне и моих книгах, мягко говоря, никак не меньше, чем у вас всех. Так с какой же это стати я должен был сидеть, выслушивать и обсуждать творчество литературных гигантов вроде Соколова или Лимонова? Поэтому я вправе считать приглашение, посланное мне, если не подлой провокацией, то, во всяком случае, оскорбительным вызовом…

Дорогой Вася, поверь мне, что замысел устроителей по меньшей мере подл. Эти люди и стоящие за ними «благотворители» пытаются столкнуть нас лбами и затем пользоваться нашими распрями для своих, далеко не безобидных целей. Но, поверь мне, люди эти (я знаю это по своему горькому опыту) циничны и неблагодарны. Как только отпадет нужда, они бросят вас на произвол судьбы. Если Синявский думает, что на инсинуациях против Солженицына или «Континента» он приобретет себе какой-либо капитал (политический или материальный), то глубоко ошибается: кроме десятка статеек в их печатных органах на этом пути его ничего не ожидает. Как, впрочем, и всех тех, кто соблазнится на их посулы…